После уроков, если стояла хорошая погода, не торопились идти домой. Шли через воинскую часть, проходная которой, в виде будки, стояла перед мостом речушки Барцханки, и я каждый раз невольно вспоминал, какой она была пять лет тому назад: полноводной и стремительной настолько, что не решился бы в неё зайти, но местная ребятня купалась вовсю.
Сейчас же, возможно, из-за того, что наверху поставили плотину с электростанцией, речка обмелела, можно пройти по выступающим камням и не замочить ноги.
Лениво, оттягивая приход домой, забредали на спортивную площадку воинской части, с турниками, до которых не могли дотянуться.
Кто-то пытался подняться по гладкому деревянному шесту, отполированному не одной сотней рук.
Все прыгнули с разноуровневых площадок. До сих пор помнится неприятно сильный удар ступней о твёрдую землю, поэтому не рискнул прыгать с самой высокой площадки.
Непонятно для чего, стоял высокий и широкий деревянный пандус, с которого несколько мальчиков скатились на ягодицах. Я подумал: здесь большой шанс протереть дыру на брюках, а они у меня были единственными.
Мой сосед по парте, Славка Чернов, сказал, что другие мальчики иногда втыкают в доски пандуса лезвия бритвы.
Я моментально представил последствия такого скольжения и отказался от намерения, скатиться.
И другие мальчики тоже не стали рисковать, словно услышали его слова, возможно, до этого у них был об этом разговор, я-то среди них был новеньким. Пандус огромный, и по ширине тоже, танк съедет, да и целых три сразу, можно и не заметить маленькое бритвенное лезвие.
В Верхнем городке не одна тысяча солдат, поэтому в субботу и в воскресенье показывали фильмы в нескольких местах почти одновременно. Если не было дождя, то на улице, в летнем к/т, где для солдат стояли длинные скамейки, а перед сеансом вывешивали белое полотно. Сюда приходили все местные ребята, спускались даже из Салибаури.
Большой выбор затруднял предпочтение, бегали с одной площадки на другую, выбирали более интересный фильм. Иногда, закончив смотреть фильм в одном месте, успевали на середину другого фильма.
Там я посмотрел «Дикая Бара», «Лурджа Магданы», «Арсен» – режиссера М. Чиаурели, о благородном разбойнике, грабящем богатых, и защитнике бедных. Любимый фильм Сталина, который в молодости грабил банки, но отдавал деньги не бедным, а революционерам, которые на эти деньги безбедно жили за границей и готовились свергнуть царя.
Детям с малых лет прививали мысль, что отнять добро у богатого - это правильный и благородный поступок. Но, попутно, прививался патриотизм, гордость за Родину. Какое счастье, что мы родились в СССР!
Более новые фильмы показывали в кирпичном клубе, где днем окна затемнялись шторами. Но туда прорваться намного сложнее. В лучшем случае, после начала журнала, в худшем — после начала фильма, когда дежурному надоедало стоять возле дверей, и он находил свободное место.
Мы прошмыгивали в зал и усаживались перед самым экраном или в боковых проходах, чтобы никому не мешать. Вели себя тихо, понимая, что иначе перестанут пускать в зал. Что иногда случалось: мы в тоске стояли перед окнами, прислушиваясь к голосам актеров, прорывающихся сквозь окна, в надежде, что дверь откроется и мы проскочим.
Любимым фильмом был «Смелые люди», в главной роли актёр обаятельный Сергей Гурзо, которого мы считали самым красивым среди актёров и очень жалели, что его очень редко снимают. Мы ещё не видели Николая Рыбникова, который тоже покорит наши сердца.
Именно этот фильм привил любовь к ипподромам, скачкам на лошадях, с замиранием сердца смотрели, как герои противостоят немцам. Мы не знали, даже представить не могли, что сценаристы — бывшие зеки, Михаил Вольпин и Николай Эрдман получат Сталинскую премию.
Действие фильма происходило на конном заводе, а жеребец Буян с жокеем Гурзо постоянно приходил первым. Но началась война и Буян достался немцам. Наш герой, во время купания коней в небольшой речушке, смог украсть своего коня, за которым никто не смог угнаться. Это был очень патриотичный фильм.
По воскресным дням иногда ходил в кинотеатры города на детские сеансы, плата — один рубль. Отчётливо запомнилась мысль о дороговизне взрослых билетов — от четырёх до пяти рублей в зависимости от ряда. Первые ряды самые дешёвые — по три рубля.
В какой-то день посмотрел фильм «Садко». Не очень интересный для мальчика моего возраста, как всякая сказка, но сильное впечатление произвела птица Феникс с необычайно красивым женским лицом с тонкими чертами, в которых угадывалось нечто восточное, да ещё под музыку, которая усиливала восприятие.
В этом взгляде была видна нечеловеческая жестокость, не знающая милосердия и снисхождения. Ничего подобного доселе не видел. Не зря актриса через одиннадцать лет снимется в роли Гадины в фильме «Королевство кривых зеркал».
Много позже узнаю, что это лицо было Лидии Вертинской, урождённой Циргвава 14 апреля 1923 (Харбин, Китай), матери Анастасии и Марианны. Умрёт в канун Нового года 2014 на девяносто первом году жизни, ровесница моей матери.
Мальчики из соседних домов держатся кучками. Я с поселковыми ребятами кофеинового завода. Рядом Шурик, моложе меня на два года, поэтому и на полголовы ниже, живет в том же бараке, что и я, но, этажом ниже, в пристрое между столбами, на которые опирается барак, стоящий на склоне горы. Почему-то в этот день, он, самоутверждаясь, постоянно задирал меня.
Старался не реагировать на него. Он же, моё поведение принимал за трусость, и всё нахрапистее наседал. Я несколько раз предупреждал, чтобы не приставал. Но он почему-то решил, что может подчинить меня себе, словно был старше возрастом, или сильнее.
Терпеть дольше было унизительно, и я, впервые в жизни ударил младшего, понимая, что поступаю плохо. Он явно слабее меня.
Второго удара не понадобилось. Он понял, что я не покорюсь, лишь огрызнулся угрозой шпаны, мол, еще покажет, и отошел. Я так и не понял, что его надоумило? Почему ему вдруг пришла такая блажь, подчинить парнишку намного сильнее себя? То ли его ввело в заблуждение моя незлобивость: при общении с ним, никогда не пытался поставить себя выше. То ли его науськали другие ребята, и он решил проверить, чего я стою? Вероятно, такие, как он, и становятся вожаками стаи.
С тех пор он перестал меня замечать, полностью игнорировал. Впрочем, наши пути почти не пересекались. До этого недоразумения он, почему-то, мне нравился, симпатичный парнишка. Я охотно с ним общался. Мы могли бы подружиться, если бы не его блажь настоять на своем превосходстве и подавить злобной настырностью.
Я никогда не нарывался и не напрашивался на драку, поэтому никогда не дрался, и не знал, смогу ли? Старался не дружить с агрессивными, кто пытался обидеть.
Впрочем, таковых было мало из-за моего обманчивого вида: моя ширококостность создавала впечатление силы. Я тогда этого не понимал, и думал, что все ко мне относятся дружески. Ну, если не все, то ближние.
Через год Шурик полностью исчез из моей жизни, они куда-то переехали. Но мелко напакостить он, всё же, смог. Вполне возможно, что это был не он, а другие пакостники.
Как-то в субботу, после школы мы пришли в воинскую часть и не стали уходить домой, дождались нового фильма «Карнавальная ночь», который смотрели во все глаза, не отрываясь от экрана.
В те времена многие мальчики носили свои портфели через плечо, протянув брючной ремень через ручку. Очень удобно, обе руки свободны. Чтобы портфель не мешал, его откидывали за спину, там он всегда и находился.
Кто-то, во время фильма, срезал ножом мой ремень. В перерыве между частями фильма, я вдруг почувствовал слабину ремня,потянул и увидел разрезанный ремень. Оглянулся на сзади сидящих ребят, но они не отреагировали, словно не знали причину моего взгляда. То ли кто-то из них решил позабавить себя, то ли Шурик решил себя ублажить хоть так. Но его поблизости не увидел.
Коля Кагляк жил с матерью и старшей сестрой в торцевой комнате, поэтому у них в комнате было единственное окно, выходящее на двор, где через тропинку ухаживали за маленьким огородом, между мандариновой плантацией и обрывом. Огород служил подспорьем к нищенской зарплате уборщицы на заводе.
Мы жили почти рядом, через одну комнату, и на какое-то время сдружились. Он приглашал к себе и всякий раз начинал бороться со мной, что при нашей разнице в два года, было не совсем честно.
Ему нравилось одерживать надо мной верх, побеждать. А я не понимал, почему наша встреча должна заканчиваться обязательной борьбой и моим унизительным распятым положением на кровати? И наша дружба прервалась.
В поселок часто приходил Славка Чернов, который сидел со мной за одной партой, хотя и был старше на один год. Задержался в шестом классе на второй год. Мы вместе возвращались со школы. С ним было проще. Он не набрасывался на меня с борьбой, больше совместных интересов. В этом возрасте разрыв даже в один год имел психологическое значение.
У Кагляка уже проснулась сексуальная агрессивность, о которой он не имел представления, сам не понимал, почему он делает так, а не иначе? Ему нравилось так делать, думал, что и другим это нравится.
Школа, примерно, в четырех километрах. Осенью и зимой частые проливные дожди, порой на весь день, с небольшими перерывами. В класс приходил мокрым и озябшим.
Аня подсказала матери, купить в аптеке дешевой желтой клеенки, и она же, сшила длинный плащ на вырост, лет на пять, который прекрасно защищал от дождя, хотя был очень тяжел и неудобен.
Большой капюшон налезал на глаза, приходилось часто вынимать руки и всё время поправлять под холодными струями дождя. Ни у кого в школе не было столь оригинального плаща.
Но никто не смеялся надо мной. Может, кто-то и завидовал, был беднее меня, что трудно представить. От простуды и заболеваний плащ меня спас.
В классе на левой глухой стене висела длинная вешалка, которой хватало на всех учеников — всегда были свободные крючки, на них я и вешал свой длиннополый плащ, пригодившийся только на один этот сезон, больше я его не надевал из-за несуразности.
Лишь однажды за зиму выпал мокрый снег. На перемене мы выбежали на улицу и принялись кидаться снежками друг в друга. Более сообразительные мальчики сражались под прикрытием стен школы. После моего неудачного броска зазвенело стекло в чьем-то классе. Игра затихла, и все разошлись по своим классам, хотя перемена не закончилась.
Классный учитель не допытывался, кто это сделал? Ему уже доложили. На душе муторно, что так опростоволосился: у нас и без этого мало денег. Мать тоже не ругала. Возможно, понимала, что мальчишки без шкод не смогут обойтись, то ли классный простил, не стал требовать деньги на стекло, вошёл в положение.
За нашим бараком, за рваной изгородью начиналась колхозная мандариновая плантация. Осенью начали совершать на нее набеги, набивая пазуху еще зелеными, но уже сладкими мандаринами.
Более смелые ходили в набег чаще, прятали мандарины под кроватью. После массового сбора мандарин, мы уже открыто выходили на, уже не охраняемую плантацию, и дорывали то, что не собрали сборщики – зеленую мелочь, которая с каждым днем становилась слаще, а тонкая кожура – тверже. Реже, на самом верху дерева попадались крупные мандарины, мы доставали и их.
Денег, оставленных матерью на проживание, было лишь на самое необходимое: хлеб, вермишель для супа, картошку. В пятницу ехал на рынок и покупал продукты, которые нельзя купить в Сарпи.
В субботу, с полной сумкой приходил в школу, ставил ее под парту, и перед последним уроком отпрашивался у классного руководителя, чтобы успеть на автобус.
Я успевал в любом случае, но приятно, хотя бы на час раньше, почувствовать себя свободным человеком.
В автобусной кассе покупал билет – очередь небольшая. Места не проставлены. Садись, где успеешь занять место.
Однажды, на улице, рядом с базаром, увидел женщину с двумя большими рыбинами. Я подошел и поинтересовался ценой.
Удивительно дешево. По три рубля за штуку. Как раз столько у меня еще оставалось после всех закупок. Побалую мать и себя заодно, мы редко покупаем рыбу.
С рыбинами пошел за сумкой, которую оставил у старых знакомых, где меня когда-то дразнили кацапом. Хозяйка понюхала мои рыбины и сказала:
— Рыбины уже испортились. Лучше выбросить. При покупке надо смотреть на жабры, они должны быть красными.
Только теперь я понял, почему женщина так дешево продавала рыбу. Подосадовал на себя, что не хватило ума сообразить, дал себя одурачить.
Столь коварно со мной взрослые ещё не обращались, по сути, отняв последние деньги. И, вдвойне обидно, что сделала это русская женщина лет 30-ти, с приятным миловидным лицом.
Пришлось отнести рыбины в деревянный мусорный ящик, стоявший возле глухой стены двора.
В других дворах эти ящики давно уже были переполненными, издавали зловоние, тысячи мух роились. Все проходящие ускоряли шаг и старались быстрее забыть о неприятном зрелище.
Я пытался, и не мог представить, как их очищают?
На всю жизнь получил прививку против доверительного отношения к продавцам, позже часто вспоминал этот случай — было жаль не денег, не такие уж и большие, а пакостной готовности сделать мерзость соотечественнику, тем более школьнику, привыкшему верить взрослым.
Дорога в Сарпи уже привычна. Но каждый раз с удовольствием занимаю место у окна на предпоследнем сидении, здесь большая вероятность, что не придётся уступать место старикам, их перехватывают передние сидения, и с замиранием сердца слежу за уверенными действиями шофера на крутых виражах над стометровым обрывом.
Достаточно одного неосторожного движения, или отказа тормозов, и мы полетим в пропасть. Но за все года, что мы ездили, не слышали ни об одной аварии.
Правда, и скорость автобуса в горах не высокая, от десяти до пятнадцати километров в час, поэтому дорога в 13 километров напрямую, по карте, отнимала целый час, который кажется утомительно долгим, и всякий раз наступает чувство облегчения после окончания поездки.
После Гонио в автобусе заметно пустеет, и я перебираюсь на переднее сидение. Со мной никто не заговаривает, да и я никого не знаю, все на одно лицо. Женщин в таких поездках почти нет. В основном, пожилые мужчины.
Воскресенье проводил с матерью, получал наказ, что привезти в следующий раз, утром возвращался в Батуми, успевая в школу на вторую смену.
Урокам уделял ровно столько времени, чтобы не получить двойку, а всё остальное время проводил в играх или чтении книг. Иногда у ребят, детей военных, видел маленькие книги с косой полоской, которая указывала на принадлежность к шпионским повестям.
Я еще ни одной такой книги не прочитал и предполагал, что они должны быть очень интересными. Но я среди них был чужаком, со мной не делились книгами, обменивались между собой. Упрашивать и унижаться никогда не умел. Лишь бросал взгляд на обложку, запоминая название, надеясь в будущем, при случае, встретить эту книгу.
Однажды Олег, ходивший в класс с офицерским кожаным планшетом, достал из полевой сумки толстую книгу Александра Казанцева «Пылающий остров», где было два романа.
Я не выдержал и попросил почитать. Олег согласился дать, после того, как сам закончит. И, как-то, провел с собой на территорию Нижнего военного городка, куда местных мальчишек не пускали в отличие от Верхнего городка, где стояли танки. Олег жил в финском домике. Вынес книгу, и я ушел.
Дома, с жадностью принялся за чтение. Но чем дольше читал, тем сильнее угасало желание дочитывать. Убогая фантазия. Точнее, её совсем не было. Примитивное изложение, как и сам стиль. Таков же и сюжет с происками шпионов. Не смог дочитать и до середины.
Второй роман в этой же книге перелистал и понял, что и этот не лучше.
Разочарованно, вернул книгу владельцу, даже не поделившись впечатлением. Все тогдашние романы о шпионах написаны под стертую копирку. Мне повезло, что они не попадали в мои руки.
В какой-то счастливый день в руки попала книга «Принц и нищий». Плотный убористый текст, почти без диалогов, без картинок не обещал ничего хорошего, но, начав читать, я так и не смог от него оторваться.
Я уже жалел, что книга так быстро закончилась. Я ещё не понял, что прикоснулся к классике, к вечному сюжету.
В школу приходили задолго до начала занятий, через Кофеиновый завод на воинскую часть, мимо танков на Барцханку, где в речной гальке, песке, находили множество патронов, из которых мальчишки выбивали порох, сушили и продавали охотникам по пять рублей за банку.
Мы же, поджигали порох, бросали патроны в костер, слушали, как они стреляют. Удивительно, никого не ранило. Научили разбираться в пулях. С красной отметиной – трассирующие. Заигрывались до того, что опаздывали на первый урок и выслушивали укоры.
Впереди нас за партой две девочки из Салибаури. У Любы Яценко прелестные ямочки на круглых розовых щечках, лицо простое, но стоило ей улыбнуться, как мальчишеские сердца начинали трепетать.
Славка на год старше меня, у него уже начали играть гормоны, часто донимал её, дергая за косу, заговаривал, шутил.
Она оборачивалась, улыбалась, понимая, что нравится нам. Как-то, мы попробовали проводить их, но не до поселка, побоялись салибаурских парней, которые зорко следили, чтобы чужаки не примазывались к их девчонкам.
На её подругу Юлю Пахомову, по прозвищу «Махно», веснушчатую и худую дурнушку, не обращали внимания, и, если разговаривали, то лишь потому, что она была подругой Любы, и всегда держались вместе.
Нам было невдомек, что именно ей, а не Любе, суждено вырасти из гадкого утенка в прелестнейшую девушку.
Через пять лет я случайно встречу её возле клуба моряков на улице Сталина, и едва узнал, так сильно она изменилась. Овальное лицо с тонкими, изящными чертами, боттичелевская красота.
Она меня узнала, мы приостановились и коротко поговорили. Я, как всегда, в страшном зажиме при виде красивых девушек, постеснялся сказать, как она прекрасна.
Ей было бы приятно это услышать от бывших поклонников её подруги. По-прежнему живет в Салибаури. И я сразу представил её судьбу. Местные ловеласы быстро приберут к рукам такую красоту и пустят бедную девушку по рукам. И красота её не прочная, быстро исчезнет.
Местных женщин, мать за глаза, пренебрежительно называет нацменками, кикелками, за их неумение хорошо одеваться, за плохое знание русского языка, за недоброжелательное отношение к русским, в частности, к ней самой.
Она повторяла то, что говорили её подруги, и не догадывалась, как и все русские, что нацменкой в Грузии была она сама. Национальным большинством здесь были грузины и аджарцы. Что обозначает второе слово, я так и не узнал, но не раз слышал, как кто-то из аджарцев говорил: — Моя кикелка, что учудила…
Много позже мне разъяснили, кто такая кикелка, — пустоголовая, много о себе воображающая.
Непонятно, откуда у неё брался этот шовинизм? Возможно, из-за всеобщей установки на нетерпимость к проявлению национализма. Это, каким-то непостижимым образом, превращалось во всеобщую русификацию, когда в глухую, аджарскую деревню могли принять русскую учительницу, ни слова не знающую по-грузински. Подразумевалось, что местные должны знать русский.
А русских обязывали только в школе учить грузинский язык. Первое время я пытался учить, что-то помнил с первого класса, умел читать, кое-какие слова были на слуху, но к шестому классу трудно догнать всех, которые уже делали пересказы, да и ленился.
Учительница оставила меня в покое, редко вызывала, и на её уроках я делал всё, что было угодно, лишь бы не шалил.
Потом узнал, что освобождению от грузинского языка подлежат дети военных, нужно лишь принести справку, что я и сделал, подговорив мать, которая понимала, что грузинский язык не понадобится. Военные не распоряжались своей судьбой, и в любой момент могли собраться и уехать на другой конец необъятного государства.
Мы изучали географию и историю Грузии. Мать приносила, а я с удовольствием читал исторические книги Антоновской «Великий Моурави» про царицу Тамару, которая вышла замуж за непутевого Андрея Боголюбского.
История намного интересней географии, тем более что я умудрился пожить чуть ли не на всем черноморском побережье Грузии и мог без учебника рассказать о климате.
Где-то прочитал, или мать рассказала, что грузинский поэт Бесики был очень красив, едва ли, не считали самым красивым в мире. Что меня удивило: есть красивые женщины, а зачем говорить, что какой-то мужчина красив?
Ну да, был Квазимодо. Но в памяти Бесики остался. Когда на экране появился Вячеслав Тихонов, Павел Кадочников, то всем они понравились, даже мужчинам.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/25/963