Знамение Времени или Шаг к Свету. Часть вторая. Глава шестая: Метка
18-19 октября 1864
Ночь изливала тьму свою сквозь струи ледяного ливня, но вся эта влага лишь только успокаивала больное сердце и разгоряченный разум. Джеймс, не имея сил сомкнуть веки, вышел на улицу. Его тревожило странное чувство: с одной стороны это была влюбленность, а с другой — недопустимая, роковая ошибка. Он упустил что-то единственно объясняющее загадку убийств. Картина постепенно складывалась перед его глазами. Он ясно видел страшную угрозу и пытался предотвратить беду. Но Джеймсу нужна была истина.
Катастрофа неумолимо надвигалась на него — он чувствовал это сердцем, хоть и не мог пока понять, отчего в его голове стучится мысль о том, что все происходящее имеет какое-то прямое к нему отношение. Но мысли об этих убийцах мешали ему дышать.
Он тряхнул головой, ощущая, как вода наливается ему за шиворот, и решительно зашагал по улице, направляясь к месту первого преступления. Он что-то забыл проверить, что-то очень значимое, позволяющее раскрыть тайну о том, зачем были убиты эти девушки. Хоть та деталь, о которой забыл Джеймс, и не раскроет ему имя затерявшегося в веках убийцы, но он хотя бы будет знать ответ: почему именно они стали жертвами, и почему он ощущает вину в своем сердце, но одновременно с этим и благосклонность к загадочному убийце и странное отвращение к покойникам. Быть может, тогда, когда он еще помнил себя другим, он знал и этих людей, и их убийцу, но сейчас он решительно не мог никакими усилиями возродить в своей голове хоть пятнышко света, указующее на истину, приоткрывающего завесу тайны. Ничего. Пустота и тишина. Память дремлет в самозабвении. Джеймс страдал. Он мог вырвать из глубины лишь отдельные образы и чувства, лишь отдельные имена, но никакой целой картины, ни единого кадра, без отодранного клочка. Он пытался припомнить хоть что-то, малейшее событие, малейшее ощущение, но мозг его мог возвратить ему память только тогда, когда он встречался с чем-то, что имело место в его прошлой жизни, то есть в жизни до последнего рождения, до его назначения на должность, до начала его нескончаемых вечных мучений. Но это было так ничтожно, так мало, так смутно и неразборчиво, что Джеймс впадал в глубочайшее отчаяние, что было сродни первой ступени сумасшествия, началу самоубийства, саморазрушения.
Имя свое он выдумывал постоянно, а в этом времени подошел к этому особенно ответственно, ведь здесь он родился в последний раз. Хотя для этого дела особенного ума не нужно. Представиться кем угодно не проблема ни для кого, а для него не являлись проблемой даже поддельные документы. Никому бы и в голову не пришло, что этот милый молодой человек с искренними влажными щенячьими глазами может лгать. Но Джеймс умел гораздо больше. Однако нежность его души не позволяла ему делать многих вещей, и какова бы ни была его физическая сила, сила духовная ее превосходила, и каковыми бы ни были его физические желания, желания душевные лишь имели над ним власть.
Джеймс знал, что ему сейчас предстоит найти. Всего один лишь знак, одна крохотная руна раскроет перед ним все карты, и все козыри окажутся в его руках. Один единственный знак, и он поймет, что за охота ведется на этой земле, и ведется ли она в действительности. Он шел в мрачном диалоге с самим собой, и слова его души были черны, как дым, что оставляют после себя демоны. Но что-то ядовитым светом просачивалось в эти звуки хриплого говора души, исхлестанной плетьми, и нежность в своем первозданном обличье возникала среди серной пустыни, среди редких лживых огней, ведущих путника на гибель.
Джеймс добрался до особняка Ланвин прошлой дорогой, и осторожно пробрался в молчаливый сад. Он достиг перекрестка аллей и остановился, рассматривая иссушенное дерево. Он ни секунды не сомневался, что под ним была могила, возможно даже мага, не исключено, что родственника погибшей. Он стал рыть землю у корней дерева, в надежде хоть что-нибудь обнаружить, но напрасно. В голову ему пришла мысль о том, что если знак и есть на дереве, то он где-то очень глубоко, там, где его никому не обнаружить, а иначе он бы утратил свою силу. Но он не терял надежды, а потому прямиком направился в пустующий дом проведать комнату жертвы.
Темнота в самом омерзительном своем обличье прокралась в это необитаемое жилище, и в каждый угол она протянула свои щупальца, и крыльями своими задернула потолки, и воем своим отравила тишину. Она казалась дотла выгоревшим в пламени демоном, и безжалостно топила в своем смраде все, что вставало на ее пути. Она оплетала пылью запекшуюся кровь и протекала внутри нее мертвыми нитями, и заколачивала в гробы каждую частицу всякого вещества. Дом казался мрачнее склепа, как будто бы он был обиталищем всех мстительных, не нашедших покоя душ, и все ужаснейшие воспоминания оживали в его темноте, как в самых глубоких земных подземельях, где души терзают своры остервенелых псов, как ободранную тушку кролика.
Джеймс двигался в черной, непроглядной тени, пока не нашел фонарь. Тогда он стал осторожно освещать лестницу, старясь не угодить в ловушку, и так по-кошачьи он пробрался в одну из комнат верхнего этажа. В уме он прикинул, как должна выглядеть комната молодой кокетки, и, не желая тратить время на доскональное обследование каждого угла в доме, стал искать то помещение, которое более всего походило бы на созданный в его воображении образ девичьей спальни. Не составило особого труда найти подходящую под описание комнату. Даже в темноте Джеймсу удалось распознать всю невинность декораций розово-белой спаленки и кровать целомудренной барышни, которую так бесцеремонно убили можно сказать накануне.
Комната была чиста, как белый лист, но Джеймс мог обнаружить червоточину во всем, что не слишком ослепляло, а потому и здесь в нос его, смешиваясь с ароматами духов и благовоний, ударил запах тления. Он затворил за собой дверь, отворил окна, чтобы свет луны помог ему лучше осмотреться, и стал рыться в вещах и шкафах Марианны, дабы отыскать хоть малейшую царапинку, проливающую свет на правду. Он выдвигал шкафы, переворачивал мебель, обшаривал углы, и так битых четыре часа до самого рассвета. Обессилев совершенно, он присел на кровать и стал наблюдать за тем, как солнце обагряет небо и пепельные тучи и сизые облака застывают в расцвете безмолвия и растекаются фантасмагорическими образами по небосклону. Потеряв всякую надежду что-либо найти и не получив подтверждения своей теории, Джеймс уставился на носки своих ботинок и не отрываясь глядел на них в течение нескольких минут. В последней надежде, он обвел взглядом всю комнату, и вдруг замер в неожиданном возбуждении, с сильно бьющимся сердцем, глядя на угол покрывала. Там алыми нитями была выбита небольшая печать с рунической вязью явно неземного происхождения, и это было именно то, что он так долго искал. Выхватив нож, он откромсал край покрывала с печатью и тут же кинулся бежать, чтобы успеть встретиться с Джиной. На душе его полегчало: еще одна часть мозаики. В том, что девушка на озере стала жертвой одного и того же убийцы, Джеймс не сомневался ни секунды и был готов прямо сейчас кинуться на поиски ее дома, чтобы и там обнаружить этот неизвестный ему ранее символ. Ему пришла в голову мысль о том, что печать могла быть и при утопленнице, например, на подоле ее платья или на корсете, да хоть на ленте в волосах. Нужно было бежать прямо сейчас и вытащить ее из воды и обследовать как можно тщательнее, найти эту чертову метку и гордиться своей сообразительностью. Но, стоило ему только распахнуть дверь, ведущую на задний двор, как перед ним будто бы из ниоткуда возникла фигура Джины.
У Джеймса от неожиданности перехватило дух, сам он залился краской и чуть не задохнулся от того, что ему нечего было сказать в оправдание. Он перерыл комнату в доме убитой девушки, черт возьми!
- Это не то, что ты подумала! - выдохнул он, захлебываясь от стыда.
- О боги, да все в порядке! - усмехнулась Джина, глядя в его округлившиеся глаза.
- Да, да... Я прочитал в газетах и... не подумай, что я псих или еще кто... любопытство...
- Я не считаю тебя психом. Просто не могу тебя так называть, потому что сам тот факт, что я сейчас здесь - не в пользу моей нормальности. Следовательно, и тебя не мне называть психически нездоровым. Была бы я обыкновенным человеком, еще бы подумала, нарекать ли мне тебя таким именем, но в данной ситуации подобная бестактность неприемлема. - Джина натянуто улыбнулась. Сегодня она держала себя осторожнее, чем прошлым утром.
- Я счастлив тебя видеть. - признался Джеймс, умиляясь ее строгим взглядом. - Я ждал этого.
- Обшаривая комнаты в опустевшем особняке богатенькой семейки? - спросила девушка. - Однако же, ты выглядишь усталым. Идем, прогуляемся. Утро здесь волшебное, просто сказочное. Я думаю, ты успел уже это заметить.
- Магическое. - улыбнулся Джеймс, и его глаза заблестели.
- Ну вот, еще немного, и ты начнешь писать гримуары.
- Непременно. - Джеймс в смущении засунул руки в карманы. Джина вопросительно поглядела на него.
- Да, да, идем! - спохватился он, будто бы прочитав ее мысли, и, спрыгнув со ступеней, поспешил за ней в глубину сада, где волнистая тропа вела вглубь черного и прозрачного осеннего леса, выросшего готическим витражом перед ними.