Вторую неделю пасмурно. В тумане не видно ничего. Тот, большой мир, с его южными морями, горными пиками, многолюдьем, фонарями, магазинами, кафе, театральными афишами – исчез, потерялся за краем тумана. А здесь почти ничего нету.
Есть несколько деревьев с укоризненно торчащими голыми ветками. Появляются иногда птицы. В головы птиц вделаны маленькие железные колокольчики - слышно, как они позвякивают.
Вот стоит коричневая лошадь. На ней привезли соседям дрова. Лошадь глядит на меня немного свысока - дескать, я тут дрова привезла, а ты что привёз? Эх ты, бессмысленный человек!
Я глажу лошадь по шее, трогаю пальцами её лицо - влажное и прекрасное, как Венеция под дождём.
С той стороны, где раньше был восток, просвечивает что-то вроде солнца. И это хорошо. Это напоминает, что там, наверху, за сырой, промозглой твердью тумана, есть небо. Оно голубовато-прозрачное, воздух его так лёгок и ясен, что не надышишься. Не надышишься, нет… Там летают большие, яркие птицы и белые ангелы, и пузатые, раскрашенные аэростаты. В корзинах аэростатов стоят граммофоны с золотыми и серебряными трубами и играют музыку. Даже здесь чуть-чуть слышно.