- Иногда мне кажется, что я зря прожила свою жизнь.
Она поставила на стол бокал и поднялась с кресла. Подошла к окну и коснулась шелковых штор. Ее взгляд, словно размазанная по асфальту бродячая собака, вызывал лишь жалость и легкое чувство отвращения.
- Подобные мысли приходят каждому в голову. Чем вы можете меня удивить?
Он сидит в кресле и следит за каждым ее движением. Пальцы его левой руки беспокойно теребят черную гелевую ручку. На его коленях блокнот и несколько слов на белом листе.
- Я не должна удивлять вас. Знаете, я перечитала очень много книг за свою жизнь и поняла кое-что: все авторы хотят избавиться от своих героев. Они насылают на них проклятия, болезни, несчастную любовь, смерть, боль и унижение. И все ради чего? Ради того, чтобы убить их. Пусть даже в конце книги все будут живы и счастливы, в своем мозгу они словно садисты будут наслаждаться растерзанными трупами своих героев. Будут сыпать на их тела пепел своих сигарет, а ночами трахать их холодные трупы.
Она поворачивается к нему и смотрит прямо в глаза. Спокойным голосом она произносит:
- Не считайте меня сумасшедшей. Я пишу уже 20 лет, я знаю, что говорю.
Он записывает в блокнот несколько слов: «Отторжение», «Страх», «Сомнение» и снова смотрит на нее.
- Ваши герои доставляют вам боль?
Она подходит к нему и наклоняется, смотрит прямо в глаза.
- Мои герои приносят мне невыносимое удовольствие. Такое же сильное, как бесконечный оргазм. Представьте себе это: вас словно пытают, заставляя постоянно кончать. И удовольствие превращается в муку. Мои герои высасывают из меня жизнь.
Она садится на кресло. Он выдыхает.
- Поэтому вы решили с ней покончить?
- О Боже мой! Вы же умный человек!
Она вскакивает и носится по кабинету. Ее длинные волосы растрепаны, юбка несколько задралась, но она не обращает на нее внимание.
- Никто не хочет умирать из-за героев! Их самих можно убить в любой момент. Не создан еще такой герой, который убил бы своего автора. Это вам не Создание Франкенштейна! Но только представьте себе на мгновение, как они сводят с ума. Эти лживые существа, нереальные создания вымышленного мира, которых нужно выращивать, кормить, давать имя, образование, создавать им историю, заставлять их любить, ненавидеть, драться, болеть и умирать. Героиня моей предыдущей книги скончалась от передозировки. Знаете, чем я занималась, когда писала ее? Нет, не вкалывала себе героин. Я делала тосты. Да, с мармеладом. И несколько с сыром. И вы думаете, что мне позволено писать о том, как умирают от передозировки? А все эти читатели, чертовы ценители! Они сами ничего в этом не смыслят! «Это новое слово в литературе», «Это откровение», «Это монолог больной души». Это бред! Ни они, ни я ничего не знаем об этом и поэтому можем кормить друг друга лживой информацией.
Он снова записал несколько слов в блокнот: «Секс», «Расстройство», «Депрессия», «Сомнение».
- Но вы ведь нашли выход. Вы теперь пишите о героях, которые реально существовали.
Она снова остановилась у окна. Улица была пуста. Одинокая собака и продавец мороженого.
«Скучно» - подумала она и нехотя ответила:
- Да. Теперь мне не приходится создавать своих героев.
- О ком вы пишете на этот раз?
Она вгляделась в лицо продавца мороженого – он был сутулым мужчиной, 40-45 лет, с лысиной и большими ладонями. Голубые глаза, складки на веках, мешки под глазами, тонкие губы и две глубокие морщины на лбу.
«Обладатель такого лица очень несчастен. Он много думает. Несчастны люди способные мыслить» - подумала она.
- Я пишу о Еве Браун.
- Интересный выбор, - почти шепотом произнес он и записал в своем блокноте «Ева Браун», «Гитлер», «Любовница», «Жена», «Война».
- Отнюдь, - сказала она и, обернувшись, взглянула на него, - вот вы женаты, как я вижу. Но не совсем счастливо, так как часто снимаете кольцо и не чистите его – оно тусклое и виден край внутреннего ободка, он отполирован частым снятием с пальца. Значит, вы уже думали о том, что зря женились. Как вам кажется, могла ли Ева задуматься хоть раз о том, что она зря полюбила Гитлера? Согласитесь, у нее для этой мысли были вполне веские основания.
Он внимательно посмотрел на нее.
Впервые он увидел в ней не свою пациентку в состоянии глубокой депрессии со склонностью к самоубийству, а обычную женщину.
- Мне кажется, что я должна уйти сейчас. По моему, вам тоже есть над чем подумать, а мне жутко захотелось выпить. До свидания.
Она взяла сумку и уже собралась пойти к двери кабинета, как вдруг он схватил ее за руку и прошептал на ухо:
- Никогда более в этом кабинете не говорите о моей жене, Софи!
Она повернулась к нему и спокойно произнесла:
- Я не могу вам этого пообещать, Том. Я даже могу написать свою следующую книгу о вашей жене. Только дайте мне повод выставить вашу жизнь на всеобщее обозрение. Только дайте мне повод позволить напечатать ее многомиллионным тиражом, Том…
Софи хлопнула дверью.
Том снял кольцо и положил на стол. Он поступал так всегда, когда его пациенты покидали его кабинет: закрывал за ними дверь, снимал кольцо, клал его на стол, садился в кресло, проводил пальцами по подбородку и задумчиво вглядывался в кольцо, словно пытаясь разглядеть в нем хоть намек на счастливый брак.