Тоня Пичугина. Отважная москвичка

 
    На фото сотрудницы клинической лаборатории
    СЭГа №290.
    справа (крайняя, стоит)Антонина ПИЧУГИНА.
     г. Каунас, 2 декабря 1944 года   
               

                ТОНЯ  ПИЧУГИНА. БОЯЛАСЬ ВИДА КРОВИ

   Антонина Павловна ПИЧУГИНА (1923-1998) служила во фронтовом госпитале -  СЭГе № 290 с 3 января 1944 года и до окончания Великой Отечественной войны. В замужестве – Соловьёва. Свои воспоминания она не оставила.
  О ней написал её сын Анатолий Петрович Соловьёв. Анатолий Соловьёв часто бывал с мамой на встречах ветеранов войны – сэговцев. После её смерти на те встречи приходил сам или с кем-то, кто помнил маму. Он сделал немало фотографий Антонины Павловны и её фронтовых подруг.

   Например, после встречи сэговцев  9 мая 1985 года в Центральном доме медицинских работников (теперь в этом старинном доме музыкальный театр «Геликон-опера»  – Л.П-Б.), он сфотографировал маму и её однополчанок  на Тверском бульваре. Среди них Надежда Казимирова, Анна Терешина (в замужестве - Анна Фёдоровна Костарева).
  Видно, что день был солнечным, деревья начали покрываться первой зеленью, на зданиях видны красные флаги и флажки.
  Анатолий Соловьёв пошёл по стопам матери, стал инженером. Какое-то время они даже работали вместе. А для души он - художник.

                ПОЛУЧИЛА НАВЫКИ САНИТАРНОЙ ДРУЖИННИЦЫ

    Тоня (её называли и Тосей) Пичугина  родилась в Москве 2 марта 1923 года. Её мама – Мария Леонтьевна  вышла замуж за Павла Васильевича Пичугина. До 1922 года работала телефонисткой. Когда  родилась дочь Тоня Мария Леонтьевна ушла с работы. А затем с 1925 года сменила несколько профессий. Была лотошницей от «Моссельпрома», сборщицей пуговиц, прессовщицей…
  Муж  от неё ушёл. В  городе Челябинске у него появилась новая семья. Имел, кроме Тони, ещё двух дочерей. В войну  отец Тони был радистом, погиб в 1943 году от прямого попадания бомбы.

   Затем  Мария Леонтьевна работала рабочей сцены в Государственном театре имени Всеволода Мейерхольда. Там она познакомилась с плотником этого театра – Иваном Николаевичем Горюновым, и стала его женой. Тоня отчима любила, как родного отца.
  Благодаря родственнику, Заслуженному артисту республики Сергею Стрельцову, Тоня часто бывала в Большом театре, смотрела и слушала балеты и оперы.

   7 августа 1939 года Антонину Пичугину приняли на должность ученицы копировщицы в Московское отделение всесоюзного треста «Промстройпроект». А в декабре того же года ей доверили работу копировщицы. Почти всю жизнь она занималась проектной работой.
  В 1939 году она вступила в ряды Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодёжи (ВЛКСМ).

   В предвоенные годы в городах и районах  всех республик, входящих в Советский Союз, были открыты медицинские курсы Общества Красного Креста или Красного Полумесяца. Они выпускали медицинских сестёр и санитарных дружинниц.
  В Москве при каждом районном комитете Красного Креста также работали такие курсы. Молодых комсомолок они притягивали как магнитом. В то время уже была напряжённая международная обстановка, поднимал голову немецкий фашизм. Как говорят, в воздухе пахло порохом.

   Сохранилась «Личная книжка  дружинницы Пичугиной Антонины Павловны», выданная Фрунзенским районным комитетом Общества Красного Креста Москвы. В ней такая запись: «Время зачисления в дружину 2 ноября 1940 г. Время окончания обучения в дружине и выпуск в резерв 25 декабря 1940 года с присвоением звания «командира отделения».
   Занимались на курсах в свободное от работы время, а практику проходили в больницах.

   Был такой  случай. Тоне Пичугиной предстояло сделать первый укол, но уже реальному больному, а не, как при занятиях на курсах, - в свёрнутую ткань.
  Только Тоня дотронулась иглой шприца до руки молодого парня, тот вдруг как закричит. Вроде бы от боли. Так он пошутил. А молоденькая сандружинница приняла это за правду. У неё закружилась голова, и она едва успела сесть на стул.

  Но это было не единственное испытание при обучении медицинским навыкам.
  Профессор – хирург, стажировавший её, ругал её за слабость. Он назначил Тоню ассистенткой  при своих операциях. Когда у неё от вида крови кружилась голова, хирург сердился и отодвигал ногой табуретку, на которую она хотела сесть.
  Тоня не сердилась на врача, она понимала, что по-другому ей никак не справиться со своей слабостью. И, в конце концов, она перестала бояться крови и выполняла самые трудные задания.

   Во время практики Тоня промывала и перевязывала ужасные раны у больных. И голова у неё уже не кружилась. Она жалела больных и старалась облегчить их страдания.
  Ещё во время обучения на курсах Красного Креста Тоне Пичугиной пришлось помогать воинам, получившим ранения в боях при начавшейся войне с Финляндией. Как  рассказывала она потом, больше было сильно обмороженных, чем раненных.
  Это была хорошая практика, которая помогла Тоне  выхаживать раненых  в годы Великой Отечественной войны.
  В её «Личной книжке дружинницы» написано, что по всей программе подготовки сандружинниц  экзамены  сданы на «отлично».   

                ПЕРВЫЕ НАЛЁТЫ  НА МОСКВУ

   До августа 1941 года Антонина Пичугина жила в Москве и работала в «Промстройпроекте».
   Великая Отечественная война дала о себе знать налётами фашистской авиации. Тоня, как и другие жильцы её дома 11 по Проточному переулку, по очереди дежурила на  его крыше. Жильцы тушили зажигательные бомбы и  сбрасывали их  вниз. Только благодаря этому, тот дом не сгорел.
   Но ему не удалось выжить в послевоенное время. В 1973 году дом был снесён. А ведь именно здесь во время переписи населения 23-25 января 1882 года в числе переписчиков был писатель Лев Николаевич Толстой.

   Во время одного из налётов немецких самолётов в соседний с Тониным, большой кирпичный дом, попала мощная фугасная бомба. От дома осталась большая груда камней, из-под которой слышались крики и стоны людей.
   Жители, услышав сирену воздушной тревоги, бросились  в подвал этого дома – там было бомбоубежище. Так они и были похоронены под руинами дома. Их пытались откопать, но спасти удалось не всех.

   Тоня дежурила на станции метро «Смоленская», которую тогда использовали как бомбоубежище. Поезда туда не ходили. Санитарные дружинницы помогали женщинам с маленькими детьми, больным и пожилым людям.
   Некоторые москвичи, чтобы часто не бегать домой, что было небезопасно, принесли на станцию  постельные принадлежности и ночью располагались спать в тоннели метро. Но и это, как выяснилось, тоже было небезопасно.

   Однажды Тоня услышала оглушительный  взрыв. Фашистская бомба попала в метромост. Станции метро она вреда не причинила, но кто-то закричал, что бомба упала на станцию.
   Началась паника. Люди побежали по тоннелю в сторону от взрыва и давили спящих там.
   Комсомолка Тоня Пичугина и её подруги-сандружинницы не имели права поддаваться панике и страху. Они, вместе с врачами,  всеми доступными им средствами помогали пострадавшим москвичам.

                ЭВАКУАЦИЯ И ВОЗВРАЩЕНИЕ

   Фашисты приближались к Москве. Проектную организацию, где работала Тоня, эвакуировали в город Омск. Там 9 декабря 1942 года её зачислили на должность чертёжника-конструктора в электротехнический отдел центрального производства треста ПСП.
   Но в эвакуации она пробыла лишь несколько месяцев. В феврале 1943 года  вернулась домой.
   Из Москвы ей написала мама, что её отчим Иван Горюнов умирает от туберкулёза. Тогда Мария Пичугина работала в научно-исследовательском институте переливания крови; была донором. Она сдавала в скупку свои золотые украшения, за которые ей давали для умирающего мужа апельсины и другие фрукты.

   Тоня никак не могла получить разрешение на выезд в Москву. Она узнала, что в Омск приехал министр, который как-то до войны посетил их проектную организацию и похвалил её проект за то, что она первой отказалась от услуг копирбюро.
  …В приёмной министра было много посетителей. Надо было долго ждать. Но вдруг дверь открылась, и министр выглянул в коридор. Тоня с ним поздоровалась. Он узнал её и спросил, что её привело сюда. Тоня показала письма  мамы из Москвы и справку от врача о том, что её отчим тяжело болен туберкулёзом. Министр дал ей разрешение на проезд в Москву.
 
   Шла война. Расписания пассажирских поездов, можно сказать, не  было. В первую очередь пропускали и принимали санитарные составы с ранеными, а также поезда, везущие в сторону  боевых действий  оружие, обмундирование, продукты.
  Сесть на поезд было большой проблемой.
  На вокзал Тоню провожали пятеро сослуживцев, которым начальник обещал по одному отгулу. В первый день ничего не получилось. К платформе подошёл только один состав, но двери вагонов были закрыты; никто не входил и не выходил.
   Промаявшись на вокзале  весь день, Тоня вернулась ни с чем.

   В их отделе работал местный парень. Он предложил начальнику  отдела: «Хотите, я посажу Пичугину на поезд в Москву? Только с одним условием, что те обещанные пять отгулов вы отдадите мне».
   Условие были принято. Всё видели, что Тоня очень переживает; она боялась не застать отчима в живых.
   У того местного парня был знакомый проводник. Состав, в котором он работал, стоял на запасном пути. И в самом деле, Тоня оказалась в поезде, который уходил в Москву.

   Но и доехать до столицы, оказалось, не так просто. В вагоне Тоня познакомилась с двумя молодыми женщинами, тоже   добиравшимися в Москву. Но… поезд дошёл только до Новосибирска. Ни у кого из попутчиц в этом городе не было знакомых.
  На счастье, новые знакомые Тони оказались бойкими. Когда к ним подошёл милиционер, женщины предложили ему две бутылки спирта за то, что он поможет им всем сесть в поезд. Спирт был в то время большим дефицитом. Милиционер согласился. И дальше до самой Москвы никаких сюрпризов не было.

   Отчим медленно умирал. Мария Леонтьевна не отходила от мужа ни днём, ни ночью.  Фашистов от Москвы  погнали. Жизнь в столице была голодной и холодной.
  Поддержать свою семью могла лишь Тоня. Ей хотелось уйти на фронт и помогать раненым. Но оставить умирающего отчима и обессилевшую от недоедания маму Тоня не могла. Она хотела вернуться на прежнюю работу. Несмотря на то, что проектную организацию эвакуировали,  её зачислили (в трудовой книжке стоит дата – 13 марта 1943 г.) на должность чертёжника-конструктора Московского отделения. И обещали платить зарплату.
   Но это было не то, что ей хотелось. Шла война, а она, комсомолка, не могла помочь Родине.

   Однажды Тоня  узнала, что Московский областной комитет комсомола набирает на курсы молодёжь. Она окончила эти курсы и получила удостоверение, в котором написано:
   «6 апреля 1943 года. Выдано тов. Пичугиной Антонине Павловне в том, что она действительно командирована МК ВЛКСМ в Истринский район Московской области в качестве комсомольского организатора на время проведения сельскохозяйственных работ 1943 года. Секретарь МК и МГК ВЛКСМ Н. Красавченко».

   Тоня приехала в деревню и ужаснулась. Фашисты всё, что можно было, сожгли и взорвали. Население было запугано слухами, что немцы ещё вернутся. Комсомольцы попрятали свои билеты. А Тоне предстояло возродить  в той деревне комсомольскую ячейку. Пришла пора сельскохозяйственных работ, рабочих рук не хватало. Коммунисты и комсомольцы должны были быть впереди и показывать пример самоотверженного труда.

                ВОЕННЫЕ БУДНИ В «ПЫЖГРАДЕ»

   Выполнив задание комсомола, Тоня вернулась в Москву. Отчим умер. Она ещё поучилась в  Московском топографическом училище. От подруги девушка  узнала, что сортировочный эвакогоспиталь № 290 принимает на службу санитарных дружинниц.
  Так она и оказалась 3 января 1944 года в СЭГе № 290 «по вольному найму» на должности лаборанта.
   А по военным параграфам – госпиталь числился воинской частью; полевая почта 43177Д .

   Именно под таким названием «Полевая почта 43177 Д» выпустила книгу воспоминаний о службе в СЭГе № 290 Эсфирь Гуревич. Пришла она в госпиталь санитарной дружинницей, а  к концу войны  имела звание  старшины медицинской службы. Многие страницы из её интересной книги опубликованы здесь же, на Прозе.ру.
    Тоня Пичугина оказалась в этом фронтовом госпитале, когда он находился   недалеко от Вязьмы в Пыжовском лесу. Персонал называл его «Пыжградом». Построен этот подземный госпиталь был, в основном, женскими руками: врачами, медицинскими сёстрами, санитарками, прачками…

   Чтобы полнее представить масштабы этого  военного медицинского комплекса,  практически спрятанного под землю, обратимся к книге бессменного начальника СЭГа № 290,полковника медицинской службы  Вильяма Ефимовича Гиллера «И снова в бой…» (Военное издательство Министерства обороны СССР, М.,1981 г.).
   Из Москвы госпиталь передислоцировался в Пыжовский лес в марте 1943 года. Он шёл, что называется по пятам, за Западным фронтом.

   «Как быстро мы обжили лес! – написал  В.Е.Гиллер. - Вот и сейчас эхо разносит звуки радио, людской говор, стук молотков, тарахтенье старенького трактора, который нам прислали для трелевки леса.
   Вот только дороги… Мы и не думали, что так плохо будет у нас с дорогами.
   А оказалось, что построить подземный лечебный городок с операционными, рентгеновскими кабинетами, лабораториями и процедурными – это лишь полдела. Вторая половина – подъездные пути.
 
   Шутка сказать! Со станции Пыжовка, где создавался  филиал госпиталя – прирельсовый эвакоприёмник, до нас примерно три с половиной километра, в основном, по разбитой гати и  лесной непроезжей дороге…
   А что, если построить узкоколейку? Эта мысль возникла в результате ещё одного «открытия», сделанного Степановым* …

   Легко сказать – выровнять профиль дороги! А попробуйте в грязь и непогоду выкопать и перенести на носилках и перевезти в тачках тысячи тонн песка и земли, проложить шпалы, настелить  на них рельсы, укрепить костылями…
   Стоя в болотной жиже, наши девушки день и ночь копают придорожные канавы. Дождь льёт им на голову, струйки холодной воды стекают за ворот, а они работают, да ещё, бывает с песней!..

   Площадь госпиталя достигала к этому времени около сорока гектаров. И так как землянки отделений были рассредоточены на расстоянии сорока – пятидесяти метров одна от другой, возникла идея и их соединить железнодорожным путём, чтобы санитарам не приходилось вручную таскать сотни носилок и раненых.
   Это очень непросто – нести раненого! В обмундировании, в сапогах, с вещевым мешком, да ещё по кочковатой, размытой земле пятьсот - тысячу метров. Закусив губы, раненый молчит, лишь от боли скрипит зубами. Он страдает и от боли, и от своей беспомощности, и оттого, что так трудно санитарам».

   …Антонина Павловна мало рассказала сыну о своей службе в госпитале. Известно, что она  работала также в хирургическом отделении, в которое поступали воины с ранениями в нижние конечности.
   Носилки с загипсованными ранеными были такими тяжёлыми, что их с трудом поднимали четыре человека. И не сосчитать, сколько таких носилок переносила Тоня Пичугина с  фронтовыми подругами.

   В.Е.Гиллер в своих книгах рассказывает, что раненых носили не только санитары, но и весь персонал, в частности, женщины. Когда было большое поступление раненых, никто не думал, тяжёлые носилки или нет.
  После оказания им первой помощи в СЭГе № 290 большинство раненых отправлялись санитарными поездами или на машинах в тыловые госпитали. Но немало  их  оставалось, а именно те, кто не перенёс бы дороги.

  Раненые страдали не только от  боли, но и оттого, что были потеряны связи с семьёй. В годы войны была радиопередача «Письма с фронта».
  Тоня Пичугина  и другие комсомольцы решили воспользоваться этой радиопередачей – посылать туда письма раненых. Комиссар госпиталя Г.Т.Савинов (воспоминания о нём опубликованы здесь же - Л.П.-Б.)  одобрил их инициативу. И в госпиталь стали приходить сотни писем. Некоторым раненым удалось найти своих родных. А ещё в госпиталь присылали книги, посылки с разными подарками для раненых.

   Тоня запомнила один случай. В её палате лежал тяжело раненый боец. Ему стало известно, что все его родные погибли – в дом попала фашистская бомба. Медсестра написала о его беде в радиопередачу «Письма с фронта».  Из одной деревни бойцу  пришло  письмо от пожилой супружеской пары:
   «Мы потеряли на войне сына. Приезжай к нам жить. Будешь нам, как сын».
   Потом Тоня получила от бойца письмо, в котором  он сообщил, что после лечения в тыловом госпитале, уехал к тем добрым людям. И не жалеет.

                ОПАСНАЯ СИТУАЦИЯ В МИНСКЕ

   Пришло время и СЭГ № 290, оставив обжитые  подземные землянки в Пыжовском лесу,  двинулся вслед за фронтом. 2 июля 1944 года колонна с имуществом госпиталя  прибыла в Минск.
  Город лежал в руинах. Он не был ещё полностью освобождён от фашистов. Немецкая армия была окружена советскими войсками, и делала отчаянные попытки вырваться из кольца.
  Сэговцы обратили внимание на целёхонький многоэтажный Дом правительства Белоруссии. Над ним развевался красный флаг.
  Почему он уцелел?  Оказывается, он был просто начинён бомбами замедленного действия, авиабомбами и тоннами взрывчатки. Фашисты решили, что это всё обязательно взорвётся и без их усилий.  Но сапёры всё разминировали и спасли здание.
   
   Госпиталь разместился  в также чудом уцелевших корпусах клинического городка медицинского института. Здесь был резервный госпиталь фашистов. Подвальные помещения были заминированы, и персоналу СЭГа № 290 пришлось ждать, пока саперы не закончат работу.
   Почему в Минске создалась опасная ситуация, подробно описал В.Е.Гиллер в книге «И снова в бой…»:
   «Несмотря на тяжёлый путь, проделанный автоколоннами от Шеревичей, Орши, Борисова до Минска, несмотря на всё пережитое в дороге, настроение у всех наших было отличное – опасность всегда вызывает некоторый подъём.
   И сразу же, пригласив с собой представителей отделений, я пошёл показывать отведённые им помещения.
   Неожиданно раздался раскатистый грохот  взрыва. Огромный столб  земли и дыма поднялся метрах в сорока от нас на противоположной стороне улицы. Как выяснилось, это взлетело на воздух трёхэтажное здание типографии, в котором, как говорят, были люди. Сработала мина замедленного действия…».

   Начальник  госпиталя  В.Е.Гиллер тут же  приказал привезти сапёров, чтобы они ещё раз тщательно проверили все помещения медицинского городка. Уже начали поступать раненые, заработали операционные, перевязочные…
  Гиллер боялся, что все они могут взлететь на воздух. Вспомнил  рассказы о гибели госпиталей в Вязьме, Смоленске, Витебске. Их персонал потерял бдительность, забыл, что фашисты минировали всё подряд, даже собачьи будки.
  Увидев не взорванные здания больничных зданий, персонал  тех фронтовых госпиталей начал устраиваться в отделениях. Но сработали мины замедленного действия. Жертвы были неизбежны.

   «В тот же день мы начали принимать раненых, - вспоминал В.Е.Гиллер. – Опять не хватало рук для переноски тяжёлых. Здания клинического городка отстояли друг от друга далеко, лифтов не было. Днём было хорошо. В оконные проёмы проникал чистый воздух.
   На ночь их закрывали для светомаскировки одеялами, благо захватили трофеи – тысячи одеял. Но первая же бомбёжка ночью опрокинула наши расчёты…
   Взрывной волной одеяла сорвало, и они, как летучие мыши или бабочки, мгновенно разлетелись по комнатам, падая на перевязочные столы, сметая на своём пути столики с инструментами.
   Эвакуационное отделение пришлось разместить вне пределов городка, в полуразрушенных складских помещениях какого-то завода. Приёмно-сортировочные помещались в палатках…».

   Тоня Пичугина, как и весь персонал, забыла о сне, еде, отдыхе. Раненые поступали непрерывным потоком. Не работал водопровод. Воду в госпиталь привозили в цистернах.
   Воды требовалось очень много – надо было мыть раненых, хирургические инструменты, смывать кровь со столов, носилок; стирать бинты, бельё и одежду и, конечно, готовить пищу для раненых и персонала.

   Смена медицинских сестёр длилась 12 и больше часов. Они позволяли себе лишь несколько часов сна, а остальное время  проводили возле раненых. Никто не думал делить  обязанности на свои и чужие.
   Время, проведённое в Минске, Тоня Пичугина вспоминала, как один длинный день, заполненный тяжёлым трудом. И тревогой – день и ночь в Минске звучали взрывы. Это пугало раненых, некоторые выглядывали из окон, чтобы узнать, что происходит. Тоня очень боялась, чтобы в раненых не попадали шальные пули.

   О том, что случилось в Минске, описано в книге В.Е.Гиллера «И снова в бой…»:
   «Мы не сразу обратили внимание на то, что раненые начали поступать к нам без надлежащей хирургической обработки, наскоро перевязанные, в простейших шинах, многие без медицинских карточек передового района.
   Привозили их на самом разнообразном транспорте – на крестьянских подводах, бронетранспортёрах.
   - Вы думаете, их привозят с переднего края? – сказал мне Трофимов**. – Ничего подобного! Говорят, что идёт бой с гитлеровцами, которые прорываются к Минску со стороны Могилёва.
   - Но почему к Минску?
   - Пленные немцы рассказывают: якобы получен приказ пробиваться к Минску  во что бы то ни стало, потому что городом овладела не Красная Армия, а партизаны, которых легко выбить.
   - Значит, теперь мы работаем, как говорится, на два фронта, вроде как в окружении? – невесело пошутил я. – А много ли у нас в тылу немцев?
   - Одни говорят, будто чуть не десять тысяч, но, наверное, врут. Другие говорят: тысяч пять.
   -Хватит и пяти…».

    Тоня вспоминала, как не могла удержать раненых в палатах. Те, кто мог двигаться, выбегали во двор и требовали дать им оружие. Пришло много  местных жителей, готовых защищать госпиталь. Несколько дежурных взводов самого госпиталя заняли оборону.
   В СЭГе скопилось много разного оружия – раненые поступали в госпиталь со своим оружием, а нередко – и с трофейным.

   К счастью, стрелять  сэговцам не пришлось. Хотя опасность была близко – к госпиталю пробивался большой отряд гитлеровских головорезов.
   Потом выяснилось, что к Минску прорывались несколько разрознённых групп немцев, пытавшихся выйти из окружения. Командование убедило их, что в Минске нет советских войск. Расчёт был такой: пусть  погибнут, а не сдадутся в плен.
   Положение спасла вошедшая в город большая партизанская (или - стрелковая) часть.

   Антонина Павловна вспоминала, как была на похоронах командующего войсками Западного и 3-го Белорусского фронтов, генерала армии, дважды Героя Советского Союза Ивана Даниловича Черняховского.
  Он был тяжело ранен 18 февраля 1945 года в Восточной Пруссии. Как только об этом стало известно в СЭГе № 290 (он находился тогда в Бартенштайне), сразу же была направлена группа хирургов со всем необходимым, в медсанбат, куда перевезли командующего. Но ранение оказалось смертельным.
   Тоня Пичугина вместе с фронтовыми товарищами от СЭГа № 290  возложила венок на могилу командующего. Его похоронили в Вильнюсе.

                ОНА - ПЕРВАЯ ДЕМОБИЛИЗОВАННАЯ ЛАСТОЧКА

   Победу  госпиталь встретил в Тапиау, близ Кёнигсберга. Радости не было границ.  Все рвались домой.
   «Ещё в мае записываю: «Вчера улетела первая ласточка – Тося Пичугина… Многие хотели бы оказаться на её месте…», - это из книги Эсфирь Гуревич «Полевая почта 43177 Д».

   Тоня  вернулась в Москву. Отдыхала недолго. Уже 14 июня 1945 года она была зачислена на должность конструктора отдела промышленных установок  проектно-конструкторского управления  № 42 «Центроэлектромонтаж».
   А 11 сентября 1946 года Тоня вышла замуж за Петра Васильевича  Соловьёва, который работал в том же управлении. У них  родились  сын Анатолий  и дочь Татьяна.
   
   В 1950 году  Антонина Павловна стала работать старшим техником в  электротехническом отделе проектной организации «Гипрокино». Но через два года, когда родилась дочь, ей пришлось уволиться.
   В 1960 году зачислена на должность инженера в «Гипротяжмаш», где проработала до 1967 года. Затем - инженер  в отделе специализированных работ проектного института «Гипроздрав». Здесь она была награждена значком «Отличник здравоохранения». В этой организации Антонина Павловна  проработала до пенсии.
   Антонина Павловна увлекалась вышиванием. Многие её работы были на разных выставках.  Пока учился  в школе её сын Анатолий, она вела  там уроки труда в младших классах, обучала детей  вышиванию и изготовлению ёлочных игрушек.   

   Как ни странно, но у Антонины Павловны Пичугиной нет фронтовых наград. Кто виноват, теперь уже трудно выяснить. Да, она была вольнонаёмной, то есть добровольно пошла работать в госпиталь, хотя могла жить и работать в Москве, когда война ещё была в разгаре.
  Такие, как она, добровольцы, не думали о том, что могли быть убиты или получить тяжёлые увечья. А такое было возможно, поскольку СЭГ № 290, как и другие госпитали, шедшие за фронтом, постоянно подвергались бомбёжкам, обстрелам; были и потери среди персонала.

   В её трудовой книжке  записана работа во фронтовом госпитале.
   Сама фронтовичка, возможно, стеснялась напоминать, что внесла свой вклад в победу над фашизмом. И никакому кадровику (а после войны Антонина Павловна, как видно из  приведённого списка, работала в солидных  технических учреждениях) не пришло в голову озаботиться этой несправедливостью.
   
  Долгие годы после войны Антонина Павловна  с мамой и своей семьёй жила в комнате, расположенной в полуподвале. Ей никак не удавалось улучшить жилищные условия. И тогда она обратилась в Совет ветеранов СЭГа № 290. Именно благодаря ходатайству фронтовых друзей, она получила квартиру.
 
   Фронтовая дружба сэговцев окрепла ещё сильнее, как только они стали встречаться каждый год 9 мая в Москве в Центральном доме медицинских работников. Антонина Павловна не пропускала эти встречи до тех пор, пока позволяло здоровье.
   Поседели  волосы фронтовичек, но друг для друга они так и остались «девочками».
-----------------------------------------
   К сожалению, не могу назвать фамилии однополчан Антонины Павловны, с которыми она сфотографировалась в далёком 1944 году.

    * Степанов - Иван  Сергеевич Степашкин, полковник, интендант СЭГа № 290.
    **Трофимов - это начальник хирургического отделения СЭГа № 290 Леонид Леонидович Туменюк.