Ранее печаталось на andersval.nl
Лена Ступина - красивая тридцатилетняя блондинка зарабатывала на жизнь ногами. А ноги у Лены были идеальные. И даже не просто идеальные, а прямо-таки произведение искусства, как говорил ее муж Виталик. Нет, ничего аморального Лена не делала, напротив она была замечательной женой и заботливой матерью. Просто она танцевала в кордебалете в Ленинградском цирке, если это можно было назвать танцами. Группа молодых женщин с хорошими внешними данными, построившись в шеренгу, под музыку синхронно делали легкие гимнастические движения ногами, заключающиеся в смене нескольких характерных позиций, развлекая тем самым публику в промежутках между номерами, требующими время на установку цирковых атрибутов. Само слово кордебалет в бывшем СССР не употреблялось. Их называли танцевальной группой и каждый новый номер в программе или деталь костюма проходили утверждение специальной комиссии, бдительно стоящей на страже моральных ценностей.
Жили Лена и Виталик в архитектурном центре Ленинграда, в маленькой тесной квартирке с двумя детьми и мамой Виталика. Виталий был скромным журналистом, печатающим никем нечитаемые безликие статьи в газете «Советский Строитель». Квартира в центре города, кордебалет и журналистика причисляли их к особому клану питерской элиты, хотя очень скромные доходы и домашний тихий нрав Лены не позволяли развернуть бурную светскую жизнь, которую изо всех сил пытался устроить Виталик.
До тридцати Лена не думала о возрасте и о том, что же она будет делать, когда ей объявят, что ей пора менять работу. В бывшем СССР танцовщицы и певицы уходили на пенсию рано, иногда в тридцать пять. На пенсии им, разумеется, разрешалось работать, поскольку эти пенсии были просто смехотворно малы, но Лена, собственно, ничего не умела, кроме этих нескольких движений и позиций. И вот переломная цифра тридцать заставила задуматься. Иногда Лена придирчиво рассматривала свою фигуру в зеркале, поворачиваясь то влево, то вправо, вспоминая то романтическое время, когда их супружеская жизнь только начиналась. Мама Виталика - Виктория Викторовна, с пониманием отнеслась к началу семейной жизни и сразу после свадьбы переехала на все лето на дачу. Лена хорошо помнила то время, когда пылкий Виталик восторгался ее фигурой, как в целом, так и каждой отдельной деталью. Он все время что-то придумывал и умел сказать ей что-то такое приятное, что действовало куда лучше этих примитивных судорожных движений, называемых сексом. Он то ставил ее на стул, то сажал на стол и начинал, как бы, изучать ее в деталях.
- Нет, это не просто ноги, - говорил он, - это у меня ноги и я на них хожу, а у тебя это произведение искусства, ну почему я журналист, а не скульптор или художник? Я б тебя рисовал, рисовал, рисовал... Не пил бы, не ел бы, а рисовал, каждую детальку. Вот эту, - и он целовал стопу, - вот эту, - и он целовал голень, подбираясь все выше. Лена весело смеялась и, показывая на другие части тела, спрашивала, - а эту?
- О, это моя самая любимая на тебе деталь, - продолжал он, пытаясь дотянуться губами до указанного объекта.
- А вчера ты говорил - вот это, - перебивала Лена, показывая на что-то другое.
- Так, - вдруг неожиданно придумывал новую игру Виталик, - я студент Ленинградского института изучения женского тела, сокращенно ЛИИЖТ.
- Это же институт инженеров железнодорожного транспорта, - смеясь, вспоминала Лена.
- Ну, это для родителей он железнодорожный, а для студентов институт изучения женского тела, - продолжал Виталик, - и ты изучаемый объект.
- А мне казалось, что ты меня давно изучил.
Оба смеялись, и Лене было удивительно приятно осознавать, что то, что ей было просто так даровано природой приводит в такой восторг ее супруга.
Но вот прошли годы, сексуальная жизнь стабилизировалась сначала на двух сеансах в неделю, а потом и на одном. О предстоящей интимной близости супруг информировал ее фразой «по-моему, тебя пора трахнуть». Взял он эту пошлятину из какого-то анекдота, и считал, что это остроумно. А сама постановка фразы предполагала, что это нужно ей, в то время как это было нужно ему, а ей уже начало казаться, что можно жить вообще и без этого. На работе - в цирке, разумеется, мужчины все время проводили острожное зондирование почвы на предмет, не наскучил ли ей примитивный супружеский секс, но Лена категорически отметала все поползновения, и рискнувший предложить ей внебрачные отношения всегда нарывался на лекцию о морали и нравственности.
Все девочки в кордебалете, как ни странно, были очень доброжелательны, может потому, что у всех были одинаково низкие зарплаты и никаких возможностей для карьерного роста. Но произошло событие, которое слегка всколыхнуло жизнь трудового коллектива и внесло раскол. На всеобщем собрании работников цирка директор объявил, что старшая группы Людмила Ивановна уходит на заслуженный отдых и одна из солисток будет назначена на ее место, кто именно, пока неизвестно. Пошли перешептывания и пересуды. Временами, то одна, то другая солистка подходила к Лене и, поговорив ни о чем для приличия, переводила разговор на волнующую тему, кто, как она думает, получит место руководителя танцевальной группы. Женщины также пытались выяснить, нет ли в коллективе тайной фаворитки директора, с которой у него, по крайней мере, в прошлом было хоть какое-то подобие романа. Сам директор Валентин Степанович не вызывал у женщин романтических чувств, поскольку был низким полным мужчиной с высоким, почти женским голосом. Все знали, что Валентин Степанович далеко неравнодушен к противоположному полу. Помимо сплетен и слухов это чувствовалось также и по необычно частому появлению директора в раздевалке кордебалета в самое неподходящее время. То надо было срочно сообщить девушкам, что сам секретарь обкома в зале, и чтоб они собрались и показали себя, то надо было что-то срочно спросить у старшей группы, то что-то подписать. Самая молодая танцовщица Женечка Туркина, сидящая прямо у двери, сексуально вскрикивала при неожиданном появлении Валентина Степановича и добавляла что-то вроде «ну как вы можете, я ж совсем раздета».
- Извините дамы, - прикидывался смущенным Валентин Степанович, - Людмилочка Ивановна, на секундочку выйди, срочно подпись нужна.
Видимо, по причине этих сексуальных вскриков большинство женщин сошлись на том, что место старшей будет предложено Женечке Туркиной, но события приняли неожиданный для Лены оборот.
Вечером после представления, когда все расходились, начальник отдела кадров перехватил Лену на выходе, - Ступина, вы не расписались о проведенном инструктаже по технике безопасности, у нас завтра проверка, зайдите-ка к директору и поставьте подпись.
- Ой, а завтра нельзя? Я так устала.
- Устала? Так, может, мы тебя на пенсию отправим? А Людмила Ивановна еще потанцует, она не устала.
- Ну хамить-то не надо, хорошо иду.
Кабинет директора выглядел в этот раз необычно. Она не сразу поняла, что изменилось. Она бывала тут и раньше, хотя и не очень часто. А сейчас что-то было не так. Приглушенный свет, сообразила она, да, горела одна настольная лампа с красноватым абажуром, создавая вечерне-домашнюю обстановку. На журнальном столике стоял в вазе букет роз, а рядом стояли три различных красивых бутылки каких-то вин с красочными этикетками. Директор был без пиджака в белой рубашке, что придавало его бесформенной фигуре вид снеговика.
- Ну заходи, дорогая Еленочка Владимировна, - обратился он к Лене по отчеству в первый раз за все время работы. Странно прозвучала эта уменьшительно-ласкательная форма в имени вместе с отчеством.
- Он так обращается только к нашей старшей, - мелькнула мысль. - Давайте я подпишу инструктаж, Валентин Степанович, и пойду, - сказала Лена, благоразумно предпочитая не упоминать о своей усталости.
- Да я совсем не для этого тебя пригласил. Я думаю, Еленочка Владимировна, что ты идеально подходишь на должность руководителя танцевальной группы и прекрасно справишься с новыми обязанностями. Вот уже и приказ заготовлен, почитай, - и он протянул красиво отпечатанный документ на официальном бланке государственного цирка, не оставляющий сомнений в неожиданном повороте карьеры.
- О господи, Валентин Степанович, как неожиданно... не знаю даже, что и сказать, я и не мечтала, конечно, справлюсь, у меня со всеми девчонками хороший контакт, у нас все такие дружные, ну вы знаете...
- Ну ты приказ-то прочитай, - продолжил директор.
- Ну что читать-то? Я знаю, приказ составлен правильно, нет, ну я так благодарна... ну уж не подведу...
- Почитай, почитай, - опять настоял директор.
- Ну хорошо.
Лена взяла документ и начала читать, - ...Ступина Елена Владимировна... назначается... с окладом, - тут она остановилась, потому что цифра была намного выше той, что она ожидала увидеть в приказе. - Как? - произнесла она, - так много, это ж больше, чем у Людмилы Ивановны.
- Да больше, - радостно сказал директор, - и я предлагаю прямо сейчас отметить это событие, кстати, и цветочки тебе, - он кивнул на розы. Директор решительно взял одну из бутылок, - ты предпочитаешь французское или итальянское?
- Ой, нет-нет спасибо, Валентин Степанович, я домой, уже поздно, еще трамвая ждать на остановке, муж будет беспокоиться. И потом я приеду, а от меня вином пахнет, знаете, что он может подумать? Нет-нет, большое спасибо, я честно... я оправдаю... я на трамвай...
Директор поставил бутылку обратно. - Лена, - сказал он и выдержал паузу, - там, на приказе еще нет моей подписи, и чтоб она там появилась, от тебя требуется одна дружеская услуга.
- Ну я конечно, я разумеется, - бормотала Лена, - отгоняя от себя мысль, которая уже начинала проявляться.
- Я одинокий человек, - продолжал директор, - ну ты поняла... Да, сейчас и здесь... вот на этом диване, - и он кивнул на видавший виды кожаный диван, - а потом подпись под приказом, - закончил он, и, видимо, для большей убедительности, достал фирменную директорскую авторучку и положил на стол рядом с листком бумаги.
Как? ... Вы? ... Да вы... Да что вы себе ... Да как вы смеете...? - Лена просто задыхалась от негодования, - я замужняя женщина... у меня двое детей...
- Твое семейное положение мне известно по анкетным данным, - невозмутимо произнес директор, - и детей у нас не будет.
Лена взяла со стола листок с приказом и начала медленно рвать его. Сначала пополам, потом, сложив две половинки, еще раз пополам, потом еще раз, пока хватало сил разорвать. Валентин Степанович уже знал, что произойдет после того, как фрагменты приказа станут настолько малы, что Лена не сможет их больше порвать, но не двигался и смотрел на ее действия как загипнотизированный. Когда с документом было покончено, Лена театральным жестом швырнула кусочки вверх, но в направлении головы директора. В воздухе они разлетелись и равномерно рассыпались по аморфной фигуре Валентина Степановича, распределившись по волосам, плечам и по выступающему вперед животу. Лена повернулась и направилась к выходу, неестественно громко стуча каблуками по полу, как бы срывая свою злость на ни в чем не повинных паркетных половицах.
- Если передумаешь, дай знать, - донесся вдогонку совершенно спокойный и невозмутимый голос директора.
Когда она вошла в квартиру, большинство домашних обитателей уже спали. Виталий встретил ее на кухне словами: привет богема, как там ночная жизнь на Бродвее? А затем, заметив в лице что-то неладное, спросил, - а что случилось, цирк сгорел?
- Нет, цирк на месте, - и она вкратце рассказала мужу о сути непристойного предложения директора и форме ее отказа.
- А ты у меня молодец, - сразу одобрил Виталик, - другая бы отказала в мягкой форме, предложив дружить домами, а ты, ну здорово, порвать его же приказ - и в харю. Нет ну то, что он тебя выбрал, я не удивляюсь. Там же больше не на кого смотреть, как их на работу принимали, одна страшнее другой и ноги кривые. А, кстати, сколько там он предлагал, я так, ради интереса?
Лена назвала сумму, отпечатанную в приказе. Виталик замер. - Так это ж больше, чем вдвое, - сказал он.
- Да, больше, чем вдвое, - подтвердила Лена.
- Нет, постой, я-то думал, там десятку другую к зарплате накинут, а тут... Нет, а что директор, он что симпатичный мужик?
- Да, какое там симпатичный, толстый коротышка с писклявым голосом.
- Ну раз он тебе неприятен, то это не измена.
- То есть, как это не измена? - Лена с изумлением посмотрела на мужа.
- Ну измена - это когда там трахнулись по страсти, получили удовольствие, а здесь что, да ничего, так для дела.
- Что ты этим хочешь сказать? - побледнев, спросила Лена.
- А то, что ты дура, вот что, - уже повышая голос, - продолжил он. - Нет, я сам против всяких там шуры-муры на работе. Думаешь, мне в нашей газетенке бабы не предлагали? Пойдем, мол, у нас компания собирается, праздник отметим. Знаю я их отмечалки, плавно перетекающие в нечто другое. Я им тут же: «мне домой, детки не кормлены, жена не трахнута, обязанности». Но тут-то что? Да ничего - работа.
У Лены на лице проявились две черные полоски, идущие от глаз вниз, хотя явных признаков того, что она плачет, на лице не было.
- А ты можешь вместо слова «трахаться» использовать какое-нибудь другое? - сказала она, - ты же журналист, а термин явно не для печатного органа.
- Могу, но суть процесса от этого не изменится.
Лена вспомнила, как еще несколько лет назад он ложился грудью на ее бедра, клал голову на ее живот, обнимал руками сзади за талию и говорил что-то вроде «ну разве может человек иметь такой животик, нет, ты инопланетянка, этот животик не человеческий - это инопланетный». Она смеялась, а он целовал ее живот. И что теперь, где это все?
Виталик повернулся и пошел из кухни. В дверях он остановился и еще раз произнес как-то очень зло, - дура, а ты о нас подумала, обо мне, о детях, эгоистка, неприятно ей, видите ли, - и вышел.
Лена сидела неподвижно, подбородок мелко подрагивал, вниз по лицу стекала тушь для ресниц. Вошла свекровь.
- Ой, Виктория Викторовна, знаете, что он мне сказал?
Со свекровью у Лены были удивительно хорошие отношения. Во всех ссорах она принимала сторону невестки.
- Я все слышала, - сказала свекровь, - ничего-ничего, успокойся, Леночка, бывает. Ну совершила ты две ошибки, ну ничего, все образуется.
- Какие две ошибки? - спросила Лена.
- Ну, вторая ошибка, что мужу рассказала, - сказала свекровь.
- А первая?
- А ты сама подумай.
Свекровь молча налила стакан вина, поставила перед Леной на стол и ушла. А Лена еще долго сидела на кухне, спать не хотелось, да и не могла она вот так сразу лечь в постель к мужу после всего того, что она услышала.