Из книги «От Вишеры до Витима»
По недавно отсыпанному полотну шоссейной дороги медленно пробираемся к исходной точке маршрута. Позади нудное ожидание в аэропортах, согласования в лесничествах и исполкомах, грозный в непогоду Байкал.
Дорога размыта ненастьем, и непонятно, как умудряется водитель, бросив машину в метровый грязевый поток, выбраться из него. То и дело попадаются застрявшие в грязи оранжевые «Магирусы». Наконец и наш груженый балластом «КрАЗ» ткнулся в очередную промоину, сполз в кювет, провалился по радиатор и заглох. Очень уж много неудач, а маршрут ещё и не начинался…
И вдруг, словно из мира фантастики, по склону крутизной около сорока градусов, ломая деревья, к нам сползает могучий ярко-жёлтый «Като». Как щепку выдёргивает «КрАЗ» из оврага, ставит на колею, и мы едем дальше.
Вот и конечная остановка. Здесь дорога, а вместе с ней и просека будущего БАМа, поворачивает на восток в болота долины реки Кичеры. Нам же идти на север.
Недавно построенный мост через небольшую, падающую с хребта речушку полуразрушен. К хмурым мостостроителям лучше не подходить. Ещё бы – пропал напряжённый двухмесячный труд отряда: ливневый паводок размыл насыпь, накренил клети деревянных опор, мост грозит вот-вот рухнуть. А это значит, что будет остановлена отсыпка полотна дороги в кичерских болотах, задержан завоз техники и материалов для стройки века. Стихия безжалостна. Она сорвала и нам планируемое начало похода – подъём по Кичере на вёслах и бечевой.
Обедаем в столовой-вагончике мостоотряда, прощаемся с ехавшими с нами водителями, работающими на отсыпке дороги, и… в путь. Впереди – месяц безлюдья, тайги, диких хребтов и буйных рек.
С нашим грузом хорошо бы иметь вездеход. Но мы всё ж таки идём, сгибаясь под пятидесятикилограммовыми упаковками. Средний вес их при выходе был 54 килограмма. И хотя каждый день он убывает на 1кг, идти с таким грузом несладко. Дурней пешего похода с байдарками за плечами, да ещё в горах к перевалу, да ещё и с месячным запасом продуктов, – не придумаешь. Но мы вот такие.
Ритм движения уже выработался: 10 минут идём, 5 отдыхаем, сидя на камнях или валёжинах, прислонившись поклажей к дереву. Через четыре ходки снимаем груз и отдыхаем 20 минут. За час проходим два километра. Торная конная тропа завалена буреломом. Пользовались ею геологи почти сорок лет назад, а сейчас только редкие охотники да геодезисты пробираются по гниющим буреломам и пожарищам. Геологи предпочитают нынче вертолёт, а не вьючную лошадь.
Вдоль бегущего в промоине ручья поднимаемся в гору и на небольшой площадке, окружённой громадными кедрами, обнаруживаем несколько домиков, вернее, их развалин. Тёмные амбразуры окон, обвалившиеся крыши, бурная поросль сорняков, поселяющихся обычно на развалинах и пожарищах, – унылое запустение. Возраст строений 45 – 50 лет. Да, это – то самое место, которое старожилы в Холодной называют «Рудником». Здесь и кончается конная тропа.
А дальше – только звериные тропы, следы поисковых партий да старые, заплывшие затёсы на деревьях. Вряд ли здесь проходили до нас и туристы: ни единого кострища, никаких следов стоянок или привалов. Немногочисленные группы, побывавшие в этих местах, поднимались по Кичере на байдарках или шли у самой воды. Высокий паводок заставил нас уйти от реки и пробираться глухоманью, у подножья хребта.
Уже более часа идём по довольно приличной тропе. Или звериная, или старая экспедиционная тропа: ходили же здесь отряды геодезистов и геологов. Торная тропка то взбирается на бугор, то круто падает в провал. Очень интересная местность. Присмотревшись, обнаруживаю, что эти бугры – типичные морены, тянущиеся наискосок к склону хребта. Боковые выносы древнего ледника, свидетели оледенения Северного Прибайкалья. А вот и круглые окатанные валуны. Мысленно представляю себе многометровый и многокилометровый ледяной язык, сползающий по долине к Байкалу. Интересное должно быть зрелище – плавающие в Байкале айсберги, отколовшиеся от языка глыбы…
Мои мысли, витающие в доисторическом далеке, прерывает идущий за мной Завхоз:
– Сзади кто-то идёт!? – голос его, почти шёпот, звучит вопросительно и настороженно. Останавливаемся. Действительно, на тропе за нами слышен шорох и потрескивание. Ждём, но треск прекращается. Идём вперёд за группой, и снова сзади треск. Но вот привал. Быстро обмениваемся предположениями. Ждём пять минут, но никто не показывается.
Следующий переход, – повторяется то же самое. Кто это, человек или зверь? Вероятно, зверь. Закрадывается беспокойство за ушедшего вперёд Охотника: если за нами, группой, крадётся зверь, то как же здесь ходить в одиночку?
Иду замыкающим: у меня ракетница, надёжное, уже проверенное при встречах с «хозяином тайги» оружие. Сокращаем привалы и, наконец, догоняем Охотника. Он всё время отрывается: не может принять общий темп, делает более короткие переходы, сокращает время отдыха до полутора-двух минут и постепенно отрывается от группы. На привале идём назад по тропе. Через несколько шагов слышим, как кто-то бросается с тропы в кустарник. Выстрел, и треск удаляется вверх по склону, грохочут летящие вниз камни. Ясно! Мишка! Маленький, но злой житель местных нагорий. Шёл за нами, то ли из любопытства, то ли пользовался тропой по каким-то своим делам, и из деликатности старался нас не обгонять.
Вечер застаёт нас на болотистой гари. Ни одного ровного клочка земли для навеса, ни одного сухого бугорка, под ногами хлюпает, сверху тоже льёт. Но идти дальше, искать сухого места для бивака нет ни сил, ни необходимости. Сбросив упаковку на корягу, Штурман полуутвердительно спрашивает:
– Настил? – и, не дожидаясь ответа, достаёт топор. Что ж, ночевать можно даже на болоте. Трое из группы уже строили настил на тридцатиградусном склоне во время похода по реке Цыпе, двое из них сооружали нечто подобное и в Саянах. А здесь ровно и вокруг частоколом торчат сухие стволы низкорослого леса.
Рубятся и подтаскиваются тонкие сухары, одновременно вспыхивает костёр. Укладываем на землю две толстые валежины, забиваем ограничительные колья и накатываем вплотную друг к другу стволы сухар, подгоняя их по диаметру и кривизне. Через час над настилом, как купол парашюта, раскрылся наш цветной навес – жилище готово. Готов и ужин. Наставляя новичков, возмутившихся, когда мы остановились в болоте, Толя пространно рассказывает, как сооружали настил на крутом склоне. Видимо, позабыл, что тогда, впервые столкнувшись с такой ночёвкой, готов был ночью идти по осыпям дальше в поисках ровного места.
Дважды ещё пришлось нам ставить бивак в неподходящих местах. И настил строили уже без наших пояснений те, кто сегодня впервые ночевал в полуметре над хлюпающим под ногами болотом.
Утром вскакиваю от недалёких выстрелов. Стреляют наши охотники, ушедшие ещё на рассвете на разведку. Заблудились, что ли? Вылезаю из-под полога и – замираю, поражённый обилием света. Низкой облачности последних дней нет и в помине, за Верхнеангарским хребтом плывёт необыкновенно яркое солнце, синь без единого облачка висит над долиной. Заснеженные неосвещённые склоны хребта излучают в долину сиреневый свет, склоны западного хребта ослепительно белы в лучах утреннего солнца. После ночёвки на болоте три дня из низкой облачности моросил дождь, а выше в горах, оказывается, падал снег. До перевала на стыке хребтов нам остаётся два-три дня пути. Неужели и наш перевал в снегу?
Из всех препятствий горно-таёжных рек я больше всего опасаюсь завалов. Образуются они в периоды половодий, когда вздувшаяся река, обрушивая берега и размывая острова, мчит массу деревьев и коряг до первой узости. Здесь они застревают, нагромождаясь друг на друга, и образуют завал высотой иногда с двух-трёх этажный дом. Большие завалы обычно очень плотны и запруживают реку. Они не опасны, так как запруда, как плотина, замедляет течение.
Хуже, когда на крутых сливах застревают полтора-два десятка деревьев, и поток, не замедляя скорости, мчит сквозь это редкое для воды решето. Редкое для воды… Но любое плавсредство, влетев в такой завал, притапливается и застревает в глубине вместе со всем снаряжением. Иногда и с экипажем. Здесь уже ни кто не спасёт, очень редки случаи, когда человек, попавший под завал, под водой выбрался из него. Обычно поток припечатывает неудачника к первой же коряге или ветвистому дереву. И это конец.
Ниже водопадного каньона, за правым притоком – рекой Огиенды-Москит, начались «разбои» – многочисленные острова, разделённые узкими порожистыми протоками. Лучшее место для образования завалов. Нагромождение деревьев и всякого древесного мусора на мысах и крутых поворотах подтверждает это. Плывём с величайшей осторожностью, разведывая каждый крутой поворот, каждую быструю протоку. Те, кто лично не встречался с этими препятствиями, плохо скрывают недовольство медленным движением. Даже Штурман, прошедший со мной уже не одну «пятёрку», бросает на меня вопросительно-удивлённые взгляды:
– В чём дело? Трусишь, капитан? – читаю я на его лице. Что же, может быть и трушу. Есть основания.
Первое моё знакомство с завалом случилось много лет назад на Саянской реке Агул. Наша группа военных охотников выходила на плоту в «населёнку». Не имея достаточного опыта управления плотом, не сумев причалить к берегу на быстрине, мы ткнулись в завал. Плот начал опрокидываться. Только в последний момент, осознав опасность, все трое выпрыгнули на завал и с ужасом наблюдали, как опрокинувшийся плот уходит под нагромождение расщеплённых брёвен, хороня всё наше снаряжение….
Вторично я попал в завал на реке Лемва на Приполярном Урале, на этот раз на байдарке. С байдарки выбрасываться труднее, но уже был опыт и поэтому всё обошлось благополучно. Даже байдарку вытащили и за сутки сшили измочаленную оболочку, восстановили её изломанный «скелет». С тех пор отношение к завалам у меня самое уважительное…
Вот и первый завал. Обносим байдарки и снаряжение по заболоченному острову. Рассмотрев, как бурлят водовороты среди нагромождения стволов, и поток затягивает под них всё плывущее сверху, торопыги примолкли. Всё-таки впечатляет! А дальше пошёл завал за завалом. И началось: 150 – 200 метров плывём, спешно причаливаем, обтаскиваем очередное нагромождение древесного лома, плывём, обтаскиваем, плывём…. За день напряжённой работы прошли шесть километров. Ещё два дня работы от зари до зари и позади уже двадцать. Наконец река собирается в одно русло, становится полноводней и расширяется. Завалы кончились. Начинается обычный сплав по незнакомой реке. Это уже повторение пройденного.
Спокойные участки чередуются с каменистыми шиверами и короткими порожками, зачастую образованными грудами валунов. Маневр в них – это уже дело техники, сплав становится динамичней и интересней. На одном из раздвоений русла выбираю правую, более полноводную, протоку, и, обойдя крону нависшей над водой подмытой берёзки, вхожу в крутой слив. И ещё не разглядев впереди то, что было скрыто подмытым деревом, чувствую надвигающуюся опасность. Обернувшись, яростно жестикулирую: пристать!
Байдарку несёт по крутому суживающемуся сливу, зажатому с боков рухнувшими деревьями. Впереди поток бьёт в нагромождение стволов и скрывается под ними. Видно, как взлетают белые пенные брызги. Успеваю отметить, что протока свежая, недавно промытая половодьем. И всего одна мысль: хорошо, что один в байдарке! Выдёргиваюсь из кокпита и юбки фартука и сажусь сверху на деку. В кокпите на сиденье – только ноги.
Были в запасе какие-то секунды и два выбора. Первый: выпасть из байдарки, развернув её поперёк и, опережая, нырком пройти под завалом. Но неизвестно, какова длинна этого хаоса. К тому же невозможно маневрирование по глубине – надутый спасжилет будет поджимать к верху, к завалу, а сбросить его уже не успею. Второй выбор: попытаться ухватиться за поваленные береговые деревья. И тут замечаю нависший над водой и перекрывающий треть протоки ствол с обломанной вершиной.
Траверсом бросаю байдарку к берегу, подтягиваюсь веслом, но в этот момент байдарка ударяется во что-то, корма притапливается, и неумолимый поток начинает её переворачивать. Удерживать бесполезно: это не в пороге, где можно применить массу технических приёмов и избежать оверкиля. Вскакиваю на ноги и, бросившись вперёд, хватаюсь за нависший ствол. Ноги выскальзывают из переворачивающейся байдарки, я повисаю. Две-три секунды вижу уходящее вперёд днище лодки. Затем она ударяется о первое бревно и лезет кормой вверх. Секунда – и, переломившись, она исчезает под завалом.
Выбираюсь на берег, снимаю шлем и пытаюсь закурить, но спички почему-то ломаются не загораясь. После нескольких попыток все-таки закуриваю. Зачем-то начинаю вспоминать, что же погибло под завалом? Очень жаль отснятые фотоплёнки…. И тут только с испугом оглядываюсь назад на вход в эту протоку. Других судов не видно – значит, поняли, причалили. Великая вещь – дисциплина.
За последнюю неделю тайга незаметно изменила свою расцветку. Ярко-красным цветом зарделись осины, потеряла свою нежно-зелёную окраску хвоя лиственниц, перекрасилась в желтизну, отливающую золотом в лучах редкого в эти дни солнца. Как-то утром мы заметили, что листва берёз стала бурой, миновав переходный желтый оттенок.
В одну из ночей разыгралась метель, вершины окружающих сопок и дальние хребты покрылись снегом. Резко похолодало. Северо-западный ветер принёс тяжёлые облака с зарядами мокрой метели. Сырость и холод забирались под резиновые куртки и штормовые костюмы, руки коченели от мокрых вёсел и резкого ветра. Для здешних мест начиналась поздняя осень. А было ли лето? В начале маршрута Байкал встречал нас снегом в горах, Северобайкальское нагорье тем же провожает.
Как-то днём, спасаясь от мокрой снежной мороси, мы причалили к мыску у впадения безымянного притока. Большое улово за скальным прижимом обещало хорошую рыбалку. На первый же заброс спиннинга в отбойную струю прижима попался крупный ленок, и все свободные от хозяйственных работ принялись хлестать по воде блёснами. На галечнике забились новые рыбины. Скоро под тентом начала расти гора рыбы, которую безразличный к рыбалке, но хозяйственный Завхоз таскал от удачливых рыбаков. Места всем под скалой не хватало и раздосадованный Юнга, выпросив у меня болванчик с искусственными мушками, ушёл в устье речушки пытать счастье на хариуса. И каково же было наше удивление, когда он вернулся с тремя десятками великолепных сибирских хариусов, черноспинных красавцев. Невообразимо! Совсем рядом уживались и хариус, и главный истребитель его – ленок!
Добытчики радовались удачливому месту, а я с тоской смотрел на эту суету, зная, что основная тяжесть по обработке, засолке рыбы достанется мне. Но что делать, если последнюю неделю наш рацион состоял исключительно из даров природы! Ещё на Кичере, до перевала, глядя, как мучаются под тяжестью парни, я сам приказал завхозу удвоить рацион. Это компенсировало расход энергии, но и сократило запасы.
Тем временем начали готовить ужин. Отобрав несколько самых крупных рыбин, мы отсекли им головы и хвосты, вырезали плавники и спинные хребты. Дежурящий Юнга свалил всё это в котёл для ухи. Пройдя через многие походы, ребята уже давно уяснили: самая вкусная и наваристая уха – из голов и плавников рыб лососевых пород, где много хрящей. А заправлять её по готовности надо вареной и растёртой с луком печенью той же рыбы. Обрезанное филе пошло на жаренье – Завхоз и Штурман уже готовили очаг, противни, обваливали филе в муке. А на первое блюдо Охотник стал готовить свою любимую «талу».
Готовится «тала» так: с хариуса сдирается кожа с чешуёй, удаляются плавники, хвост и хребёт, извлекаются кости. Готовое филе режется на мелкие куски, засыпается солью, перцем, мелко нарезанным луком и чесноком, добавляется уксус. Ссыпав это в большую миску и накрыв её второй, надо всё это перетрясать. Пять минут и кушанье готово. Свежие рыбные консервы в собственном соку с приправами.
Через полчаса дежурный пригласил на вечерний рыбный пир, выдав ко всем приготовленным деликатесам по две галеты и кусочку колотого сахара к кислому брусничному компоту. Увы, такова вечерняя норма.
Уплетающий «талу» Рыбак клятвенно заверял: под такую «закусь» более всего сгодилась бы булка хлеба.
– Это на всех-то? – засомневались скептики, поглощая нежного хариуса. Запах хлеба завитал в воздухе.
– Кому на всех, а я бы и один справился! – заверил Рыбак. Да, хлеба мы не видели уже три недели, а неделю назад кончились сухари и крупы. Это не пугало: до ближайшего населённого пункта, молодого города горняков "Молодёжно-Комсомольский" было всего три дня сплава.
Забегая вперёд, хочу сказать, что городок с таким звучным именем встретил нас пристанью с прижавшейся к причалу на вечном приколе самоходной баржей и полным безлюдьем.
Новенькие типовые трёх и четырёхэтажные многоквартирные дома зияли глазницами выбитых окон и дверей, трубы котельной не дымили. На прямых улицах уже исчезли следы людей и транспорта. Городок был покинут.
Ошибка геологов. Неправильно определили объёмы залежей мусковита. Запасы слюды оказались нерентабельны для добычи. И почти построенный городок на 10 – 15 тысяч жителей был брошен.
К вечеру потеплело, из нависших облаков моросил дождь. Лагерь готовился ко сну. Охотник совершал свой ежедневный ритуал – чистил на ночь ружьё, кто-то уже посапывал в спальнике, а мы с Завхозом и Юнгой остервенело рассекали ленков, натирали их солью и складывали в мешок для засолки. Работа несложная, если бы не растрескавшиеся, все в ссадинах и порезах руки.
На рассвете я проснулся от возгласов и такого знакомого гула воды. Выглянул из-под марлевого полога и увидел впечатляющую картину: вместо тихого притока рядом гремел вспухший буйствующий поток. В грязно-белой пенной воде неслись ветки деревьев, коряги, щепа и прочий мусор.
Мы расположили лагерь на высоте не менее полутора метров над водой, а сейчас она, прорвавшись сквозь тальник, плескалась у самых ног. В воде было уже и кострище с сиротливо висящими котлами, и поднятые вечером к лагерю байдарки.
Потепление и нудный дождь сделали своё дело – в гольцах таял выпавший ранее снег, расход воды быстро нарастал. Готовимся к срочной эвакуации.
Сбегавший на разведку Штурман сообщил, что сзади вода прорвалась по сухому ещё вчера руслу и отрезала нас от высокого пойменного берега. Мы оказались на островке, не имеющем хотя бы какого-нибудь бугорка, кроме площадки, где стоит бивак.
Ставим вешку для замера уровня воды и срочно загружаем байдарку и ПСН-6. Лучше войти на плаву в бушующую реку, чем дожидаться, когда потоки начнут разрушать наш мыс-остров, будут падать деревья, размываться и оползать пока ещё прочная основа под ногами. Тем более что сама река хоть и вспухла, но спокойна, а бушует её раздвоившийся приток.
Через каждые 10 минут Штурман проверяет уровень воды. Спокойный в любых, самых сложных условиях, сейчас он начинает нервничать. Ещё бы! В вершине нашего дельтовидного острова уже валятся деревья, поток воды захлёстывает наш «пятачок» и ещё неясно, что предстоит в ближайшие минуты.
В подобных ситуациях самое опасное – паника. Зная это, я намеренно не тороплюсь, «тяну» с отплытием, проверяя, всё ли загрузили и хорошо ли увязали груз.
Поняв меня, Рыбак даже предлагает сварить завтрак. Какое там варить! Кругом плещет вода и оставленные с вечера на камнях головы и хвосты ленков для ухи, как и дрова для костра давно уже унесены потоком.
Всё же Завхоз выдаёт по куску холодной жареной рыбы и паре галет и мы, стоя в воде, завтракаем.
Пора в путь. Выводим байдарку и плотик из кустарника, садимся, и волны вздувшейся Мамы принимают наши легкие судёнышки.