Назад в Будущее. (чисто Русская версия).
(для пущей важности читать рекомендую в комнате с
зашторенными окнами и закрытой дверью ... потому как страшно).
«Наши предки нас презирают».
Надпись на школьной доске в
кабинете литературы закрытой и заброшенной
русской школы. Душанбе. 1993г.
В тот вечер я пришел в бар, чтобы напиться водки и забыться. Ни до того, ни после того я, принципиальный трезвенник, не употреблял алкоголя. Впрочем, и в тот вечер у меня тоже ничего не получилось. Почему? Потому, что в тот вечер я встретил его, Конюхова Владимира Сергеевича. Да, да! Его самого! И он мне такое рассказал!!!
-//-
Конюхов Владимир Сергеевич – это известный поэт и писатель нашего городка. Кто-то его уважает, кто-то нет, но знают его почти все. О нем ходят разные слухи, главной причиной которых является стиль, в котором Конюхов работает, пишет свои стихи и рассказы. Многие критики упрекают его в том, что он довольно беспардонно, можно даже сказать нагло, подражает Пушкину Александру Сергеевичу. Некоторые утверждают, что Конюхову повезло, он нашел неопубликованные и никому ранее не известные (а может и просто забытые и не вошедшие в собрание сочинений) работы самого великого русского классика и теперь бессовестно публикует их под своим именем.
Лично я считал, что основания для такой критики, для таких сомнений, имелись.
Во-первых, все труды Конюхова либо вообще не имели какой-либо хронологической системы координат, какой-либо связи со временем, либо описывали события, происходившие до 1837 года. То есть ничего, что произошло после смерти Пушкина, Конюхов никогда не описывал.
Во-вторых, все, что я прочел из трудов Владимира Сергеевича действительно очень, очень походило на позднего, уже сформировавшегося как поэта и писателя, Пушкина. Читая работы Владимира Сергеевича можно было подумать, что Пушкин на дуэли убил таки Дантеса, выжил и все это написал.
Есть, наконец, третья причина для сомнений в авторстве. Конюхов слишком поздно начал писать, в сорок пять лет. Ну не начинают люди в таком возрасте этим делом заниматься! Да еще с таким успехом! Это все равно, что научиться азам игры на фортепиано в пятьдесят лет, а уже в пятьдесят один год написать симфонию. Хотя, возможно, Владимир Сергеевич писал давно, просто не публиковался.
Итак, в тот вечер, когда я пришел в бар, Конюхов одиноко сидел за дальним столиком и что-то ел. На него я не обратил никакого внимания. Просто оплатил порцию водки и уселся рядом с ним, оплакивать свое горе.
-Пить водку в одиночку? И без закуски? Однако…. Это, молодой человек, может очень, очень плохо кончиться. Поверьте мне.
Я не был близко знаком с Владимиром Сергеевичем, потому сердито ответил:
-Не лезьте не свое дело, уважаемый. Знали б вы, какое у меня горе…. Впрочем, даже если б знали… Вам, человеку, которого публикуют, публикуют и читают, меня не понять. Я тоже пытаюсь, но, увы. Уже в четвертом журнале отказали! Что дальше делать – ума не приложу.
Конюхов посмотрел на меня пьяненькими глазами, полными жалости и сострадания (на тот момент он уже был немного навеселе) и сказал:
-Послушай, как ты говоришь, уважаемый, доброго совета. Водкой горю не поможешь. Не принял один журнал твои рассказы – примет другой. Не примет второй - примет третий. Или четвертый, пятый…. Ты главное пиши, у тебя неплохо получается.
-А откуда вы-то знаете? Вы-то их, рассказы мои, не читали?
-Раз ты пришел сюда не из за бабы, не из за денег, а из за рассказов - значит они того стоят. Во всяком случае, я так считаю. Пойми, признание приходит не сразу. Тем более в наше время, когда графоманов пруд пруди…. Ты думаешь, к тем же классикам признание сразу с небес свалилось? Нет, дорогой мой человек, это совсем не так.
-Да живи классики в наше время, их бы вообще не признали. И напиться я сегодня собираюсь именно поэтому, а не потому, что мои рассказы не печатают.
В этот момент Конюхов попытался было выпить, но, услышав мои слова, поперхнулся. Он испуганно посмотрел, как я, с самым решительным видом протягиваю руку к своему стакану, полному водки и сказал:
-Послушай, не надо, а? Не пей ты эту заразу. Я свою молодость из-за нее сгубил и ты сгубишь…. Ну а если я тебе кое-что расскажу, ты откажешься от водки?
-Что конкретно?
-Что-то очень, очень интересное. Касается литературы и того, что ты только что сказал...
Последние слова Конюхов произнес очень тихо. Тихо и таинственно, глядя по сторонам, как заговорщик. Заинтригованный таким образом я отпустил руку, в которой держал стакан с водкой и произнес:
-Договорились.
Рассказ Конюхова.
Плохо, очень плохо жила российская интеллигенция в середине девяностых. Что до меня, так я вообще голодал. Мои друзья, знакомые, инженеры и врачи, тоже перебивались, так сказать, с хлеба на воду. Торговать мы не умели, грабить боялись. Придумать что-нибудь, отличиться на работе и тем самым увеличить свой заработок, было невозможно. Ставка, она и в Африке ставка. Выше себя не прыгнешь.
Однажды мой друг, инженер (в какой области не скажу – не знаю просто) пригласил меня, в то время нищего литератора, и мою благоверную, к себе домой на скромный семейный ужин. Кроме нас двоих он пригласил еще одного своего друга, врача патологоанатома с его супругой. Формальным поводом застолья являлся день рождения его жены, которая очень хорошо нас накормила. Надо отдать должное русской женщине – живя с бедным мужем, она умудряется готовить просто из ничего…
Когда ужин приближался к завершению, инженер пригласил меня, меня и доктора на балкон. Мы оставили своих женщин на кухне, а сами пошли подышать свежим воздухом.
Тут только я узнал, что инженер собрал нас не просто так.
-Ребята. Мне нужна ваша помощь, - сказал он, - мне, как и вам, я думаю, надоела нищета, в которой мы живем. Я попробовал что-нибудь изобрести, и у меня получилось. Но мне нужна ваша помощь...
-Что ты изобрел? – спросил доктор.
Инженер огляделся по сторонам. На соседних балконах никого не было, наши женщины мило сплетничали на кухне.
-Я изобрел машину времени. И не смотрите на меня так. Мне нужна ваша помощь. Я хочу вернуться в прошлое и спасти какого-нибудь гения в момент его преждевременной гибели, привести его в наше время и попросить его продолжить свои труды, поделившись результатами с нами.
-Хорошо, ну а мы-то тебе зачем, - еще до конца не веря инженеру, спросил доктор.
-Вы мне нужны потому, что я решил продлить, таким образом, жизнь Пушкина. Того самого. Не удивляйтесь. Я решил вырвать его из-под дула Дантеса.
Инженер не шутил. На следующий день он показал нам ее, машину времени. С виду она выглядела, как обычный запорожец, но ее возможности, если верить инженеру, были поистине фантастическими. Он утверждал, что уже посмотрел с ее помощью воочию Курскую битву, Бородинское сражение и разгром войск Наполеона при Ватерлоо. Дальше вглубь истории он не заглядывал – боялся, что не сможет вернуться. Также он боялся своим появлением в прошлом изменить ход истории. Последний раз его машину в небе над Сталинградом увидел один немецкий офицер, но он погиб на глазах инженера, так ничего никому не рассказав. Инженер решил больше не рисковать и если отправлялся в прошлое, то только для того, чтобы посмотреть действительно стоящие вещи. Гибель «Титаника» например.
Единственным минусом этой машины было то, что она, как впрочем, и любой другой запорожец, «ела» очень много бензина. Кошелек инженера стал изо дня в день худеть, худеть, худеть… И тут он вспомнил о нас.
План был таков. Доктор находит по своим каналам труп похожего на классика мулата, и "делает" из трупа копию Пушкина. Инженер отправляется вместе с нами на своем запорожце в 1837 год и меняет с помощью так называемой «задержки времени» (чтоб никто ничего не заметил) настоящего Александра Сергеевича на труп мулата. То есть, если я правильно понял инженера, Дантес стреляет в Александра Сергеевича, а попадает в труп недоучки-студента из Нигерии, который спился в нашем городке и умер от белой горячки. Короче, Спилберг отдыхает.
На мне лежал самый последний, самый ответственный этап операции. Я должен был объяснить Пушкину, где он находится и как он сюда попал.
Это оказалось не так-то просто...
-//-
Что в первую очередь сделал Александр Сергеевич, оказавшись в 1996 году – так это упал в обморок. Я уж испугался, что он не выдержал перегрузок, и мы его потеряли. Но нет, он очнулся, очнулся и что-то завопил на французском языке. Хорошо, что мы привезли его не на квартиру доктора, как предлагал сначала доктор, а ко мне на дачу, на окраину нашего городка. Моя дача располагалась вблизи большого горно-обогатительного комбината. В первую очередь Пушкин, перейдя с французского на русский, спросил нас – не в аду ли он? Мы, обрадованные его внезапным возвращением к жизни, сказали, что нет, не в аду.
-Тогда почему же здесь так воняет? – спросил Александр Сергеевич. Впрочем, ответа он дожидаться не стал и, посмотрев на нас, снова упал в обморок.
Еще через полчаса Александр Сергеевич снова пришел в себя и выслушал мои объяснения. Я показал ему его же автобиографию, а в ней и день его смерти. К моему удивлению Пушкин не упал снова в обморок, успокоился и тихо спросил:
-Господа, а от меня-то вы что хотите?
Я объяснил ему, что был бы очень рад, если бы Александр Сергеевич что-нибудь написал нам здесь, в наше время. Я опубликовал бы его труды, а заработанный гонорар мы бы могли поделить между собой. На мое удивление, Александр Сергеевич быстро согласился. Он, мне кажется, все еще полагал, что мы демоны, а сам он находится в преисподней.
-А кто нынче правит? – внезапно спросил меня Александр Сергеевич.
-Ельцин! – ответил я, удивившись вопросу.
-А Романовы что ж? Куда делись?
Тут на меня посыпалась куча вопросов, на которые я едва успевал отвечать: «Отмена крепостного права? Свержение самодержавия? Страшные мировые войны? Использование нефти и газа вместо дров? Эстония и прочие республики отделились? Откуда взялись республики? И что такое Эстония?»
Я не выдержал и протянул Александру Сергеевичу несколько толстенных книг, содержащих информацию о нашем времени, о ходе истории и изобретениях человечества за последние двести лет, которые взял в нашей местной библиотеке.
-Вот. Читайте. Этот домик полностью в вашем распоряжении. Эта комната – ваша. Я буду жить с вами, ночевать буду на кухне, пока полностью не познакомлю вас с окружающими вас приборами. Первое правило – не дотрагивайтесь вон до тех круглых изделий с дырочками на стенах, которые мы называем розетками. Может убить. Вечером поужинаем.
Я оставил его один на один с книгами, а сам удалился. Когда я вечером снова зашел в его комнату, Александр Сергеевич все еще читал.
Увидав меня, он произнес:
-Значит я все-таки не в аду? И то хорошо. Есть надежда, что Господь, когда я действительно умру, примет меня в Царствие Небесное.
Лично я не знал, что Пушкин был так религиозен.
-А вонь здесь такая из-за завода. Что ж, господа, неважно у вас тут, не важно….
Он был не только религиозен, но и довольно догадлив.
Я хотел было поколебать его веру и сказал ему, что его нахождение здесь и сейчас плохо сочетается с тем, что написано в Библии.
-Отнюдь, - ответил Александр Сергеевич, - Это просто новое испытание, которое посылают и мне и вам, заметьте, небеса.Испытание, которое никак не мешает мне оставаться христианином. Люди научились летать, плавать под водой, побывали на Луне, но если верить этим вашим книгам, ангелами они так и не стали. Мы так же беспомощны перед лицом Всевышнего, как были прежде, как будем всегда...
Когда я был маленький мне трудно было поверить в то, что пророк Иона три дня и три ночи пробыл во чреве кита. И тогда моя матушка сказала мне: «Если бы в Библии было написано, что Иона проглотил кита – я и тому бы поверила, ибо для нашего Господа нет ничего невозможного».
А насчет путешествия во времени…. Я вам вот что скажу. Первый такой путешественник не вы, а Иоанн Богослов. Почитайте Апокалипсис. Кстати, у вас есть Библия?
К стыду моему мне пришлось признаться, что Библии у меня нет.
-Печально. Самое страшное, что случилось с Россией, о чем я прочел в ваших книгах – это повальное безбожие. Материализм. Вы знаете, меня даже не так расстроила гибель императорской фамилии (я знал, что тем кончится), как это. Мы уже в свое время знали, что православие нуждается в коренной реформации, по типу английской. Просто боялись говорить.
Признаться и мы, дворяне, тоже не без греха (некоторые из нас – вообще мерзавцы). Нужно было больше уделять внимания образованию наших крепостных. Да все некогда, некогда…
Если честно, слушать возвращенного к жизни покойника не очень приятно. Мне стало вдруг не по себе и я предложил Александру Сергеевичу отужинать. За ужином он все говорил, говорил, говорил… С того самого момента, как Пушкин пришел в себя, инженер и доктор оставили меня с ним один на один, ссылаясь на то, что их дома ждут. Очевидно, они просто испугались...
-Итак, сударь, я готов пожить в ваше время, что-нибудь для вас сочинить. Взамен я прошу немного. Мне бы хотелось увидеть ваш город. Само собою я согласен одеться по вашей моде, хотя она мне кажется несколько вульгарной. Впрочем, это мелочи. Я не маленький, не потеряюсь, поэтому вы можете спокойно отправляться к своей супруге. Днем я буду работать, а по вечерам осматривать достопримечательности вашего городка. Не беспокойтесь, я никому не скажу, что я – Пушкин. Если я это скажу, я попаду в лечебницу для душевнобольных. Я это уже понял, и это не в моих интересах...
Да, вот еще что, вы слегка упомянули… Научите меня пользоваться телевизором, так, кажется, называется это чудо-машина. И еще. Я хотел бы знать правила нахождения на улице. Не хочу быть сбитым первым встречным извозчиком. Средства передвижения меняются, у вас даже самоходные коляски появились, а люди ими управляют все те же...
Александр Сергеевич производил впечатление довольно разумного человека. К концу ужина он даже повеселел и я спокойно оставил его одного, а сам поехал домой.
Через неделю мне волей-неволей пришлось представить его своей супруге и своим детям. Я представил его, как своего друга по студенческой жизни. Мы решили не менять его имени и отчества. Поменяли только фамилию. Теперь он звался Бушкин Александр Сергеевич. Только после того, как я познакомил его со своей женой, я понял, почему по нему, с виду неказистому мужчине, так сохли в свое время женщины. Моя всегда серьезная жена Катерина, так та в его обществе просто таяла на глазах. Если честно, я начал ревновать. Впрочем, напрасно. Александр Сергеевич был предельно вежлив и корректен. Настоящий христианин. Христианин с большой буквы. Теперь я точно знаю, что Пушкин бабником не был. Если вам кто-нибудь будет внушать обратное – плюньте тому в лицо.
В течение нескольких недель, пока Пушкин жил у меня на даче, он написал множество произведений. Это были как стихи, так и проза. Только тут мы, я, доктор и инженер, поняли, что самым большим злодеем в истории России был не Мамай, не Гитлер, даже не Ельцин с его приспешниками и преемниками, а именно Дантес.
-Мне кажется, та дуэль была предопределена небесами, потому как хорошего понемножку, - сказал однажды доктор. И инженер, и доктор после того, как они пообщались с Александром Сергеевичем, стали очень, очень религиозными. Раньше я за ними такого не наблюдал. Сам поэт вызывал у них почти мистический ужас. Только я один был доволен результатами нашего эксперимента. Но это продолжалось не долго. Скоро и я разочаровался в нашей затее.
-//-
Александр Сергеевич часто просил меня порыться для него в библиотеке. Как правило, речь шла о каких-то родословных и исторических событиях царствования Павла I. Продолжалось это в течение месяца, а через месяц наша троица получила вознаграждение – прекрасный роман, описывающий события того времени. Если хотите получить о нем представление – почитайте «Капитанскую дочку». Очень похоже.
В один прекрасный (да нет, скорее ужасный) день я и Александр Сергеевич пошли в одно, известное на весь город издательство, главный редактор которого соизволил принять наш роман к рассмотрению.
Два часа мы ожидали в приемной. Когда нас, наконец, соизволили принять, мы увидели тучного, обрюзгшего мужчину лет сорока - сорока пяти, которому более всего подходило чеховское определение – «толстомясый». Это был редактор.
-Ну что, парни. Прочитал я ваш роман. Забавно, забавно…
Присесть он нам не предложил, поэтому нам пришлось слушать его стоя в дверях.
-О дворянах пишите? Ну-ну…
На столе у редактора лежала наша рукопись. Я лично переписал ее, так как Александр Сергеевич при написании романа использовал свой, дореволюционный алфавит. Похоже было, что рукопись нашу не читали. Как я ее неделю назад принес – так она и пролежала нетронутой.
-Да... А сами-то вы дворяне? – вдруг спросил нас редактор, - Вот я дворянин!
-А какая у вас фамилия? – ответил вопросом на вопрос Александр Сергеевич.
-А тебе какая разница, негра? Ну, Иванов, положим.
Александр Сергеевич побагровел, но сдержался.
-Странно… Вообще-то это фамилия простолюдина… У меня кучер Иванов одно время служил…
-Ну, так что ж, что кучер? – рассердился редактор, - мне дворянство сама великая княжна Марья Владимировна даровала.
С этими словами редактор указал нам на одну из стен своего кабинета.
На ней в одной рамке находилась гербовая бумага, очень похожая на дешевенький диплом ПТУ из захолустного городка, которая утверждала, что Иванов действительно «дворянин». В другой рамке размещалась фотография полной женщины и подростка, очевидно, ее сына.
-Кто эта баба? – спросил Пушкин.
-Великая княжна Марья Владимировна, а рядом с ней ее сын, наследник российского престола.
Это надо было видеть! Пушкин обомлел.
-Очень надеюсь, что монархия в России никогда не будет восстановлена, - сказал он шепотом.
-Вы, ребята, не профессионалы. Вот в чем ваша беда. Сочиняете, конечно, гладко, но не профессионально. Вот Сукачева – это профессионал. Пишет так, что дух захватывает.
С этими словами редактор протянул нам книгу, с обложки которой на нас глядело лицо испитой, прошедшей Крым-Нарым разбитной разведенки с сигаретой в подгнивших зубах.
-Детективы надо писать! Чтобы со стрельбой, с сексом. А вы – романы! Кто ж вас читать-то будет? Невеста вашего героя вышла замуж девочкой, ни разу не переспала со своим возлюбленным до свадьбы! Вы хоть сами-то в это верите?
-Верю, - вдруг сказал Пушкин со злобой, - моя жена, например, тоже вышла замуж девочкой.
-Да ну, бросьте… Зашилась видать…
-Да как ты смеешь, мерзавец!
Тут только я понял, почему Пушкин не помер своей смертью, а погиб на дуэли. Глаза Александра Сергеевича стали бешенными и он с африканской яростью, скрывавшейся до сей поры за славянской оболочкой покладистости, набросился на редактора.
-Я тебе сейчас за такой треп пасть порву, гнида! Моя Наташенька – ангел во плоти! Понял?!
Честное слово, я его ругаться не учил. Где он таких словечек набрался - ума не приложу. Очевидно – «ментовские» телесериалы по вечерам сделали свое дело. С трудом и не сразу мне удалось растащить двух драчунов. Еще бы не много и Пушкин задушил бы редактора. К счастью, обошлось.
Когда мы вышли из редакции, Пушкин попросил у меня прощенье за свое поведение. Еще он попросил у меня разрешение побродить по городу в одиночестве. Понимая его состояние я согласился и побежал на работу.
Когда я вечером возвращался домой во дворе нашего дома на скамеечке, в окружении детворы сидел пьяненький Александр Сергеевич и читал детям стихи. Мои дети были здесь же.
-У лукоморья дуб зеленый …, - говорил Пушкин, а дети подхватывали его голос и продолжали:
-Златая цепь на дубе том.
-Я вы знаете, что это я написал, - сказал детям Александр Сергеевич.
-Врешь, дяденька. Это написал Пушкин.
Александр Сергеевич молча поглядел на ребятишек и заморгал глазами. По его щекам потекли слезы, что вызвало бурный смех вокруг. Один из мальчишек начал громко декларировать вульгарную, матерную пародию на эти стихи, что Пушкина смутило еще больше.
-А ну разошлись быстро, оболтусы, - закричал я и, подхватив Александра Сергеевича под руку, пошел к себе.
Я решил в эту ночь оставить его у себя в квартире – он был не транспортабельным и когда лег на диван в зале тут же уснул. Когда ночью я проходил мимо зала я увидал, что он не спит, а сидит за столом и тупо смотрит в окно. Я подошел к нему и сел рядом.
-У тебя хорошая жена, Вовка. И дети у тебя тоже хорошие. Я не сержусь на них за то, что они смеялись во дворе. Просто никак не могу привыкнуть, что теперь я не российский дворянин, предки которого служили еще Рюрику, а бедный «негра», некто Бушкин… А насчет Натальюшки моей, это редактор зря. Моя Натальюшка не баба – клад. Скажи, я ее теперь никогда не увижу?
Я сказал ему, что это невозможно. Это может вызвать массу проблем и он смирился...
-//-
Скандал с редактором принес нам дурную славу и работы Бушкина теперь в городе игнорировали. Тогда Александр Сергеевич сам предложил мне уже под своим именем попробовать опубликовать пару рассказов. У меня получилось и мы перешли на новую схему: Пушкин писал, я публиковал, а вырученные гонорары мы делили на четверых. Выручку от этого бизнеса каждый тратил по-своему. Я купил жене шубу. Инженер тратился на новые, теперь уже богоугодные, изобретения (в отличие от «этой сатанинской машины», теперь он только так называл свой чудо-запорожец). Доктор накупил Библий и начал готовиться стать священником.
А Александр Сергеевич? Все свои излишки он тратил на покупку нашим детям книг. Причем он сам их выбирал и сам читал нашим детям. Он не желал слушать никаких возражений и все свое свободное время проводил вместе с ними.
Вдруг в нашей жизни, которая стала постепенно размеренной, тихой и мирной, произошел опасный поворот. Одна газета опубликовала отрывок из романа, того самого романа, который у нас не приняло злополучное издательство. В авторах значился тот самый спесивый редактор. Александр Сергеевич был взбешен. Он хотел вызвать обидчика на дуэль, но я сказал ему, что это невозможно. Тогда он исчез.
Мы не видели его неделю и начали уже основательно волноваться за судьбу поэта, когда он снова появился на пороге моей квартиры. В тот вечер мы втроем сидели на кухне и решали, что делать дальше. Александр Сергеевич прошел на кухню, поздоровался с нами и сел на стул у окна.
-Александр Сергеевич, миленький, - начал я, - не пугайте так больше ваших покорных слуг своими внезапными исчезновениями. Я принял решение: моя дача теперь - ваша. Найдите достойную женщину (поверьте, в наше время они тоже есть). Женитесь. Вы можете себе это позволить: финансово вы полностью обеспечены и живите себе тихо и мирно…
-Господа, - торжественно начал Пушкин, - я признателен вам за ваше предложение, но вечно слышать приветствия: «вот сап, ниггер», слушать РЕП и носить джинсы, да так, чтобы мотня между ног болталась, я не желаю. Я российский верноподданный, господа. И я хочу им остаться. У меня к вам свое предложение.
С этими словами Александр Сергеевич вынул руку, которую держал прежде за пазухой. В руке он держал пистолет. Где он его достал – я не знаю. Приставив дуло пистолета к виску, он продолжил:
-Господа, либо вы обещаете отправить меня в мое время и дадите умереть от пули Дантеса, либо… Либо вы будете иметь на руках труп некоего господина Бушкина. Решайте.
Мы молчали. Я давно предчувствовал, что тем кончится. Первым молчание прервал доктор. Он тактично заметил, что труп на руках нам обеспечен по любому, ведь студента – нигерийца придется вернуть в наше время. Когда эта мысль дошла до Пушкина, он побледнел:
-Я заклинаю вас всем святым, что у вас есть – верните меня назад! Я предпочитаю быть мертвым Пушкиным, чем живым шутом. Я не желаю жить в ваше время, когда обидчика нельзя вызвать на дуэль, когда о человеке судят не по его вероисповеданию, то есть не по его убеждениям, а по цвету его кожи.
Я, господа, не ваш соотечественник! Отнюдь! Я принадлежу другой России, которая потрясала Магомета, а не заискивала перед ним. Которая не разбазаривала свои земли и не боялась китайцев. Я принадлежу России, которая судила о своих верноподданных не по их внешности, а по их поступкам, население которой постоянно росло, а не спивалось и вымирало. Я, наконец, принадлежу России, офицеры которой думали в первую очередь не о своих загородных именьях, а об Отечестве.
Мои друзья подняли восстание против Николая и хотели даже повесить его за проступки, который кажутся детскими забавами, по сравнению с действиями современной вам власти. И никому в вашей России дела до этого нет, никто восстание поднимать не собирается. Нет, господа, увольте. Здесь, у вас, мне нет места.
Что мы тут могли поделать. Такова была его воля и нам троим пришлось смириться...
Конец рассказа Конюхова.
-//-
А может, я в тот вечер все-таки напился и мне все это приснилось? Во всяком случае, сейчас Конюхов все отрицает и вообще со мной не разговаривает.