Человек лежал на земле лицом вниз. Взрыв только оглушил его и он не был мёртв. Медленно сознание возвращалось к нему. И вот, когда оно вернулось к нему, он подумал: «Я на войне... Я ещё жив, пока жив... Но меня убьют обязательно...» Рядом лежала винтовка. Он притянул её к себе и выставил перед собой, как будто хотел поразить невидимого противника...
Пахло гарью, в стороне что-то горело. Он посмотрел – и увидел возле горящих обломков телеги тело убитого солдата, который лежал на боку, выбросив одну руку вперёд, а другой продолжая сжимать ненужную винтовку со штыком на конце. Лицо мёртвого казалось страшной маской, залитой кровью. Особенно поражали взгляд выкатившиеся белки глаз...
Человек в шинели и с винтовкой в трясущихся руках – солдат, которого послали на войну, где он должен сложить голову – не за Отечество, не за что другое!.. Глупая война и глупый народ, умирающий на войне!.. Вот он, солдат, лежит на земле, присыпанный ею, как пшеничное зерно, готовое прорасти, и думает – зачем он здесь, для чего, для какой цели?.. И не может понять!.. Он крестьянин и должен сеять хлеб, пахать землю! Его изба вот-вот завалится, крыша протекает, лошадь у него была и издохла нынешней весной, была стара и худа, нужен был хороший корм, а не гнилая солома с крыши!.. А его, крестьянина, послали сюда, чтобы он убил врага, какого-то немца, которого он и в глаза-то никогда не видел и который, наверное, ничего плохого никогда ему не сделал и мыслей таких не держал в голове!..
Если сейчас появится немец – он убьёт его?.. Он выстрелит в него?.. А если появится Христос и скажет: «Стреляй!..», он выстрелит в Христа?
Безбожник!.. Какие у него плохие мысли! Выстрелить в Христа!?. Видано ли это дело?!. Нет! Лучше пусть стреляют в него, но не в Христа!..
Хочешь оправдаться, ничтожество! Подлый трус! Ты не умер, ты жив, ты избежал смерти!.. Тебе нужно было умереть!.. Молчать!.. Лучше бы ты стрелял в Христа, чем быть теперь здесь! Ты бы хоть принял на свою душу грех! Тебя можно было бы понять и можно было бы простить!.. Ты был бы мерзкий Иуда!.. Но Иуда достоин большего уважения, чем ты! По-чему ты не умер?!. Не будет тебе в жизни облегчения и радости и не будет тебе прощения!..
Что ты сделал тогда?.. Ты уполз за пригорок и схоронился!.. Все побежали в атаку, а ты притворился мёртвым!.. Кого ты обманул? Смерть?!. Нет, ты не смерть обманул, ты обманул других солдат!.. Их постигла смерть и ты видел, как идёт по опустевшему полю Христос, воздевая руки к небу и говоря: «Души ваши нашли упокоение и всяк погибший обрёл себя в мире лучшем!..»
Помнишь, как он приблизился к тебе и сказал: «А ты, солдат, иди с миром!.. Иди и расскажи своим односельчанам, как уходят из жизни, иди и расскажи всю правду!.. И не утаи страха своего!..»
Ты не пришёл в свою деревню, ты отправился в большой город, потому что ты остался жив только для себя, а для других умер!..
Не выполнил ты навет Божий, презрел слово Христово, бесчестный человек!..
– Ты видел, как умирали?..
– Я сам убивал, убивал во множестве... Я был пулемётчиком. И эти все люди мне при-поминаются! Я столько душ загубил!.. Жалко всё-таки!..
– Но это были враги?..
– Враги, но они были люди, а я сам человек... Война прошла, а эти убитые – они стоят передо мной...
– Ты не виноват...
– А кто виноват?..
– Система такая. На войне никто не виноват...
– И все!.. Все трусы!.. Я был трус, из-за этого и убивал!.. Я один не умер, я боялся!.. А убил – сто?!. Тысячу?!.
– Не преувеличивай! Совесть твоя может быть спокойна! Ты не трус, ты герой!..
– Герой и война?.. Все, кто втянуты в бойню, не имеют право называться героями!.. Убивать как можно больше, пусть даже врагов – разве это героизм?.. Это маразм! Это не для человека!.. Уж если надо убивать, уж если убивать – зачем приукрашивать!?. приукрашивать красивыми словечками то, что противно твоей природе!?.
Господи! Сделай так, чтобы меня не убили, чтобы я остался жив!.. Кончится война и я пойду служить тебе, и не пропущу я ни одного богослужения!.. Грешный я!.. Помилуй меня,
Господи!.. Отведи от меня снаряды и пули, от которых погибают все прочие на этом поле брани!..
Вот они, вокруг меня лежат, сложили головушки!.. Ах, как я жизнь буду любить, как буду благоговеть перед всяким её малейшим проявлением!.. И мне покажется счастьем видеть небо над головой и чувствовать теплоту животворящих солнечных лучей!.. Гос-споди! Отведи от меня удар разгневанной десницы своей!.. Верю я, всё от воли твоей! А мы, неразумные, как малые дети, когда полагаемся на самих себя! Нет воли нашей, нет ума у нас, мы как бараны гибнем и не знаем, где причина всего этого, ты лишь один ведаешь значение и смысл происходящего!..
Человек шёл по полю, волоча за собой винтовку. Потупившийся взгляд упирался в грязную жижу под ногами. Грязь хлюпала под солдатским сапогом... Разве знал этот человек, что он вот так будет идти по грязи, равнодушно, идти куда глаза глядят!..
– Стой! Стой, сволочь!.. – раздался гневный окрик сзади.
Солдат шёл, даже не обернулся на крик, как будто и не слышал. Коричневая жижа чмокала под каблуком солдатского сапога, облепленного грязью.
– Иванов! Сволочь!.. Стрелять буду, гад! Вернись!..
Солдат продолжал идти, приклад винтовки тащился по земле и чертил борозду... Долго он ещё должен был тащиться?.. Где был конец той борозде?..
Прозвучал выстрел, глухой, но настоящий... Он дошёл до слуха уже потом, после того, как всё тело солдата обуяла странная слабость. Пуля вошла в него быстрей, чем до слуха дошёл звук выстрела... Вот и он устал, вот и ему настала пора отдохнуть, вкусить блаженства и тишины!.. Странно, но нет никакой боли! Только отнимаются ноги, руки, пропадает желание смотреть, слышать, стоять... Вот сейчас он приляжет; наверное, это будет очень приятно, ле-жать и ни о чём не думать, всё забыть?.. Сейчас он приляжет… сейчас...
«Я умру, сейчас я умру... Это так легко, я и не знал, что так может быть... А теперь буду знать... Другие умерли – и ничего... А умру я – что будет тогда?.. Что потом будет?.. Война будет?..»
Ноги его подкашиваются, но ремня от винтовки рука не отпускает, только сильнее сжимает его... В этот момент она сжимает что-то не зря... в этом смысл последней минуты...
Он отнимает взгляд от земли, поле плывёт перед ним, кренится, взгляд упирается в небо – оно серое и безмолвное, оно знает всё и видит всё, оно упрекает в чём-то, но в чём?.. Это небо... оно бездонно и взгляду не за что уцепиться... О! Да в него можно упасть, провалиться можно в него! Аж дух захватывает, а в голове что-то жмёт, жмёт, но сейчас этого не будет, погоди, сейчас... да, уже проходит...
Он испачкал шинель о грязь, и голову испачкал о холодную грязь, с которой упала шапка... Как же так можно, как же так можно!.. Кто же это допустил такое, чтобы он упал в эту грязь и тут, в этой грязи, лежал?.. Это не шутка, так жестоко не шутят, нет, это серьёзно!.. И всё серьёзно, люди и небо, и никого это не удивляет, что голова его упала в грязь, ещё тёплая, ещё не совсем мёртвая голова!..
А может быть, никого нет?.. Ни людей, ни неба, ничего?.. Возможно ли допустить мысль, что что-то есть реальное или разумное?..
Эту голову ещё не так давно расчёсывал гребень, и зачем он её расчёсывал, для чего? Не для того ли, чтобы с размаху эту голову бросили в грязь и эти русые волосы испачкали в размокшей земле?!.
Как же так! Можно ли поверить!.. Человек жил, чувствовал, думал, понимал, что надо соблюдать чистоту, блюсти порядок, и вдруг пренебрёг всем – и не хочет двинуться! Лежит себе, глазом не моргнёт, уставился куда-то в небеса, словно там узрел что-то удивительное! Да есть ли там что достойного, в небесах-то, человече?.. Смотри сюда – тут хоть грязь, хоть и не прибрано, да взгляду есть за что зацепиться!.. Вот пушка, к примеру, а вот кобыла в яблоках, сено жуёт, зубы какие хорошие, ты только погляди!..
Мозг это ещё как-то переносит, фиксирует всё до точности, мозг человеческий, материя высокоорганизованная!.. Совершеннее мозга нет ничего, он родит сознание... Сознание велит подчиняться чьей-то упрямой, жестокой воле, велит делать то, что слышат уши, велит принимать за настоящее, а не за сон, то, что видят глаза, если только глаза наделены зрением...
Когда он умирал, не было никакого страха, не было ни сожаления, ни радости... Мысль отмечала одно, другое, третье – вот и всё... Мысль отмечала, а он никак не относился к тому, что отмечала мысль... Какое ему было дело!.. Если он – это совсем другое, совсем не это, не вся эта слабость. Он сильный, не такой, а это кто-то другой, чужой, как будто вовсе не знакомый... И эта смерть... Разве это его смерть!?. Разве он смертен, и разве такой бывает смерть!?. Да разве такая должна быть смерть!.. Это пакость! Тут справедливого нет ничего! Как человек, он не имеет ничего общего с тем, что чувствует, что происходит с ним!..
Он понимал, что стоит его сознанию покинуть его, и оно больше к нему никогда не возвратится. Такова логика сознания... Он не проснётся ни завтра, ни послезавтра, он не увидит любимых лиц – они далеко, но теперь все вместе предстали перед ним, а он прощается с ни-ми... «Не взыщите, виноват... что ж поделать?.. Уязвлён... что ж поделать, не думал, не гадал...»
– Сволочь! Стой! Стрелять буду!.. Стой, мерзавец!..
«Как бы не так!.. Остановлюсь я!.. Стреляй, стреляй! Мне теперь всё равно!..»
– Не отчаивайся, солдат! Смерти не бывает! Это я тебе говорю, Иисус Христос!..
– Убью гада!.. Убью!.. Иванов, вернись! Застрелю!..
«И чего он хрипит? Что ему от меня нужно!?. Кто он такой, чтобы мне приказывать!?.»
– Он поплатится!.. С рук ему не сойдёт! Никому ничего с рук не сойдёт! Верь моему слову, солдат!..
Лицо у Христа доброе, лучезарный его лик окружён ореолом... Как хорошо, что он напомнил о себе в эту минуту, явился в такой роковой миг! Его увидишь – и смерть примешь спокойно, знаешь – что есть он...
Он бог, он хороший, всем добра желает, а его мучают, терновый венец на голову надели и распяли...
Улыбка его таит в себе целебную для души силу... Сам улыбнёшься...
– Солдат, ты жил, это не было сном и не было ошибкой, это говорю тебе я, Иисус Хри-стос...
– А я думал, это было с кем-то другим, а это, оказывается, был я!
– Это был и я! Я каждый твой шаг вместе с тобой проходил!.. Я знаю тебя и тебя со-храню в памяти...
– Я всего лишь человек, и ты будешь хранить обо мне память?!.
– А разве я не человек, я ведь тот же человек, только меня не видно и теперь меня не убьёшь... Меня один раз убили, и даже не убили. Меня до сих пор убивают...
– Как это, до сих пор?..
– Меня мучают до сих пор, я муки принимаю – и это будет продолжаться бесконечно... Думаешь, это сейчас тебя убили?.. Нет, это надо мной надругаются, это мне душу терзают те, кто меня возненавидели... Они в силу мою поверить не могут, они сами слабы и думают – я такой же... А я две тысячи лет муку терплю...
В глазах Христа слёзы, он плачет, как настоящий человек!.. Ну, да это и не удивительно. Пусть он плачет за других, кто убит и такой возможности лишён... Но он не возьмёт винтовку со штыком и не пойдёт убивать ни правого, ни виноватого, он только взглянет на чело-века, он только в душу ему посмотрит: а там уже пусть каждый решает, как ему жить, кого укрощать и на кого идти войной... Каждый выберет сам свою долю; иной будет есть пироги и запивать вином и ходить по трупам человеческим, а другой не потерпит в себе нечеловеческое и попросит бога пресечь поднимающееся в душе отвращение к жизни... Жизнь-то ведь любить надобно, а не жалеть и не презирать, а коли против своего, человеческого идёшь – какие уж там пироги, какие уж там слова, какие уж там глупости!.. Ни к чему всё это, ни к чему, – спину только показать всему и остаётся, да тупо схлопотать между лопаток...
Учится у Христа нельзя, надо родится от него и быть им...
– Я ведь добра хочу! – говорит он. – А меня посчитали за главного злодея!.. Тут бы смеяться, а я только плачу!.. Разве можно тут смеяться!.. Это ведь не ирония какая-нибудь, это неодолимая косность ума человеческого!.. Эта косность меня побеждает!.. Я ведь не все-силен, я ведь не могу обратиться к зверю, зверь меня не поймёт!.. Я сам человек и ищу понятия в людях и, мне кажется, не зря ищу!.. Скажи, солдат, разве я не прав, разве никогда не восторжествует моё дело!?.
– Других собеседников ищи, – отвечает мёртвый солдат, – какой я советчик!.. Живых ищи!..
Восторжествует ли дело его, найдёт ли он людей справедливых и будет ли царить в мире добра, где никто не поднимет на него руки и оружия, где ни взглядом, ни словом не осквернят Идею его, разумную и вечную, где не будет в него никто целиться, и где его видеть будут во всём, в каждом человеке?..
Это ведь голова Иисуса Христа в грязи, ещё тёплая, ещё живая: облик людей он имеет, это его искушают и братоубийством, и развратом, и алчностью, и мыслью о всепрощении и безвинности убийцы, замочившего пятерню в крови!.. И там, где над человеком надругаются – там над Христом надругаются, не маленького человека втаптывают в грязь, а Иисуса Христа втаптывают, и там где терпят обиду – там Иисус Христос!.. Его там обижают!.. Но где человеколюбие, великодушие – там он торжествует!..
Он идёт по мёртвому полю – то поле брани, поприще неразумных! – и сердце его кровью обливается, в каждом видит он частицу себя. С мёртвыми он говорит, как умеет говорить с живыми. Мёртвых он утешает в их человеческой скорби и предвещает им счастливое царство добродетели здесь, на земле, где сойдутся угнетённые когда-нибудь, чтобы только вспомнить о муках, ибо не будет мук и не будет угнетённых, а будут одни блаженные, свободные и равные, сильные духом, как боги, и единые, составляющие собою как бы одно целое!..
Вот он в толпе людей, которых война гонит навстречу смерти, он в облике смертного – бессмертный бог!.. И раз за разом предначертано ему умирать!.. Такова судьба твоя – Иисус Христос...
26 апреля 1980 г.