Вот уже три года Митька с матерью живут на этой квартире.
Квартира – это старый, присевший на землю бревенчатый дом. Осенью, когда Митька засыпает рыхлой землёй завалинки, чтобы не разгуливал зимний морозный ветер под полом, дом ещё глубже врастает в землю. Почему-то кажется Митьке, что похож их дом на деда Прокопыча из Талового переулка. А что? Так же поблескивают из-под старенькой кепки-карниза подслеповатые глаза-окна. Да и щелястые тёмные брёвна дома точь-в-точь, как обветренная дублёная кожа старого рыбака и охотника.
Внутри дом поделён на две половины. И поделён не бревенчатой стенкой, не какой-то там перегородкой. Кухню от комнаты-спальни отделяет огромная печь. В кухне, как войдёшь в дом, видна дверца обычной печки, которую зимой рано утром затапливает Митькина мать, собираясь на работу. А вот над плитой печки темнеет полукруглая пещера. Это другая топка. Её мать топит в выходные дни, на праздники или когда на улице трещат сорокоградусные морозы.
В комнате же расположилось большое белёное кирпичное сооружение. Где-то в невидимой глубине его пролегает пещера печи. И если в пещере багровеют присыпанные пеплом угли хорошо протопленной печи, то в невысоком пространстве между потолком и вершиной этого сооружения жарко и покойно. Пространство это отгорожено от комнаты с одной стороны кирпичной стенкой а с другой занавеской. От нагретых кирпичей веет ласковым жаром, и почему-то сразу навевается сон. Это и есть полати русской печи. Но Митьке больше нравится называть их лежанкой. Там ведь даже сидеть приходится, пригибая голову, свободно можно только лежать. Конечно же – лежанка!
Если выйти из дома на крыльцо, то за невысоким плетнём виден огород. Кроме как для выращивания овощей, он служит полигоном для пристрелки новых рогаток и луков.
Но главное, самое главное в этом доме то, что стоит он прямо на берегу большой и быстрой сибирской реки. Тёмно-голубая в глубине и хрустально-прозрачная на перекатах, вода завораживает взгляд. Хочется смотреть и смотреть, ни о чём не думая. Говорят, что краше этой реки в мире нет. Митька в это верит. Раз даже поспорил с приезжим городским пацаном, чья река лучше. Да вот доказать друг другу ничего не смогли и, не доспорив, пошли купаться.
Однако не всегда река такая. В первую же весну после переезда Митьки в этот дом, река показала свой крутой нрав. Под радостные вопли детворы река вскрылась. Покряхтев и поухав, взломала лёд и понесла его вдаль по течению. Три дня шёл ледоход. А потом река вдруг стала набухать, подтапливая низменный берег на той стороне. Со временем водная волнующаяся равнина разлеглась до дальних холмов у горизонта. Этого ей показалось мало, и вода быстро стала подниматься прямо к узкой дороге, которая разделяла реку и дома улицы, на которой жил Митька с матерью...На третий день бурлящая грязно-серая вода катилась уже по дороге. Уже давно все жители достали из погребов оставшуюся после зимы картошку-моркошку, и теперь в погребе на кухне у Митьки, если поднять крышку и заглянуть вниз, угрожающе поблескивала чёрная вода. Начали поговаривать о переселении. Ночевать на берегу стремнины было жутковато, тем более что на днях один за другим вниз по течению проплыли два покосившихся полузатопленных дома.
Вода скатилась быстро. За один день она ушла с дороги и обнажила подмытые берега. Дед Прокопыч, неторопливо раскурив трубку, сказал любопытствующим мальчишкам, что военные где-то внизу взорвали ледяной затор и потому вода ушла. Всё лето после этого паводка большие самосвалы опрокидывали на берегу полные кузова огромных гранитных камней. Берег укрепляли.
Но было это давно. Сейчас Митька пришёл из школы, пообедал, принёс из колодца воду. Целых четыре ведра принёс, мать ведь вчера сказала, что ей нужно постирать что-то. Нащепал лучину, принёс дров и уложил всё в печку так, что стоит только поднести горящую спичку, как жадное пламя с шумом охватит растопку. А потом загудит и во всей печке. И вот тут-то время потянулось для Митьки медленно-медленно. Ждал он соседа Юрку. А всем ведь известно, что ждать да догонять - хуже нет. У Юрки же, кроме кур и поросёнка, жила ещё большущая корова Зорька. Поэтому и дел домашних у Юрки было намного больше.
На улице же ярко-голубой, чисто отмытый, без единого пятнышка купол неба с интересом наблюдает за игрой солнца с мириадами иголок-кристаллов подтаявшего льда. Шквал солнечных лучей падает на речной лёд, а в ответ на льду разгораются бесчисленные крошечные солнышки.
Тут и там из-под снега выглядывает земля. Наклонный южный берег совсем от снега освободился. Лёд искрится.
На острове за протокой чёрными пучками резко прорисованы на фоне сверкающего льда старицы заросли тальника. Вот за его ровными прутьями и договорились после школы смотаться приятели. Вычитали в отрывном календаре, как из ивовых прутьев можно плести корзины. А корзина - первое дело для осенних выходов за грибами. Никак нельзя без корзины. Вот и ждёт Митька дружка.
За дверью послышались стремительные шаги. Наконец-то. Два стука в дверь и, не дожидаясь разрешения войти, в кухню влетел Юрка.
- Готов? Нож, верёвку не забыл?
Вся стремительная фигура, выражение худощавого веснушчатого лица выражали нетерпение.
- Да не забыл, не забыл,-
ворчливо пробурчал Митька, сам безмерно радуясь и небу голубому, и солнцу весеннему, и тому, что Юрка пришёл.
Приятели выкатились на берег. Пощурились - пощурились на солнышко и по гранитным валунам спустились на лёд. По льду протоки тянулась к острову неровная, с какими-то снеговыми нашлёпками тропинка, натоптанная за долгую зиму рыбаками. Зато по обе стороны от неё лёд искрился драгоценной бриллиантовой россыпью.
Юрка шёл впереди. Митька, отставший на несколько шагов, улыбался во весь рот. Уж больно напомнила ему эта картина осеннее происшествие. Также Юрка топал впереди. Он уже прошёл эту злополучную кочку, как вдруг та со страшным треском взорвалась чёрным веером. Но не было ни осколков, ни ранений. Прямо из-под ног ошалевших приятелей, с оглушительным шумом, с трудом набирая высоту, взлетел не менее ошалевший огромный глухарь. Мальчишки проводили его остановившимися глазами. Зато потом: потом…перебивая друг друга, доказывали, что запросто могли бы дотянуться до птицы рукой, что весит этот глухарь никак не меньше знаменитого индюка бабки Данилихи, что…Притихший осенний лес, греясь на солнышке, запускал в полёт невесомые паутинки и улыбался бахвальству мальчишек.
Юрка услышал за спиной какой-то шелест и шорох. Мгновением позже донёсся приглушённый хлюпающий звук. Мальчишка резко повернулся назад и тут же ощутил, что из-под ног уходит опора. Зашелестели-зашуршали, расходясь в стороны, ледяные кристаллы, и Юркины ноги плавно вошли в воду. Руки инстинктивно раскинулись в стороны. Первым, кого он увидел, был нелепо торчащий изо льда Митька с широко расставленными руками.
Тем временем Митька, пыхтя, полез на лёд. Дело шло успешно. Вот он по пояс лежит на льду. Вот вытянул ногу. Но, когда почти весь лежащий на льду мальчишка, начал вытягивать на поверхность льда вторую ногу лёд проломился, и Митька чуть ли не плашмя провалился в воду. Чуть позже с точно таким же успехом совершил свою первую попытку и Юрка. Теперь приятели приблизились друг к другу на пару метров. Дело принимало скверный оборот. Тяжелела намокшая одежда, подводное течение неумолимо тянуло ноги под лёд.
Юрка медленно-медленно начал вытягивать себя лежащими на льду руками, одновременно стараясь ногами выталкиваться из воды. Рядом плюхался в ледяной каше Митька. И вот Юрка грудью уже лежит на льду. Срывая на руках ногти, напрягая все мышцы, он сантиметр за сантиметром вырывается из смертельных речных объятий. Трах! Лёд проламывается, мальчишка плашмя валится в ледяную кашу.
- Поворачивай к берегу - хрипит Юрка, - будем пробивать канал.
- Верно, на лёд нам не вылезти. А вот, проламывая раз за разом лёд, можно добраться до берега, – подумалось Митьке.
Сказать да подумать легко, а вот как сделать? Силы на исходе, всё сильнее и сильнее вода затягивает ноги под ледяной покров. А оттуда ведь возврата нет.
Митька развернулся и начал выползать на лёд в сторону берега. Трах! Сколько раз он провалился, сколько раз слышал сзади треск льда и плеск воды мальчишка уже не осознавал. Тем не менее он раз за разом карабкался на лёд.
- Всё. Больше не могу, – как-то равнодушно подумалось.
- Митька! Пропусти.
Это Юрка, доломав разделявший их в начале беды лёд, догнал по проложенному Митькой каналу.
Теперь Юрка впереди взламывал лёд весом своего тела. Сколько раз это произошло, никто из участников ледяного купания не осознавал. Зато миг спасения ярко врезался в память. Очередной раз приняв ледяную купель, Юрка вдруг сипло вскрикнул:
- Дно!!!- стоя на твёрдом дне, он тянул руку к Митьке.
Измученные мальчишки выбрались на берег. Путь до дома показался долгим-предолгим. Из поленницы во дворе набрали полные охапки сосновых поленьев. Вскоре в обеих топках печи шумно гудело пламя. Переодетые в сухое приятели отжали мокрую одежду и развесили в потоках тёплого воздуха, идущих от печи. Хуже было с ботинками. Но в них набили старых газет и тоже поставили сушиться.
А потом... потом они намазали толстенные ломти хлеба маслом, посыпали их сахаром и забрались на лежанку.
Через короткое время перед сторонним наблюдателем предстала бы идиллическая картина. Два мальчишки, лёжа животами на горячих кирпичах, прикрытых стареньким байковым одеялом, со вкусом уплетая хлеб, самозабвенно сражались в шахматы.
Родители, поздно в этот день вернувшиеся с работы, и представить не могли, чем занимались днём их сыновья. Те же благоразумно умалчивали о происшествии.
Вечер в соседствующих домах прошёл обыденно, как и десятки других таких же вечеров. Только Митькина мать удивилась, почему в доме такая жарища. Митька сделал вид, что вопроса не расслышал.
А Юрка, ужиная с отцом и матерью, вдруг ни с того ни с сего сказал:
- Эх, жаль, что у нас нет русской печи, как у Митьки. Пап, а нельзя такую же у нас сложить?
Отгорели над красавицей рекой багрово-фиолетовые полотнища заката. Смеркалось. Засветились окна домов. Шаги редких прохожих шуршали и поскрипывали. Это лёгкий вечерний морозец спешил заморозить подтаявшее днём. Спешил доказать, что зима ещё рядом, не ушла ещё. Но люди знали, что на днях река сбросит с себя тяжёлое зимнее одеяло. Зиме – конец! Весна на пороге.
Новая весна в жизни двух сибирских мальчишек.