В молодости совесть людская представлялась мне мощной глыбой, мраморной или гранитной, - о которую вдребезги разбиваются "помыслы лукавые": корысть, зависть, недоброжелательство. А ещё я верила, что совесть есть у каждого человека. Шли годы, менялась жизнь, и менялись мои представления о ней. Теперь совесть кажется мне чем-то аморфным, податливым, эластичным. Очень подошли бы для определения моего теперешнего представления о человеческой совести эпитеты "каучуковый" и "гуттаперчевый", жаль слова эти остались в позапрошлом веке.
Вот только один пример того, какие метаморфозы претерпела совесть в наше время.
В супермаркете я заняла очередь в кассу за женщиной лет шестидесяти и не могла не обратить внимания на то, как прекрасно та выглядит: розовая курточка, помада в тон, ухоженные руки, причёска волосок к волоску.
- Внуки у неё , наверное, уже большие, гордятся такой симпатичной бабушкой, - размышляла я. - Да, неплохо было бы и мне в её возрасте так выглядеть.
От таких мыслей отвлёк негромкий, но какой-то горестный голос девушки-кассира:
- Женщина, да что же вы делаете! Вы нас всех тут за глупых считаете?! Ну вы только посмотрите! - кассир протягивала покупателям пакет с лимонами.
Мы с молодым человеком, стоявшим в очереди за мной, склонились над протянутым пакетом. Молодой человек честно пытался вникнуть в ситуацию, даже наушники снял. Но, похоже, у него ничего не получалось. В пакете лежали три очень крупных лимона, а на этикетке был их вес — 0.197 кг, ну и цена, конечно, соответственная. Я только краем глаза взглянула, и всё мне стало ясно как Божий день: приятная дама в розовой куртке взвесила один лимон, наклеила на пакет этикетку с его весом и ценой, потом положила в этот же пакет ещё два лимона и как ни в чём не бывало отправилась оплачивать покупку.
- Женщина, - причитала кассирша, - у вас, наверное, внуки есть, а у меня дети, они кушать хотят. А за таких как вы потом продавцы из своего кармана платят.
Покупательница, нисколько не смущённая, говорила про испорченные весы и, повысив голос, грозилась пожаловаться заведующей.
- Заведующая в торговом зале, проходите и жалуйтесь на здоровье!
Женщина, естественно, не тронулась с места. А кассирша между тем посмотрела на ценник пакета с хурмой (брови её удивлённо поднялись), потом взяла в руки пакет с гранатами (брови поднялись ещё выше), затем, прихватив все три пакета, побежала в торговый зал перевешивать фрукты.
Очередь глухо зароптала, но, к полному моему недоумению, оказалось, что обвиняют не покупательницу, а кассира. (Ходит туда-сюда... Очередь собрала... Когда работать будет?..)
Щёки покупательницы пылали гораздо ярче её розовой куртки. Поджав губы, женщина застыла с оскорблённо-презрительным выражением лица.
Кассир быстро вернулась, молча обслужила покупательницу, тоже не сказавшую ни слова, и подняла глаза на меня: Вам пакет большой или средний? - в глазах у неё стояли слёзы.
А что же наша покупательница? Она укладывала на столике продукты и, прижимая плечом телефон к уху, жаловалась в трубку:
- Ты не можешь себе представить, как меня сейчас обхамили в «Корзинке», ну да, в той, что напротив вокзала... Да я не расстраиваюсь, не расстраиваюсь... Да, да, обязательно измерю давление и приму лекарство... Конечно, Шура, конечно, ноги моей там больше не будет!.. Ассортимента никакого, продавцы грубые!.. Да ты что?!.. И он прямо так и сказал?! Какой наглец! Да, да, вечером всё расскажешь... И я тебя целую... До вечера...
Поговорив с Шурой, женщина набрала другой номер и, выходя из магазина, стала в тех же словах и с теми же интонациями жаловаться какой-то Люсе.
...Я шла по улице и думала: как же до удивления легко некоторые люди могут договариваться со своей собственной совестью! За день дама в розовой куртке обзвонит всех своих знакомых и родственников, много раз перескажет (с точностью до наоборот, разумеется) случай в магазине, может, так войдёт в роль, что и всплакнёт разок-другой для убедительности. А к вечеру и сама почти поверит в то, что это не она хотела украсть в магазине фрукты (никакого другого слова, кроме «украсть», я в этом случае употребить не могу), а её «обхамила» наглая кассирша. Не вызвавшая, кстати, охранников, не опозорившая, а, видимо, просто пожалевшая покупательницу, которая по возрасту годилась ей в матери.