Под могильной плитой

Андрей Закревский
После августовского солнца массивные арки церкви манили тенью и сырой прохладой. Умели католики строить, нечего не скажешь.
Когда-то здесь было кладбище, а теперь, как это часто бывает – разбит уютный городской парк. Я сел на прохладное надгробье прямо у входа, выпростал ноги из кроссовок, и решил, что через пару минут сниму даже легкие носки.
Вокруг никого не было. Сиеста, блин. Мне еще повезло, что служитель впустил меня, перед тем, как уехать домой и не появляться на работе до семи часов вечера.
По зрелому размышлению я решил не доставать коврик из рюкзака, а просто лечь на ровную поверхность чьей-то могилы и прикорнуть прямо на камне. Вряд ли мне, по такой жаре, грозило какое-нибудь воспаление.
Я подтолкнул рюкзак дальше по каменной плите, и улегся на нее уже в полный рост, поставив голые пятки на прохладную ровную поверхность, а рюкзак вмял ровно посредине, чтобы голове было удобно лежать в мягкой выемке.
Тишина церкви нарушалась только легком шумом ветра в редких ветвях айлантов и кипарисов. Пахло нагретым камнем и ладаном.
Я почувствовал некоторый дискомфорт под лопатками, и, повернувшись набок, заметил роспись, глубоко вырезанную на камне. Открылась хитрооформленная литера «Т» и клинок.
Посмотрев прямо перед собой, я увидел фреску на ближней стене, на ней руки чудовищ, протянутые из могил, рвали грешников, у которых чернели раскрытые в немом крике рты.
Мне стало неуютно, и я снова перевернулся на спину. Теперь надо мной скрестились классические балки средневековья.
Я начал проваливаться в сон, как вдруг, что-то заскрежетало подо мной, и каменное ложе слегка покачнулось. Я привстал, сердце, как это бывает со сна, бешено колотилось, я протянул руку к рюкзаку, чтобы достать баклажку с водой, но плита подо мной вздрогнула еще сильнее, а потом вздыбилась, и я полетел на пол. Но не успел я упасть, как огромные костистые лапы подхватили меня. Я попробовал закричать, но рот мой оказался забит вонючей шерстью, и я захлебнулся собственной рвотой.
А потом я увидел, и почувствовал, как острые когти разорвали мою грудь и вырвали сердце.