ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОЛЬГИ НЕВЕРОВОЙ О ЖИЗНИ В ВОЕННОМ ГОРОДКЕ УРУЧЬЕ (БЕЛАРУСЬ)
Я боялась свою первую учительницу. Её звали Мария Васильевна. Было ей в ту пору лет 50…55. Помню ее грузную фигуру, жакет в белую вертикальную полоску, гладко собранные в пучок волосы. И очки! Стекла очков увеличивали глаза раза в три. Когда она сквозь очки смотрела огромными глазищами, мое маленькое сердечко трепетало от страха.
Я очень благодарна своей первой учительнице Марии Васильевне. Это она научила меня читать и писать и открыла дорогу знаниям, которые накопились на Земле.
Это Мария Васильевна взяла меня, шестилетку, в свой переполненный класс сорок пятым учеником. Я рада, что так случилось, и у меня появились именно эти школьные друзья, теплые чувства к которым я пронесла через все свою жизнь.
1 сентября 1955 года я стала ученицей 1-в класса Уручской средней школы. Школьное здание было маленькое и в него стекались дети из городка и со всех ближних и дальних деревень, включая Колодищи.
Зимой поле уроков Мария Васильевна выстраивала нас перед дверью и сквозь чудесные очки рассматривала, как у каждого ученика завязаны шарфики и шапки, не забыли ли мы портфели у рукавички.
Самые яркие впечатления о начальной школе остались от предмета «Чистописание». В первом классе нам выдали Букварь и Прописи. В них были образцы написания палочек, крючков и букв. Мы старались повторить недосягаемую для многих красоту и заполняли страницы тетради завалившимися на бок рядами закорючек. Писали деревянной ручкой с металлическим пером, которые носили в пеналах. Там же лежали перочистки-тряпочки, вытирать чернила с пера. Стеклянные чернильницы-непроливашки стояли в классе в деревянном ящичке, и дежурный перед уроками расставлял чернильницы в углубления на партах. Он же мочил тряпку и вытирал ею доску от мела. При письме, когда перо идет вниз, делали нажим «нажим», когда вверх – «волосяные». Нажимали от души! Не дай Бог сильно обмакнуть перо в чернильницу и набрать много чернил. Чернила тут же сползали с пера и получались кляксы – главные враги первоклассников. Кляксы капали с пера в самых неподходящих местах: на парту, на тетрадку и прописи, на строчки палочек и крючков. Их сразу промокали промокашками, и они становились еще больше. Вообще промокашками промокали исписанную страницу, чтобы её перевернуть и писать дальше. Но неугомонные первоклашки находили для них множество других применений. Промокашку можно было уголком осторожно вставить в кляксу. Тогда она впитывалась и не расплывалась. На ней рисовали домики и рожицы, когда учитель объяснял новый материал. Драчливые мальчишки комкали промокашку в шарик и такими бомбочками кидались на уроках и переменках или жевали кусочки промокашек и плевались ими через свернутые из бумаги трубочки. Самые отпетые хулиганы засовывали куски промокашек в чернильницы и потом они цеплялись за перо и вылезали оттуда мокрым противным комком. Приходилось доставать перочистку и вытирать перо. Мы писали такими ручками класса до 5-6, потом их заменили чернильными авторучками. Когда изобрели шариковые ручки и все стали писать ими, не помню, думаю, что мы в это время учились в институте. Но до этого было еще далеко. Пока мы старательно выводили буквы.
С тетрадками тоже была большая морока из-за качества бумаги. Если листы оказывались сильно лощеные, то чернила долго не впитывались, и всю писанину можно было случайно размазать рукавом. Если бумага оказалась грубой, то «волосяные» выходили извилистые и кривые, а «нажим» расплывался. Сколько натерпелась я от «чистописания» не передать. Зато этим делом в совершенстве овладела Лариса Рудь: такого аккуратного и красивого подчерка я не видела больше никогда!
В школу ходили в формах. Мальчики носили костюмы серого цвета с золотыми пуговицами и пряжкой на черном ремне. В таких формах они напоминали мне гимназиста Володю Ульянова. Волосы мальчишкам стригли машинкой «под ноль», но спереди оставляли малюсенький чубчик. Девочки носили коричневые платья с белыми воротничками и манжетами и черные фартуки. Волосы заплетали в косы с темными атласными лентами. По праздникам надевали белые фартуки и завязывали белые банты. Мамы норовили натянуть на нас нарукавники, чтобы локти на одежде быстро не протирались. Но мы боролись с этим всеми силами и прятали нарукавники в портфели. В холода утеплялись шароварами, одевали валенки, бывало, и с калошами. Сменной обуви не было, все уроки сидели в той, что пришли.
Формы и косы большинство девочек носили до окончания школы. Учебники носили в портфелях. У некоторых мальчиков были ранцы, но портфели ловче использовались в потасовках, которые то и дело вспыхивали среди шаловливых мальчишек. А как здорово было съехать на портфеле с горки возле третьего ДОСа, когда зимой шли из школы домой.
За партами сидели обычно мальчик с девочкой. Крышки парт были откидным и мы громыхали ими, когда вставали все вместе вначале урока или шли к доске отвечать. Хулиганы могли просто так постукивать крышкой, чтобы не скучно было сидеть на уроке. По крышке проходила граница личного места на парте, и мы толкались локтями с соседом, зорко охраняя свою территорию. В общем, кроме учебы, на уроках хватало других забот. Из вышесказанного ясно, что отличницей я не была. Ученики делились на отличников, хорошистов, троечников и двоечников. Были и совсем забубенные головы – второгодники, которые нахватали двоек по всем предметам и их оставили учиться в том же классе второй раз. Два таких второгодника, Лигимович и Зайков, появились и в нашем классе. В то время я сидела с Аллой Дмитриевой. Лигимович сидел за нами. У нас обеих были длинные косы. Лигимович тихонько связывал нас за косы и лентами привязывал к спинке парты. Когда мы вставали, косы дергались, мы пищали, одноклассники смеялись, учительница сердилась, Лигимович ликовал – урок удался!
В «А» классе учительница была много моложе нашей Марии Васильевны. Она со своими учениками делала пирамиды. Дети, одетые в белые майки и чёрные трусы, строем выходили на сцену, по команде выполняли физкультурные упражнения и перестроения. В конце самая легкая девочка (подозреваю, Валя Сударикова) по мальчишечьим плечам залезала н верх, а какая-то гуттаперчевая девочка делал перед пирамидой мостик, колесо и шпагат. Как мне хотелось ходить под музыку и строить пирамиду! Но в нашем классе процветал литмонтаж. Перед праздниками ученикам раздавали куски патриотических стихов. Их учили наизусть. На утреннике мы в народных формах выстраивались в ширенгу и начинали читать. Главное было не пропустить свою очередь, вовремя сделать шаг вперед и громко, с выражением прочитать свой кусок. Зеванешь, промямлишь - подведешь свою команду. И мы старались не подвести. В конце начальной школы учеников принимали в пионеры: - начальное звено идеологической цепочки пионер – комсомолец – коммунист. Первыми отбирали отличников и хорошистов. Учителя раздавали им «торжественное обещание», которое заучивали наизусть. Мероприятие обычно проводилось в День рождения Ленина (22 апреля) или в День пионеров (19 мая) и проходило так. Выстраивалась пионерская дружина школы со Знаменем, барабанами и горнами. Будущие пионеры, стоя лицом к дружине, громко произносили слова клятвы, которая начиналась так: «Я, юный пионер Советского союза перед лицом своих товарищей торжественно обещаю верно служить заветам Ленина…». Старшие пионеры завязывали нам новенькие красные галстуки. И мы вставали в общий строй! «Юные пионеры! К борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы! – призывала нас старшая пионервожатая. «Всегда готовы!» - громко кричали пионеры в ответ, поднимая руку в салюте. Мы тогда абсолютно не понимали, насколько важным было это событие для всей последующей жизни. Ведь дело обстояло так: не станешь пионером – не примут в комсомол, не станешь комсомольцем – испортишь анкету. В то время какие-либо анкеты заполнялись людьми всю жизнь. Прочерк в графе «Членство в рядах ВЛКСМ» указывал на неблагонадежность и означал жирный крест на поступление в институт, на нормальную работу, и самое главное, на вступление в ряды КПСС, без членства в которой нельзя было сделать хоть какую-то маломальскую карьеру.
Угроза исключения из пионеров за какие-либо проступки постоянно висела над головами учеников. Слава Богу, мы об этом не задумывались, весело шалили и учили наизусть стихотворение «Как повяжешь галстук, бери его. Он ведь с нашим Знаменем цвета одного». Но мальчишки не берегли. Уж очень мешал им кусок тряпки, болтающийся на шее. Он попадал концами в чернильницу и потом мог наделать много бед в тетрадке. Еще концы галстука оказывались закапанными кляксами или втихаря использовались вместо перочисток. После переодеваний на уроки физкультуры мальчишеские галстуки вообще куда-то исчезали. «Где твой галстук, Наумчик?!» - шумела учительница. В поисках ответа Вовка долго рылся в портфеле, поглядывая по сторонам, выворачивал карманы, и, наконец, выдворял измятый кусок «нашего Знамени» на место. Для меня пионерский галстук был яркой косынкой, украшением мрачной школьной формы, и я носила его с удовольствием.
Марию Васильевну по какой-то причине сменила Валентина Георгиевна Гаврюшенко, мама нашего одноклассника. Она-то и доучила нас до 5 класса, в котором появилось много новых учителей. В то время почти все учителя жили в нашем городке, были мамами одноклассников, чьими-то соседями или знакомыми. Поэтому заботы, радости, проблемы быта были общими и скрыть свои школьные проказы от родителей было трудно.
Учителя старались учить и воспитывать нас, как своих родных детей, а мы старались лучше себя вести и лучше учиться, чтобы не позорить перед учителями своих родителей.
С пятого по восьмой класс учились во вторую смену, уроки заканчивались часов в семь вечера. В те же годы в городке часто отключалась электроэнергия, и много учеников приходило в школу с надеждой, что погаснет свет, и нас отпустят домой с последних уроков. Я тоже об этом мечтала. Зимой ждали трескучих морозов. При температуре ниже
-200С младшие школьники в школу не ходили. Зато ходили гулять на улицу! Как здорово мы использовали это время: лазали и валялись по сугробам, катались с горок на санках и лыжах. Мороз был нипочём! Главное было, не попасть на глаза учителю, особенно Василь Петровичу! Снега за зиму выпадало много, его никто не чистил. И когда наступала весенняя распутица, единственная улица города из финских домиков и Озерищ становилась бескрайним морем. Поэтому весенние каникулы приурочивали к таянию снега. Вёсны часто были поздними, и у школяров едва хватало сил и терпения дождаться каникул после длинной и трудной 3 четверти. В связи с этим я очень хорошо запомнила погоду 12 апреля 1961 года. По снежной каше мы пришли в школу, где нам объявили о полете Гагарина и сразу отпустили домой. С криками «Ура» от радости, что нет уроков, а не от гордости за страну, мы всей школой бросились месить снежную кашу в обратном направлении и прибыли домой мокрые по горло.
Нашей классной руководительницей стала Фаина Александровна Тараканова, учительница русского языка и литературы. Она была молодая, высокая, стройная, носила синий деловой костюм и замечательные блузки с рюшечками. Русые волосы Фаина укладывала в замысловатые прически и казалась мне красавицей.
Формулировки правил в учебники были простыми, легко запоминались и мы до сих пор дадим определение существительного или глагола. Несколько строк стихов Пушкина и Лермонтова тоже прочтет каждый и каждый ответит на вопрос, кто же «Луч света в темном царстве».
В 5-7 классах появилось много новых предметов. Запомнились уроки труда. Они были одинаковы для мальчик и для девочек. На домоводстве мы пришивали к тряпке пуговицу, подрубали носовой платок, крючком вязали образец, крестиком вышивали полотенце. Аккуратностью я не отличалась, все у меня выходило косо-криво, и я постоянно обдумывала способы домоводство прогулять. Помню, как я упрашивала свою бабушку, Анну Никитичну, которая жила с нами, тайком от мамы, помогать мне вышивать узоры. Вдвоём мы все-таки добили несчастное полотенце, которое я храню до сих пор. В то время я и представить не могла, что мне когда-то стукнет 40 лет и вышивание крестиком станет непреодолимым увлечением, что к 60 годам количество вышитых мною разноцветных крестиков будет считаться миллионами, у меня появятся вышитые картины. И я наконец-то почувствую себя Рафаэлем, точнее Рафаэлью.
Учились столярному и слесарному делу. В столярных мастерских мы пытались ровно отпились кусок доски, рубанками строгали бревно, стружки красивыми завитушками устилали пол и пахли смолой. Рукастые мальчишки молотками колотили табуретки. Так что гвоздь в стенку забьет каждый. В слесарных мастерских поверх формы ученики одевали безразмерные синие халаты длиной до пола, подходили к верстаку, в тиски зажимали кусок железа, потом колотили и скрежетали по нему всевозможными зубилами, напильниками и рашпилями. Тогда невозможно было вообразить, что работать с металлом мне предстоит всю жизнь, а слесари и фрезеровщики будут моими коллегами.
Появилась ботаника и зоология. По ботанике каждый ученик должен был найти в поле цветок сурепки, засушить его, потом клейстером наклеить на лист бумаги так, чтобы видны были лепестки, тычинки и пестики, назначением которых мы все сильно заинтересовались. На летних каникулах ученики отрабатывали на пришкольном участке, который располагался сзади школы. За серым дощатым забором росли плодовые деревья, кусты смородины, крыжовника, было много цветов и грядок. Вот эти-то грядки мы поливали из леек и пропалывали. Никогда не забуду прополку морковки! Какие мелкие были всходы! Что вырывать, что оставлять – не разберешь. Тонюсенькие морковки вырывались вместе с сорняками, оставшиеся валились на бок. Спина ломила. И так хотелось настоящей большой морковки! За каждый приход на практику учительница ставила в своей тетрадке жирный крест. Таких крестов надо было набрать штук 10, и каждый зарабатывал их как мог. Валерка Баканов из «А» класса жил в Озерищах. Оттуда он приволакивал два ведра душистого навоза. Да, трудно! Зато все кресты получал сразу.
Возле школы стоял сарай, в котором выращивали кроликов. Мы с подружками заходили на них посмотреть. Помню поднятые над землей ряды клеток, в которых они сидели. Кролики смотрели на меня огромными грустными глазами и без остановок жевали вкусно пахнущий клевер. Я их гладила, трогала за длинные уши и горько сожалела о дальнейшей кроличьей судьбе, т.к. смутно подозревала, куда они потом деваются.
Алгебре нас учила Мария Матвеевна. От нее-то мы и узнали о существовании таинственных Х и У, на поиски которых было потрачено много усилий. Уверена, что все мои одноклассники до сих пор иногда во сне решаю задачки, которые начинаются так:
1) Из пункта А в пункт Б вышли два пешехода…
2) В бассейне было две трубы. По одной вода втекала, по другой вытекала…
3) По реке плыли 2 парохода. Один по течению, другой против…
Мы пыхтели над задачками, сверяя свои ответы с ответами в конце учебника и сильно радовались, если они сходились.
Из учеников выделялся Юрка Приходько. Он считался хулиганом: дергал девчонок за косички и регулярно убегал из дома. Юрка мечтал доехать до моря, тайно пробраться на пароход и путешествовать в дальние страны. Поэтому держал путь на Одессу. Его снимали с южных поездов и водворяли в школу. Я, очень домашняя и тихая девочка, абсолютно не понимала его похождений и Приходьку слегка побаивалась. Никто и представить не мог, что из забияки Юрки вырастит образцовый отец семейства, ученый, доцент всевозможных кафедр.
Был в нашем классе Колбецкий по прозвищу Колбаска, очень аккуратный и умный мальчик, отличник. Запомнился вот чем. Как-то он съездил в деревню на свадьбу, и это мероприятие произвело на него такое сильное впечатление, что Колбецкий организовал свадьбу в нашем классе. Невестой вызвалась быть Танька Петикова. Она же выбрала себе жениха – Владика Кондратенко. Но по впечатлениям нашего Колбаски главными лицами на свадьбе были сваты. Сватов он выбрал сам из своих дружков, вместо лент перевязал их связанными пионерскими галстуками, вместо букетов всучил в руки горшки с цветами, взятыми с подоконников. Остальные веселились вокруг в качестве гостей. Свадьба пела и плясала всю переменку, пока не грохнулся горшок с цветком и не засыпал землей пол возле доски. Ох и влетело тогда сватам от учительницы. А моё представление о свадьбе еще долго основывалось на спектакле нашего Колбаски. Потом он куда-то девался. Это часто бывало с одноклассниками. Военных отцов переводили по разным местам службы и школьные друзья вдруг исчезали где-то в необъятных просторах страны и оттуда же появлялись новые. Был у нас Витька Маценок. Его отца послали служить в Китай. Года через два он опять вернулся в наш класс, и к нему привязалась кличка «китайская мозга», на которую он добродушно отзывался.
Пальто снимали в классе, вешалка была прибита прямо к стене. Биологию вела Ида Васильевна, учительница очень строгая. Могла отличнику тройку влепить, если тот урок не выучил. И наоборот, могла двоечнику поставить заслуженную пятерку.
Ида Васильевна. Была низкого роста, носила туфли на каблуках, строгий темно-синий костюм. В руках всегда были журнал и указка.
Наш одноклассник Вовка Крючков был такого же роста, имел такого же цвета костюм и был сильно шаловлив и задирист. На переменке он поколотил Реньку Лобанову. Та решила отомстить, схватила с вешалки чье-то пальто, держа его перед собой, догнала Вовку, накинула пальто на него и стала колотить изо всей силы. Вдруг почувствовала уколы указкой по ногам, глянула вниз и обомлела! Из-под пальто торчали Идины ноги в туфлях на каблуках. Оказалось, Ренька их перепутала и «темную» на глаза всего класса получила Ида! Все бросились врассыпную. Как Ида выбиралась из-под пальто, не помню. Следующий урок был сорван: мы смеялись и перешептывались, многим влепили в дневники четверки по поведению, и мне в том числе. С каким ужасом Ренька и мы вместе с нею ждали расправы на следующем уроке биологии. Но Ида была не только строгая, но умная и справедливая. Она видела, как Вовка обижал Лобанову и никакой расправы не учинила.
И вот к нам стала приходить первая любовь. Как не могли сдержать своих чувств мальчишки! После звонка они тут же вскакивали из-за парт, начинали дёргать девчонок за косички, толкаться, ставить подножки и всячески показывать свою молодецкую удаль. Девчонки гуляли по коридору, стояли у окна, шушукались, поглядывая на разбушевавшихся мальчишек.
Училась в нашем классе Инна Концедайло. В нее-то у влюбился своею первою любовью Генка Котович. Почему-то эти чувства сразу стали достоянием общественности и классные озорники сочинили песенку, которую распевал им вслед весь класс. Я её помню:
«Не знала Инна-кисонька
На что способен Генка-кот.
Не стала Инна-кисонька
Стоять так поздно у ворот»
Пронзила стрела Амура и мое романтическое сердце. Не знаю, как в этом и признаться. Ведь влюбилась-то я в Табатадзе. Но не в своего ровесника спортсмена и красавца Гаёза, а в его младшего брата Альгерда. Их семья жила в нашем дворе. Альгерд был смуглым симпатичным мальчишкой. Летом бегал в белых шортиках и рубашке, был первым во всех спортивных играх, особенно ловко играл в выбивалы. Подозреваю, этим меня и привлек. В самых кошмарных кошмарах не мог представить пятиклассник Альгерд с вечно сбитыми коленками, что-то какая-то тетка из седьмого класса через открытый балкон играет для него на пианино «Вечернюю серенаду» Шуберта, где есть такие слова:
«Песнь моя, лети с мольбою
Тихо в час ночной.
В рощу лёгкою стопою
Ты приди, друг мой…»
Как тёплый весенний ветер из ниоткуда появилась и в никуда ушла моя первая любовь, оставив о себе лишь смутные воспоминания. Через пару недель я уже совсем не замечала малолетку, хотя мы очень долго жили в одном дворе. Удивительное дело, но известия о его успехах на военной и гражданской службе до сих пор вызывают у меня «чувство глубокого удовлетворения».
Школьное здание постоянно достраивалось и у нас появился зал, где стали проводится вечера. На них приходили мальчишки и девчонки, одетые в основном, в те же школьные формы. Старшеклассники одевали какую-то другую одежду. Вели себя почти также на переменках, только под музыку. Мальчишки кучковались, издали поглядывая на стайки девчонок, которые «стояли в сторонке, платочки в руках теребя».
Танцы-то в те времена были только медленные, парные. Редко кто из 13-14-летних мальчишек осмеливался пригласить даму сердца на танго. Чаще девчонки танцевали друг с другом и засматривались на старшеклассников. Но у меня в то время появился постоянный кавалер. Этот мальчишка был чуть старше, учился где-то в городке в художественной школе и жил в 8 ДОСе. Как жаль, что он совсем не походил на принца, был маленький и толстый. Мы с подружками прозвали его Бегемотик. Не представляю, где я попала на глаза этому Бегемотику, но он постоянно тягался за мной в музыкальную школу, слушал мое треньканье на пианино, потом молча провожал до дома. Как избегала, как ни любила я несчастного Бегемотика! А он еще повадился ходить на школьные вечера и приглашать меня на танец. Куда он девался - не помню. Видно, быстро надоела ему безответная любовь. Жаль, что только в конце нашего школьного детства появились быстрые танцы «твист» и «чарльстон», но их тоже сначала танцевали парами. Повезло современным мальчишкам и девчонкам, которые могут всей толпой весело прыгать и танцевать под быструю музыку.
Не помню, чтобы в школе была художественная самодеятельность. Но многие из нас ходили в музыкальную школу в ТДО, и там был детский хор. Пели только песни про Родину и партию. Один - два раза в год в дивизии проходили партийные конференции, на которых мы выступали. Хор в формах и белых фартучках в три ряда выстраивался на сцене, дирижировала учительница музыки Виола Николаевна. Она стояла к нам лицом. Раздвигался занавес. Мы видели перед собой гарнизонный актовый зал, до отказа набитый офицерами. У каждого в руках белел блокнот и ручка конспектировать доклады. Было видно, что они устали до чертиков и все хотят спать. В проходах между рядами стояли одноклассники в парадных формах рукой отдающие пионерский салют. При виде знакомых физиономий нас тут же разбирал смех, рот сам расплывался в улыбке. Виола мимикой, гримасами призывала нас к порядку, отчего становилось еще смешнее. Но вот она взмахивала дирижерской палочкой и мы громко, искренне прославляли партию и ее вождей.
А все замечательные детские песни про весело шагающих друзей, про качели и лесенки, про голубой вагон и день рождения появились потом, и мы пели их уже взрослыми.
Учился в нашем классе Вовка Дорохин. Он был твердым хорошистом, почти отличником и поразил меня своими литературными талантами. «Сказку о царе Салтане» Вовка населил одноклассниками и событиями нашего класса и сделал это не хуже Пушкина! Дорохин оказался творческим человеком, всерьез занялся музыкой и после девятого класса ездил учиться в город. Но пока мы учились вместе. Вовка Дорохин с Юркой Морозовым сидели на среднем ряду за первой партой, а я с Кларой Холодинской за второй. Какие замечательные были эти мальчишки! Мы сидели весело и дружно, на уроках выручали друг друга, подсказывали, сверялись ответами на контрольных, давали списывать задачки. Мальчишки подсматривали в журнале наши отметки, следили, поставила ли учительница против наших фамилий точки, чтобы вызвать к доске. Клара Холодинская оказалась самой смелой и отчаянной девчонкой всех времен и народов. Она стала парашютисткой! Как это пришло ей в голову – не знаю. Сначала она изучала теорию и долго тренировалась на земле правильно складывать парашют. Занимались с ней этим рискованным делом наши крупные мальчишки – Никитин, Лаптев, Шарофеев, но до прыжков допустили только малюхонькую Кларку. Помню, как мы это компанией ходили на Боровое поле смотреть ее первый прыжок и какое облегчение, какая буйная радость охватила меня, когда в небе над маленькой Кларкиной точечкой распустился парашют. После окончания школы Клара работала стюардессой, училась заочно в пединституте и продолжала заниматься парашютным спортом. Вскоре она вышла замуж за военного и вместе с ним где-то затерялась на просторах Родины. А Сережка Лаптев все-таки покорил и небо и парашют! Он стал офицером- десантником – и это самая рисковая профессия нашего одноклассника.
Как ни достраивали здание школы, а места все равно не хватало. И наконец. построили новую школу № 94. Помню, как все классы выстроились в колонну, впереди знамя, барабаны, горны. Трубя и барабаня мы прошли от старой школы до новой, там колонна втянулась внутрь, по одной лестнице поднялась на 2 этаж, по другой спустилась, оставляя после себя шум, грязь и мусор. Новая школа была открыта! Такой же колонной ученики ходили возлагать венки к братской могиле возле первой калитки в главный праздник нашего городка – День Победы.
Мы остались в старой школе, которая теперь называлась школа № 84 г. Минска.
Примерно после 8 класса наш класс «В» расформировали. Меня и половину одноклассников присоединили к классу «А». Вместе мы и доучились до окончания школы. Нашей классной руководительницей стала учительница английского языка Симоненко Галина Матвеевна, Галина – так коротко мы ее называли.
Регулярно появлялись новенькие. Интерес к ним был уже не тот, что в 5,6 классе, а другой, более романтический. Однажды одновременно в класс вошли два новеньких мальчика: черненький и беленький, Чкалов и Кукушкин. Как мне сразу понравился черненький! Он был высокий, тонкий, чуть кудрявый, с добрыми карими глазами. «Чкалов!» - сразу решила я. Но Чкаловым оказался тот белобрысый. Да не просто Чкаловым, а родней. Того, Настоящего! На первом же уроке физкультуры Женька Чкалов ловко прыгнул выше всех в высоту, чем сразил девчонок наповал! Большими талантами в учебе он не выделялся, но был общительный, дружелюбный, в меру хулиганистый. И было в нем какое-то обаяние. В общем, девчонки влюбились все. Или почти все. Однажды мы всем классом собирали металлолом на полигоне за железной дорогой. Кто-то взял фотоаппарат, было дружно и весело. Помню, как с Леной Украинцевой поздно ночью у нее в ванне в свете красного фонаря мы печатали эти фотографии и с замиранием сердца обе ждали, когда из ванночки с проявителем покажется Женькина веселая рожица. Как часто бывает в школе, не тех мы любили, девчонки, не тех! Очень жаль, что жизнь у Женьки Чкалова сложилась не очень складно.
Зато Мишке Кукушкину есть чем гордиться. Он превратился в сильного, умного и успешного мужчину, выполнил все божьи заветы: построил дом, посадил деревья, вырастил сына и дочь. Сын Андрей очень похож на порядочного, интеллигентного и чуть застенчивого Мишку, каким мы его знаем и любим до сих пор.
У меня создалось ощущение, что школьное образование состоит из бесконечных реформ. В 60-х годах было принято решение о введении в школах профориентации и переходе на 11-летнее обучение. Мы попали в эксперимент. Ученикам были предложены две специальности на выбор: продавец продовольственных товаров и автослесарь. Все мальчишки бросились в автослесари. В мечтах они уже крутили рулями, закладывая виражи на нашей школьной улице. Некоторые девчонки тоже захотели детально изучить четырехтактный двигатель внутреннего сгорания и поработать с колесом и домкратом. Но основная девичья часть пошла учиться на продавцов. Я никогда об этом не пожалела: и учиться было легче, и наша учительница дала нам много знаний и советов о продуктах, которыми я до сих пор пользуюсь в своем кухонном хозяйстве.
Изучали теорию и практику торгового дела. На теории среди прочего мы научились умножать трехзначное число на трехзначное на деревянных счетах. Не пробовали? А зря. Впечатляет на всю жизнь. Калькуляторов тогда не было и все кассиры в магазинах виртуозно владели этим фокусом.
На практику мы с Кларкой Холодинской попали в продовольственный магазин, расположенный в доме-башне с часами на Привокзальной площади. Свой первый день за прилавком я не забуду никогда. Почему-то нас сразу поставили в мясной отдел. Продавщица, увидев подмогу, куда-то отпросилась. Во время ее отсутствия рубщик с редким именем Ипполит (потому и запомнила) подал в отдел дефицитный товар – очищенные от шкуры говяжьи хвосты. Фи, какая гадость! Так мы с Кларкой оказались один на один с противными скользкими хвостами с одной стороны и мгновенно выстроившейся очередью любителей холодца с другой. Брезгливо, двумя пальцами мы осторожно клали хвосты на весы, они тут же соскальзывали на пол, мы их поднимали, с трудом взвешивали, заворачивали в бумажные кульки, которые сразу рвались и хвосты нагло торчали из сумок покупателей. Те не хотели идти по улице с торчащими сзади хвостами, требовали их свернуть, скрутить, спаковать. «Шевелись быстрей» - гремела очередь. И вот мы уже все пятерней хватаем ненавистные хвосты, кидаем на весы, скручиваем, свертываем, пакуем все быстрее и быстрее. К возвращению продавщицы с хвостами было покончено! Никогда ни до ни после я не видела на прилавках такого товара.
Вскоре нас с Кларкой перевели в бакалею. В то время абсолютно все было дефицитом. Привокзальный магазин постоянно был набит покупателями. Мы продавали крупу конвейером: одна крутила бумажные кульки, вторая совком из мешка насыпала в него крупу, продавщица взвешивала. Самая ответственная операция – скрутить крепкий кулек, чтобы крупа не рассыпалась. И так не разгибая спины, мы работали все часы практики. Рядом находился кондитерский отдел, в котором с самого края стоял ящик с орехами в шоколаде. Вот их-то с разрешения обеих продавщиц мы слегка подворовывали. А цены на крупы 1965-66 годов я помню и сейчас: пшено – 30 коп., манка – 55 коп., рис и сахар – 78 коп. Гречка в природе в те времена не росла! Распродав тонну-другую перловки по 28 коп. за 1 кг, мы выползали из магазина, вбивались в тесный городской транспорт и часа полтора на перекладных добирались до родного дома. Так мы потихоньку ближе узнавали жизнь.
Но Василий Петрович позаботился о своих девчонках и вскоре нас перевели в магазин против обсерватории, который был ближе, и в нем было мало товаров и покупателей. Жизнь опять заиграла яркими красками!
Учителя организовали между старшими классами соревнование. В чем мы должны были опередить друг друга уже и не вспомню. Но старались во всю! Ведь на кону стояла поездка в Ленинград! На каникулах!! Без родителей!!! Особенно трудно далась победа над «Б» классом, но все-таки мы ее вырвали. И вот он, зимний Ленинград!
Главное впечатление – пронизывающий холод и ветер. Поселились мы в школе для слаборазвитых детей, спали в спортзале на матах. Огромные цветные рисунки, сплошь покрывавшие стены этой школы затмили мне все мировые шедевры. Помню свое первое посещение Эрмитажа. Отстояв длинную очередь на холодном ветре, мы долго бродили по прекрасным теплым залам, вертели головами, слушая экскурсоводов, стыдливо рассматривали обнаженных Венер и Аполлонов. Вскоре мумии, доспехи, иконы, портреты, сервизы, паркеты – все смешалось в голове юной экскурсантки. Я устало села отдохнуть. Прямо передо мной на постаменте стояла большая малахитовая ваза, отделанная золотом. Толпа любопытных туристов текла мимо нас с вазой и каждый, подчеркиваю, каждый проходящий останавливался возле вазы и что-то долго рассматривал внутри нее. Отдохнув, заглянула и я. Пусто! Вазу помню до сих пор.
Какие замечательные были у нас учителя! Но это мы поняли, уже сильно повзрослев, а в школе частенько обижались за их строгость, принципиальность и требовательность. Расскажу о некоторых.
Рисовальщик. Имени его не помню, но не забылось лицо с усиками, зеленоватый костюм и его горячее желание познакомить нас с прекрасным искусством живописи. Он объяснял как правильно передавать объем и пропорции предметов, как изобразить свет и тени. И мы старательно простым карандашом рисовали пирамиды, шары и вазы. Весной Рисовальщик водил нас «на пленэр» за школу, и сидя вместе с ним на бугорке мы дружно рисовали открывающийся оттуда вид на деревню Уручье. И самое главное, при нем школа организовала лекции, которые проходили в кинозале ТДО. Через проектор на экране показывали слайды картин.
Сотрудники Национального Художественного музея рассказывали нам об античных героях, мифах и легендах, изображенных на картинах, о творческих муках и нелегких судьбах великих художниках, об их мастерстве владения цветом и перспективой. Именно там, в темном зале не маленьком экране мы впервые увидели прекрасные лица Мадонны Рафаэля и Боттичелли, грустные пейзажи Левитана, могучее море Айвазовского, оттуда нас из-под руки суровым взглядом разглядывали Три Богатыря Васнецова. Годы спустя многие побывали в знаменитых музеях мира и стоя перед знакомыми с детства полотнами с благодарностью вспоминали Рисовальщика, который сделал наш внутренний мир богаче.
Добрым словом вспоминаю историчку Ирину Михайловну. Она была невысокого роста, вокруг головы закручивала толстую темную косу. От нее шла какая-то позитивная энергия и напор. Ирина быстро входила в класс, проходя мимо стола, кидала на него журнал, подходила к стене, где проходила теплая труба, прислонялась к ней спиной, хищным взглядом обшаривала притихших учеников и громко говорила: «Вопрос к классу такой». Мы вжимались в парты, прятались друг за друга, но Ирина доставала отовсюду. Не имело значение, вызывала тебя на прошлом уроке или нет: ведь в журнал-то она не заглядывала и почему-то чаще других вызывала к доске мальчишек с первой калитки и Вовку Иванова по прозвищу Ванятка. Она умудрялась проводить опрос по истории письменно. И вот уже через три минуты человека четыре пишут письменные ответы на листочках, двое пишут на доске, а кто-то громко долдонит ответ у стола. И так каждый урок! Поэтому историю учили всегда, и я до сих пор помню признаки революционной ситуации (это когда «верхи» не хотят, а «низы» не могут). Зубрежкой дат Ирина сильно не докучала, уроки вела интересно, старалась, чтобы мы узнали и полюбили историю своей страны.
Полной противоположностью Ирины была географичка Юлия Пантелеевна Огоронова. Она плавно входила в класс, садилась на стул, с которого не вставала до конца урока, обхватывала ножки стула ногами и неторопливо открывала журнал. У Юлии были 2 системы вызова к доске, которые она никогда не нарушала:
1) Сразу ставить точки против тех фамилий, кого она собиралась вызывать;
2) Спрашивать учеников, записанных в журнале подряд.
В обоих случаях вызывала по алфавиту. Таким образом жертвы сразу узнавали, кого на какой кусок параграфа вызовут и тут же начинали учить каждый свое. Остальные отдыхали! Тут уже делали кто во что горазд: списывали физику и математику, учили следующие уроки, хулиганы плевались промокашками или просто дремали. Я сидела с Владиком Кондратенко и мы развлекались так: один загадывал географическое название, другой должен был отыскать его на карте. Поэтому карту облазили вдоль и поперек, старались обыграть друг друга. Я до сих пор знаю, где что находится, люблю рассматривать карты и в мороз представлять голых папуасов, изнывающих от жары на далеких островах, затерявшихся в Тихом океане, и сразу становится теплее. Вопреки всему, я географию полюбила и благодарна этим учителям за пробудившийся интерес к их наукам, с удовольствием читаю научно-популярные книги по истории и географии и считаю, что они делают мою жизнь гораздо интереснее. С Владиком Кондратенко я проучилась дольше всех: с 1 по 11 класс в школе плюс 5 лет на одном потоке в институте. У девчонок он считался красавчиком, учиться хорошо старался, но прилежанием не отличался. Особенно это стало заметно в институте, где можно было прогуливать лекции и ничего не делать до самой сессии. Вот тут-то я ему и пригодилась. У меня всегда были конспекты, по которым он все 5 лет сдавал экзамены. Удивительно, но ни одного не потерял, возвращал вовремя.
Помню Нину Михайловну Кузьмич. Она недолго замещала нашу уехавшую химичку. И химия вдруг превратилась в самую интересную и понятную науку! В мечтах я уже видела себя в белом халате с мензурками и колбами в руках, делающую реакцию нейтрализации (это где вода + соль в осадок) во всяких НИИ. Но вдруг вернулась наша химичка, и все очарование науки ушло вместе с Ниной Михайловной. Тогда я поняла, как много значит личность учителя, его любовь к своему предмету, его знания и способность передать их ученикам.
Учитель физкультуры Олег Константинович совсем не походил на туповатых шумных физруков из советских кинофильмов. Он был молод, спокоен, интеллигентен, напорист и твердо заставлял нас осваивать спортивные снаряды. А они были не простые. Один канат чего стоил! Прикрепленный к потолку, он висел в дальнем конце зала, и под ним всегда лежал мат. Самое большое, что мне удавалось сделать, это постоять на узле каната, да и то, если кто-нибудь подсадит. Большинство мальчишек и девчонок ловко обхватывали канат руками и ногами, мигом взлетали к потолку, потом непостижимо для меня оттуда спускались. Подозреваю, если слабели руки, то соскальзывая по канату можно было содрать кожу на ладонях. А снаряд по имени «козел»! Некоторые девчонки разбегались и пулей пролетали над козлом. Я же, сколько ни разбегалась, как ни подпрыгивала, всегда на нем застревала, больно ударяясь всякими частями тела. Да и с легкой атлетикой у меня были не лады. Для отметки в аттестате мы должны были сдать нормы ГТО. Помню, как в 11 классе Владик Кондратенко помогал пробежать мне кросс 500 м и тянул за руку, чтобы я бежала быстрее и уложилась в норматив. Но Олег Константинович липовых отметок не ставил и влепил четверку в аттестат, лишив меня школьной медали. Это было справедливо, я на него не обиделась и с физкультурой дружила всю жизнь: каталась на коньках и лыжах, играла в волейбол, много лет регулярно ходила в бассейн и даже как-то раз прыгнула там с вышки. До сих пор я много хожу пешком, машу руками и ногами и с удовлетворением, вдруг стала замечать, что шевелюсь-то я ловчее и шустрее многих более молодых пенсионерок!
Русскому языку и литературе в старших классах нас учила Евгения Ивановна, или Евгеша. Грамотно излагать свои мысли она меня научила, но с литературой сложились сложные отношения. На уроках надо было высказывать свое мнение о литературных героях, а оно не всегда совпадало с общепринятым. Мне совсем не хотелось, как Рахметов, стоять на гвоздях и видеть сны Веры Павловны. Гораздо больше я любила Обломова с его диванами, да и снились мне мальчишки из нашего класса. Но как об этом скажешь учительнице?! Еще надо было перед всем классом с выражением читать наизусть стихи, а это почти артисткой выступать на сцене. Я, тихая и робкая девочка, сильно стеснялась и что-то тихо мямлила у доски. Но Евгеша меня любила и, бывало, зачитывала мои сочинения вслух перед классом. Читала я много, в основном это были книги русских и зарубежных классиков и книги советских писателей, среди которых иногда попадались великие произведения. Например, повесть Бориса Васильева «А завтра была война…», над которой я горько плакала. Хотелось почитать фантастику и любовные романы, приключения с детективами, но тогда такого печатали мало. Сейчас читаю все подряд, разбавляя прочитанные ранее книги всякой ерундой, и в голову часто приходит мысль, что правильно было, что литература нас учила «мудрому, вечному».
Самой загадочной наукой для меня была и остается физика. С максимальным вниманием я слушала объяснения физички Тамары Леонтьевны, пытаясь понять энтропию. И так получилось, что экзамен по физике при поступлении в ВУЗ стал для меня решающим: нужна была только пятерка. Помню, с каким ужасом я тянула билет, отвечала на вопросы, решала задачку про какую-то выпавшую росу, вес которой надо было определить. Что-то в моих ответах смущало приемную комиссию, и они задали мне штук 10 дополнительных вопросов из разных разделов физики. Не на все я ответила четко, но они поверили, что физику я все-таки знаю, и поставили пятерку! Вот такой замечательной учительницей была Тамара Леонтьевна.
Очень противоречивым оказался для меня учитель математики, Василий Петрович Майоренко, Вася – так звали его ученики. Новый материал он объяснял понятно, и математику я любила. Мне так нравилось решать системы уравнений, брать производные. Особенно любила доказывать теоремы по геометрии, решать всякие хитроумные задачки про биссектрисы и углы. И дома у меня это здорово выходило. Но в классе мой мозг сковывал страх перед Васей. Не дай Бог, было попасть ему под горячую руку! В гневе он легко разрывал толстую общую тетрадь в коленкоровом переплете, его грозный крик заполнял звуком все коридоры, а когда он стучал кулаком по столу, чернильница сваливалась с него и скакала дальше по всему полу. Почему-то в такие минуты он любил вызывать к доске мальчишек, которые учились хорошо, но не были отличниками. Они-то и ложились на Васькины амбразуры, отдуваясь за весь класс. У него трудно было перейти из троечников в хорошисты, из хорошистов в отличники. Он редко хвалил средних учеников, не помогал им поверить в свои силы и подняться выше. До сих пор не пойму как, но он здорово научил нас математике. На вступительных экзаменах в ВУЗы мы соперничали с лучшими математическими школами Минска и поступали на самые престижные в наше время специальности.
Как часто бывает с активными яркими личностями, для кого-то Вася был Учителем, Героем. А для кого-то и серым кардиналом. Но все благодарны ему за непримиримую войну с хулиганством и пороками, которые мы с разной степенью активности пытались на себя примерить.
Взрослеющие мальчишки забивались в самые дальние углы школьного двора, чтобы там пошкодить. Но Василий Петрович знал все «малины». Не жалея сил и своего громкого голоса, он доставал их из злачных мест, регулярно делал рейды по туалетам и за ухо вытаскивал в свет начинающих курильщиков. Многие мальчишки, превратившись в полковников, и преподавателей добрым словом вспоминают ненавистного когда-то требовательного математика Василия Петровича Майоренко, так много сделавшего для учеников 84 школы г. Минска.
Нашей классной руководительницей была Галина Матвеевна Симоненко. Галина была нашем Воспитателем, Ангелом-хранителем. Сколько сил, сколько материнского тепла она отдала нам. Галина все делала, чтобы во взрослой жизни мы не наделали роковых ошибок. А как здорово она научила всех английскому языку! На уроке она опросом охватывала весь класс: у нее было нескончаемое количество карточек, на которых мы писали три формы глагола, без конца учили темы, диалоги, пели английские песни. Многим одноклассникам понадобилось знание английского для работы, и тогда мы поняли, какую крепкую базу для дальнейшего изучения языка дала нам Галина Матвеевна.
Как-то незаметно мы подобрались к выпускному классу. Учиться стали серьезнее – ведь впереди были экзамены. Но все равно, быстро сделав уроки, одиннадцатиклассники высыпали на Проспект, Бродвей, Брод – так мы называли главную улицу Городка, вечерний воздух которой был пропитан нашими первыми чувствами, волнением предстоящих испытаний, ожиданием взрослой жизни. Ходили только по правой стороне улицы и по проезжей части от Непьющего до школы и обратно. Девчонки, взявшись под ручку, обсуждали контрольные и будущее поступление, своих мальчишек и Магомаева. Гуляли парами: Хохлова с Юриной, Неверова с Украинцевой, Подлужняк с Дмитриевой и Зерновой, Рудь с Русакович и Шабалиной, Мишустина с Судариковой. Мальчишки собирались толпой побольше и шли следом, переходя от одной компании девчонок к другой. Хулиганы покуривали в темноте. Не дремал и Василь Петрович. Он выходил на улицу с облавой. «Вася, Вася» - вдруг передавался сигнал по цепочке гуляющих. Недокуренные папиросы вмиг летели в кусты, туда же шмыгали ученики с нерешенным домашним заданием, старались, чтобы Васька не заметил их шатаний по улице и не вызвал завтра к доске на раздачу двоек.
Мы с Ленкой ждали прихода мальчишек с первой калитки: Кукушкина, Катовича и Чкалова. Иногда с ними приходил Боря Калугин и какой-то огромный парень по имени Молекула. И вечер сразу окрашивался яркими красками, становился волнительным и интересным. Мальчишки ходили следом за нами, рассказывали что-то смешное, зимой бросались снежками, толкали нас в пушистые сугробы, а потом, галантно подавая руку, вытаскивали оттуда. Примерно так в наше время происходило ухаживание.
Какие красивые, талантливые, спортивные мальчишки учились в нашем классе! И такие умные, веселые и строгие были девчонки! «Сняла решительно платок наброшенный, казаться гордою хватило сил» - это наша песня.
Мат, вино-пиво, папиросы, пошлые анекдоты, развязное поведение – все это не делало из нас героев. Друзей ценили за ум, доброту, чувство юмора, спортивные достижения, помощь в учебе. Конечно, большинство к этому времени уже знали вкус вина и сигаретного дыма, пытались внедрить новые слова в повседневную речь. Но родители, учителя во главе с неугомонным Васей упорно пресекали все попытки укорениться вредным привычкам. Курить, хамить, сидеть, развалившись перед учителем или перед девчонками не приходило в головы даже самым отпетым хулиганам.
Директором школы был Анатолий Никанорович Бенидиктович. Он вел у нас предмет «Обществоведение». Странный был предмет: какая-то гремучая смесь истории, права, пропаганды Советской Власти и решений очередного съезда компартии. На этих уроках мы и узнали, что через 20 лет, в 1980 году нас ждет полная победа коммунизма, где каждому будет всего по потребностям. Про труд мы так не думали и во всю зубрили Моральный Кодекс строителей коммунизма, чтобы получше подготовиться к маячившему где-то рядом изобилию. Не думаю, что мудрый Анатолий Никанорыч в это безоговорочно верил. Во всяком случае, нас он сильно не гонял и страха, как перед уроками Василия Петровича, я не испытывала. Но все патриотические идеи, песни на тему «сразу думай о Родине, а потом о себе» пустили во мне глубокие корни. И вот к концу 11 класса я потеряла покой и сон: что делать дальше, какую выбрать профессию, чтобы Родине служить. Может поехать в Сибирь на комсомольские стройки, романтику которых так призывно показывали по телевизору? Но как, как уехать от мамы с папой, от сестры, подружек и любимых мальчишек, от родного Уручья?! Тогда надо идти в промышленность, в тяжелую. В ту, что «базис», а не «надстройка». И вот ночами мне мерещились домны и прокатные станы, исправно льющие металл в журнале «Наука и техника», который показывали в нашем ГДО перед кинофильмами. Но где взять домны в Минске? Что, опять ехать на Урал? И как сказать дома, что уезжаю? Не помню, как долго я этим терзалась и уже собиралась сдаваться родителям. Но тут мне сильно помогла подружка Лена Украинцева. Не знаю, как она узнала о новом радиотехническом институте, МРТИ, но она решила поступать туда. «И я! – мгновенно сработал стадный инстинкт, - институт сложный, мужской, под «базис» подходит. Так я стала конструктором радиоэлектронной аппаратуры. И ни разу не пожалела об этом! Я всю жизнь работаю в этой профессии и горжусь, что принадлежу к племени фантазеров, которые придумали, начертили и сообразили, как изготовить все предметы, которые нас окружают.
Но все это было впереди. А пока мы заканчивали 11 класс. Приближались экзамены. К этому времени в школе опять провели реформу и отменили 11-летние образование. Поэтому в 1966 году одновременно заканчивали школу десятиклассники и одиннадцатиклассники. Абитуриентов было в 2 раза больше! Набор первокурсников в те времена был гораздо меньше, чем сейчас, например, в МРТИ (сейчас БГУИР) было всего пять специальностей, и платного образования не было, репетиторства тоже. Поэтому все знания для сдачи экзаменов мы получали в школе от учителей.
В то время все мечтали «стать космонавтами». Престижными были профессии физика, математика, химика, инженера. Заявление подавали до экзаменов сразу на выбранную специальность и потом не перекладывали. Сдавали 5 экзаменов: 3 основных (математика устно и письменно и физика) и 2 дополнительных (химия и сочинение). Для поступления надо было набрать 14\9 балла. Полупроходной бал 13\8 и тут учитывался средний балл аттестата. Конкурс 7-8 человек на место был очень серьезный. Поэтому на выпускных экзаменах в школе, которые мы сдавали по всем изучаемым предметам, учителя жалели, подбадривали нас и чуть-чуть подсуживали, помогая больше поверить в свои силы. Между экзаменами и выпускным вечером у одиннадцатиклассников образовался перерыв, и родители организовали поездку на озеро Нарочь, куда мы приехали всем классом на открытом грузовике. Спали в военных палатках, жили душевно и спокойно, словно старались надружиться на всю оставшуюся жизнь. Наверное, где-то страсти и бушевали, но они обошли меня стороной. Лучше всех запомнила поездку на Нарочь Света Хохлова – там ей исполнилось 18 лет! Мы отметили это событие поеданием конфет и печенья, которые в изобилии заготовила для всех ее мама.
Выпускные вечера обычно проходили в нашем ГДО. Деньги на них не собирали, банкетов не организовывали, вино-водку коллективно не пили. Но желающие втихаря исправляли этот недостаток за углом в парке.
Дом, где я жила, расположен рядом с ГДО. Обычно в день выпускного вечера наши дворовые женщины пораньше занимали места на лавках возле ГДО, чтобы полюбоваться юными красавицами, обсудить их наряды да повздыхать о своей стремительно удаляющейся молодости. Мы, девчонки, тоже бегали посмотреть, как старшие подружки вдруг превращались в прекрасных Золушек и в туфельках на каблуках шли мимо толпы любопытствующих, явно любуясь собой. Наконец настала и наша очередь.
Обещанное коммунистическое изобилие было еще, ох, как далеко. Поэтому мамы выпускников прилагали титанические усилия, чтобы достать своим детям праздничный наряд. Слова «купить» тогда не употреблялось, было слово «достать».
Шпильки – мечта всех девчонок. В них ноги сразу становятся прямее, длиннее, стройнее, а походка изящной, легкой, стремительно летящей вперед, к любви и счастью! Не представляю, где и как, но все мамы добыли своим девчонкам такие чудо-туфельки. Белое платье, как тогда было принято, мне сшила мама. Самой модной считалась прическа под названием: «Бабетта»: волосы начесывали по всей длине, скручивали в шар и закрепляли его на голове, причем, чем больше шар, тем краше «Бабетта». Глаза поводили «стрелками», другой косметикой почти не пользовались.
Не сомневаюсь, что устроители Каннского кинофестиваля подсмотрели идею прохода звезд по красной ковровой дорожке именно в нашем ГДО: ведь такие же красивые, одетые по последней моде с «Бабеттками» на головах выпускницы в сопровождении горделивых родителей появлялись на асфальтовой дорожке и шли на выпускной бал под восхищенными взглядами друзей и знакомых. Мальчишек никто не замечал, но они тоже были хороши: в костюмах, белых рубахах и галстуках и даже подстриженные и притихшие.
Зрительный зал ГДО набивался до отказа. На сцене стоял застеленный зеленым сукном стол с высокой стопкой аттестатов. Первыми вызывали медалистов, точнее медалисток. Гарнизонный духовой оркестр исполнял «тушь». Не совсем уверенно, на чуть согнутых ногах (ведь виртуозному хождению на шпильках надо тоже долго учиться) девчонки выходили на сцену, под уханье оркестра и аплодисменты друзей получали аттестат. Оркестр дудел все громче и громче, выпускники поднимались все быстрее и быстрее, горка аттестатов становилась все ниже и ниже. И вот уже звучат последние напутствия учителей, благодарности учеников и родителей. Все! Школа закончилась.
Потом мы долго веселились в фойе. Играла музыка. Повзрослевшие мальчишки уже ничего не стеснялись и бойко приглашали девушек на танец. Наконец и танцы утихли. Аттестаты вместе с родителями давно разошлись по домам, а мы все никак не могли расстаться, и было не понятно, соберемся ли когда-нибудь вот так, все вместе. И было от этого чуть тревожно и грустно.
Какие короткие, светлые и романтические ночи бывают в июне! Чтобы отодвинуть расставание, мы пошли встречать свой первый взрослый рассвет вместе. Длинная цепочка моих одноклассников растянулась по дороге в город. Старались идти рядом со своими тайными и явными симпатиями, с любимыми подружками и друзьями. Так мы вышли из тихой гавани Уручья в большой шумный город, где нас ждали новые друзья и новая взрослая жизнь!
Большинство моих одноклассников сразу поступили в институты, а вытянувшие на экзаменах не те билеты поступили на следующий год. И достаточно быстро все уехали из городка. Дольше всех там жили Наташа Подлужняк и Мила Мишустина. Я уехала последней в 1988 году. Жизнь все больше отдаляла нас друг от друга. Мы учились, женились, воспитывали детей, продвигались по службе. Какие интересные профессии выбирали себе одноклассники! Среди нас есть физики, химики, математики, филологи, инженеры всяческих видов, экономисты, учителя, музыканты. У нас есть детский хирург, композитор, кандидаты разных наук, патентоведы, полковники и подполковники всевозможных войск, есть доценты и деканы, товароведы и специалисты международных грузоперевозок. Класс развивался и вширь: повзрослели дети, появились внуки и даже один правнук! Многое оказалось уже сделано и жизнь вдруг начала замедляться, появилось свободное время, которое незаметно заполнялось воспоминаниями о хорошем, чтобы было в жизни. Этим хорошим для многих оказался в/г Уручье, где прошло школьное детство. И мы вдруг поняли, что наш класс жил все эти годы! Мы не упускали друг друга из вида, кто-то о ком-то знал, эти круги пересекались, общение перешло в интернет, стало более интенсивным, и не встретиться было уже не возможно. Не буду скрывать, я волновалась перед первой встречей. Меня тревожило не то, что мы постарели, потолстели, поседели. Я боялась, что встречу чужих по духу людей, с которыми будет мало общего, и я потеряю свои самые дорогие воспоминания. Какое счастье, что опасения оказались напрасны! Наш класс стался таким же дружелюбным, как и 50 лет назад, когда всем – и бойким хулиганам и робким тихоням, и троечникам и отличникам было одинаково уютно среди своих одноклассников. Через 5 минут мы весело галдели вместе, наперебой вспоминали, как Котович разбил ядром батарею в спортзале, и оттуда хлынула вода, как Неверова вышла из класса под носом у орущего Васи, вспоминали, как учили с Галиной английскую песню, кто кому помогал в учебе, кто с кем сидел. Обнаружилось, что у нас много общего: большинство прожили жизнь в одной семье, проработали в одной профессии. Среди нас не оказалось нытиков, зануд и гордецов. Мы остались теми же мальчишками и девчонками, которым интересно жить. И это всем казалось чудом!
Но самое большое чудо ждало нас впереди – это Юбилей нашей уважаемой Галины Матвеевны, который был 19 января 2013 года. Нет такой звезды на небе, которую не захотели бы достать для нее наши поседевшие мальчишки. Но до звезды так далеко… «тогда 100 роз!» - решили их романтические души. И были куплены 100 чайных роз, огромных, нежных, душистых!
А как еще можно было выразить наше восхищение этой потрясающей женщиной в день ее Столетнего Юбилея?!
Мы пришли к ней домой, она вышла навстречу, и мы увидели поразительно молодые, ярко-голубые глаза своей учительницы, услышали ее сильный красивый голос. Как здорово можно выглядеть и чувствовать себя в 100 лет! Галина всех узнала, назвала по именам и фамилиям! Вместе мы долго сидели за столом, было шумно и весело; вспоминали школьные события, учителей и родителей, 3 формы глаголов, вместе спели песню на английском. И Галина Матвеевна дала нам свой главный урок – урок бодрости и веры, что впереди еще много интересного и все будет хорошо!
Через 47 лет после окончания школы, прийти всем классом на 100 летний Юбилей своей учительницы – это и есть самое удивительное, что случилось со мной в школе.
Такими я запомнила себя, своих одноклассников и учителей. Хочу извиниться, если кого-нибудь обидела. Это вышло случайно. Получилось слишком длинно, но так хотелось обо всех написать!