Когда я был маленьким, папа работал на «социалке». Дважды в неделю он переодевался в рабочий комбинезон и, вместе с другими «социальщиками», занимался благоустройством города: строил, ремонтировал, чистил, драил, подметал и всё прочее. В эти дни папа возвращался поздно вечером, грязный и усталый. Платили немного, зато выделяли талоны на питание и квартиру. И - самое главное! - все остальное время, почти всю неделю папа проводил с нами! Я сам себе завидовал. Большинство моих приятелей видели отцов только по праздникам.
Папа и сам очень любил путешествовать, и всегда брал меня с собой. Вместо ковров на стенах нашей квартиры висело три карты мира: физическая, политическая и зоогеографическая. Если по выходным случалась плохая погода, папа расстилал на полу одну из карт, доставал со шкапа нашу маленькую яхту, и мы отправлялись в плавание. Суматра и Ява, Филиппины и Гавайи, Борнео и Мадагаскар! Мы охотились на тигра-людоеда в Бенгалии, ловили жемчуг у берегов Таити, катались на досках в Магеллановом проливе. Наша «Ласточка» с трудом избежала крушения у мыса Доброй Надежды, сомалийские пираты в ужасе бежали, увидев на горизонте наш косой парус, а прямой потомок Великого Инки подарил мне стилус из пера неведомой птицы. Этот стилус и сейчас со мной.
В этих странствиях папа научил нас строить шалаши, делать остроги из ветки орешника и охотится на пираний, собирать грибы и разводить костёр с трёх спичек. И ещё многое, многое, о чём можно рассказывать очень долго.
А в шесть лет на день рожденья мне подарили настольную лампу, высокие альпийские ботинки, всепогодный комбинезон и настоящий полевой бинокль.
Настольную лампу папа сделал своими руками: ажурная конструкция из зеркал, хромированных стержней и пружин. Эта лампа сегодня на моём столе.
Ботинки купили на вырост, и их голенища почти доставали мне до колен. Прочная рифлёная подошва с выдвижными шипами, пряжки, липучки, шнуровка! И запах, никогда не забуду этот неповторимый запах настоящей кожи. Прочнейший комбинезон защитного цвета также планировался не на один сезон. Впрочем, мама подвернула и прострочила рукава и штанины, как будто так и задумано.
И бинокль! Бинокль, подарок маминого дедушки, привёл меня в полный восторг. Настоящий, армейский: корпус воронёной стали, небьющееся стекло, просветлённая потика, шестнадцатикратное увеличение. Не новый, в затёртом чехле, но исправный. Не какая-то пластиковая игрушка, такой не купишь в магазине или ларьке.
А после праздничного завтрака - мама приготовила омлет из страусиного яйца со шкварками из «бегемотины» - я переоделся в обновку и, вместе с папой, отправился на встречу с приключениями.
Сюрпризы этого чудесного дня не ограничивались подарками. Вместо традиционного пешего похода мы отправились на вокзал, сели в электричку и почти целый час мчались мимо заснеженных лесов, деревень, посёлков. Я был в ударе и выиграл у папы в "крестики-нолики"два раза из трёх.
Мы сошли с поезда на станции посреди леса. Потрескавшийся перрон, покосившийся щит с расписанием, заснеженная тропинка и ни души кроме нас.
Влажноватый снег налипал на снегоступы. За узкой полосой придорожных сосен таился ольховник, под снегом - лужи и колдобины, полные талой воды. Приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не провалиться по колено. Мы срезали две палки и проверяли снег, прежде чем поставить ногу.
Впрочем, мы выбрались из сырой низинки быстро, я даже не успел всерьёз устать. А когда мы вышли из леса, то оказались прямо у подножия нашего Эвереста. Гигантский конус отвалов породы из калийных и угольных шахт уходил в небо выше самой высокой башни города.
Наледь и мелкий мокрый снег делали наше восхождение опасным: даже мои замечательные ботинки скользили, и мы надели поверх самодельные «кошки». Шестилетнему мальчишке нелегко втыкать шипы в подмерзающий склон, и не раз папа удерживал меня от позорного и опасного падения.
Уже на полпути руки и ноги гудели от усталости, и метров за двести до вершины мы сделали привал. Папа откопал небольшой карниз, укрепил на нём надувной матрас и ветрозащитный тент ледорубами, сделанными из старых лыжных палок, а ещё вскипятил настоящий «мате» на огне спиртовки.
Мы и согрелись, и отдохнули, но оставшаяся четверть пути оказалась труднее всего пройденного до этого. Все мышцы болели: не раз и не два я не мог сдержать предательских слёз. Только то, что сдаваться было поздно, помогало мне ползти вверх, шаг за шагом, метр за метром.
Но вершина…
Я не буду расписывать вид, который нам открылся с вершины. Ничего особо интересного: панорама небольшого шахтёрского городка, нищего и грязного городка, таких множество.
Альпинисты врут. Дело не в красотах. Дело даже не в гордости за самого себя, за то, что выдержал и сумел победить усталость, неверие, страх, хотя и это важно.
Радость от того, что страдания восхождения позади, что нас ожидает отдых – вот что испытал я на своей первой вершине.
А самое приятное – возвращение домой. Никогда до этого наша комнатушка в полуподвале «хрущёвки» не была столь прекрасной и желанной.
Столько лет прошло, что-то позабылось, что-то помнится... И какая вершина величественнее?