Из цикла “Удерейские записи”
Пролог.
Алексей Васильевич уже с раннего утра долго ходил по квартире. Маршрут – переход из большой комнаты в свой рабочий кабинет. Мягкие ковры, лежавшие на полу, заглушали его ходьбу, и в кабинете была полная тишина. За окном валил густой, хлопьями белый снег, создавая привычную сибирскую зимнюю атмосферу. Он готовился засесть за подготовку большого материала из истории удерейских приисков. А для этого, как он считал, надо создать замысел темы, исходную доминанту, которая в последующем будет подталкивать к развитию творчества по такой трудной теме, как история золотодобычи. И чтобы включиться в этот сложный творческий процесс, он уже давно прибегал к выработанному за долгие годы приему, предварительно настроивая себя на его создание, бегло или даже очень внимательно просматривал или начитывал какие–то события, происходившие в золотом промысле в разные времена, хорошо описанные многими авторами в их произведениях. Он был не одинок в таком творческом приеме. Как–то однажды при встрече русский писатель Виктор Астафьев поведал ему, что перед тем, как начать работу над каким– нибудь произведением, он долго начитывается книгами разных писателей.
Домашний рабочий кабинет Алексея Васильевича представлял собою некую творческую лабораторию. Главное, что было в его рабочем кабинете, так это большой книжный шкаф со стеклянными створками, искуссно сработанный венгерским столярами из орехового дерева. Этот шкаф вместе с другими мебельными предметами, столом с широкой столешницей и фигурными ножками и креслом и тоже из орехового дерева, подарила ему ко дню одного из юбилейных годов его покойная супруга Анна Филипповна.
Книги, лежавшие в шкафу, имели определенный порядок. В основном, это книги энциклопедического и справочного характера. А так же книги с описанием каких–то событий из истори золотого промысла. Среди них были книги литературно–художественного жанра и тоже связанные с добычей золота.
Вот Алексей Васильевич открыл одну из створок шкафа и снял с полки книги, разожив их на столе в той последовательности, в котолрой он будет их просматривать. С левой стороны положил книги своего любимого американского писателя Джека Лондона. С правой, не менее уважительного немецкого писателя Стефана Цвейга. Такая избирательность в просмотре книг была не случайной, она носила определенную направленность.
Алексей Васильевич полистал одну из книг Джека Лондона, потом другую. И остановил свое внимание на его повести “Зов предков”. В этой увлекательной повести его интересовал ее персонаж Джон Торнтон, о том, как он, будучи участником разразившейся Калифорнийской золотой лихорадки, промывал в ручье на бутаре золото, складывая его в мешок из лосиных шкур.
Подкрепившись творчеством Джека Лондона из истории северо–американской Калифорнийской золотой лихорадки, теперь Алексей Васильевич перекинул свой взор на книги Стефана Цвейга. В одной из книг имеется мастерски написанная историческая легенда под названием “Открытие Эльдорадо” и тоже про людей, окунувшихся в Калифорнийскую золотую лихорадку. Стефан Цвейг описывает стремление героя легенды Иоганна Августа Зутера, страстно желавшего не только покорить “Эльдорадо” (золотой город), но и проникнуть в таинство Калифорнийской золотой лихорадки.
Закончив просмотр и беглое чтение книг Джека Лондона и Стефана Цвейга, Алексей Васильевич поднялся с кресла и снова начал ходить по квартире из комнаты в комнату, отмеривая метры своего творческого маршрута. На каком–то его витке, он подумал о том, как много написано о северо–американской Калифорнийской золотой лихорадке. И тут же с грустью отметил, как мало написано о русской, енисеской золотой лихорадке. А ведь золотая лихорадка как на енисейских просторах, так и в Калифорнии, спыхнула почти одновременно, в начале 1830–х, конце 1840–х годов. И дело не в золотой лихорадке, - подумал Алексей Васильевич, а в том, какова была география отводов под добычу золота.
Енисейская золотая лихорадка захватывала огоромное географическое пространство. Оно объединяло в себе Канские, Удерейские, Североенисейские, Ачинскикие и Минусинские золотоносные территории. Но о каждой из них написано очень мало. Получается, что об американском Калифорнийском Клондайке написано в избытке, а, например, об Удерейском Клондайке, многое еще не известно. И тут Алексея Васильевича осенила дерзновенная мысль о том, что начатые им “Удерейские записи” надо обязательно продолжить, добавляя в них ранее неизвестные факты. Ведь он когда–то жил на Удерейском Клондайке, исходил его вдоль и поперек и многое из его истории знает. И это подтолкнуло его к тому, чтобы как можно больше написать о Клондайке. Почему бы не описать тот эпизод из своей жизни, когда он еще, будучи совсем мальчишкой, за один день преодолел длинный маршрут в несколько десятков верст, переходя из одной географической точки Удерейского Клондайка в другую. Преодолевая маршрут, ему пришлось на всем его пути, увидеть не только много интересного, но и почувствовать дух Удерейского Клондайка, а он все еще таит в себе много неизвестного. Этот эпизод пересказывать, кому-нибудь на запись не хотел, в нем много разных ощущений и деталей, о которых знает только он. И Алексею Васильевичу захотелось обо всем этом написать.
Алексей Васильевич уже было, хотел сесть за другой, маленький столик, на котором стояли компьютер и принтер. С помощью этих электронных приспособлений, предварительно написанное и отредактированное, приобретало законченный творческий вид. Но он остановился и глянул на стену, на которой висела небольших размеров картина, написанная акварельными красками. На ней изображена местность, где находился центр Удерейского Клондайка, или поселок Южно–Енисейский. Алексей Вачильевич обычно, прежде чем начать работу на компьютере, сначала бегло смортел на эту картину, как бы вспоминая свою жизнь там и таким образом воодушевленный увиденным, начинал выкладывать текст будущей работы.
Взглянув еще раз на картину, изображающую панораму Удерейского центра, в голове Алексея Васильевича окончательно созрел замысел темы. И на компьютере побежали первые строки названия рассказа: “Однажды на маршруте по Удерейскому Клондайку”.
Глава первая. Открытие удерейскрого золота и рождение Клондайка.
Велика матушка Сибирь. В ее центре расположен Енисейский кряж. Когда самолетом пролетаешь над кряжем, видно как на его огромной территории, на сотни километров, простирается необозримое море густой, темной хвойной тайги. Через Енисейский кряж протекает сибирская река Ангара, низовье которой называется Нижним Приангарьем. В восьмидесяти километрах от низовий Ангары на север, раскинулось удерейское таежное нагорье, имеющее название от речки Удерей. В центральной части Удерея – долина, рассекаемая речкой на две половины. На ее правом берегу приютился приисковый поселок Южно–Енисейский. Место хорошо запоминаемое. Поселок лежит у подножия хребта, который через причудливую седловину соединяет две горы – именуемые Горелой и Зеленой, олицетворяющие центр Удерейского Клондайка. Горы, поросшие густым зеленым лесом, напоминают недоступность в эти места. Однако это было до того времени, пока на берегах Удерея, в его непроходимой тайге, не появились отчаянные первопроходцы Удерейского Клондайка, которых сильно манила разыгравшаяся золотая лихорадка.
Удерейский Клондайк был необычайно богат на золото и работающие прииски. В X I X веке их число достигало нескольких сотен, на которых за полвека было добыто более пяти тысяч пудов золота. Словом, горная порода Удерейского Клондайка – настоящий кладезь драгоценного металла.
Выражение “Удерейский Клондайк” очень многогранно. Оно включает в себя и историю открытия удерейского золота, и появления на его огромной территории приисков с красивыми названиями, и проникновение на него тех отчаянных, кто первым обживал глухие и плохо доступные места Удерейского Клондайка. Интересными можно считать случаи из жизни тех людей поздних после первопроходцев поколений, для которых Удерейский Клондайк с его неповторимой историей и трагической судьбой, является их родиной. И в награду к нему, как к своей родине, они отвечают ему неистребимой любовью.
Историческая справка.
7 июля 1837 года было открыто удерейское золото. Такое название оно получило от названия того места, где было найдено: на речке Большой Шаарган – притоке Удерея. Со временем и речка Большой Шаарган и речка Удерей войдут составной частью в Удерейскую золотоносную систему, которая за полвека сильно пополнит казну России драгоценным металлом. Место находки первого удерейского золота является не только местом рождения Удерейского Клондайка. Здесь был заложен и его первенец прииск Петропавловский. Прииск давно стерт с лица земли, на его месте сегодня лежит каменная глыба, напоминающая об открытии удерейского золота. Первопроходцы не сидели на месте, а каждым летом продвигались вниз по Удерею дальше на север. И наконец, добрались до его центра. 10 февраля 1840 года на речке Удерей был открыт прииск Александровский, в последующем имевший и такие названия, как Гадаловский, Центральный, а теперь приисковый поселок Южно–Енисейский. Прииск со временем стал не только основой Удерейского золотого промысла и начальным пунктом золотой лихорадки, а фактически цетром Удерейского Клондайка. Центральный прииск на Удерее, как и весь Удерейский Клондайк, более чем за 170 лет регулярно вкладывал драгоценный металл в государственную казну России. У речки Удерей есть еще одно историческое достоинство. В 1901 году золотопромышленники здесь начали технический переворот, пустили первую золотопромывальную фабрику–драгу, заложив этим постройку большого дражного флота в России. Так, что со временем Удерейский Клондайк стал огромной золотопромышленной зоной.
Мальчишки, жившие на прииске Центральном, в поселке Южно–Енисейске, на золотоносном Удерее, после того, как заканчивали очередной учебный год в школе, еще какое-то время раздумывали, чем им заняться в период летних каникул. Некоторые из них шли работать в геологическую партию Удерейского золотоприискового управления. Эта партия уходила в глубь тайги на речку Ишимбу, там уже второе лето разведчики искали золото. И для мальчишек участвовать в поиске золота было не только увлекательно, но и счастливым везением. Кто из них не мечтал увидеть, как находят царя металлов. Кроме золота, в удерейской тайге искали и другие, очень ценные минералы, о которых по причине особой секретности предпочитали не говорить.
Жизнь на прииске, связанная с добычей золота, с детских лет вырабатывала у мальчишек способность к цели, ее осуществлению. И среди удерейских мальчишек таких было немало. К их числу относился и Алешка Брусницын, очень любопытный и настойчивый в достижении своей цели.
Алешка считал Удерейский Клондайк своей родиной и безумно его любил. И в силу своего мальчишеского возраста, старался, как можно больше о нем узнать, часто путешествуя по его необъятным просторам, забиваясь, порою в самые его отдаленные места. К этому времени он был крепким и выносливым мальчишкой. Он запросто мог отесать топором бревно, распилить пилой сутунок. Он был уже привыкшим к тяжелой работе. Окучивал на огородах картофельную ботву, с отцом побывал на сенокосе и хорошо владел литовкой, граблями и вилами. Мог преодолевать по десятку километров по гористой местности в поисках грибов, ягод и кедровых орехов. Иногда целыми днями с ночевкой пропадал в путешествиях по старинным золотым приискам. Словом, трудностей не боялся и был привыкшим к ним.
В доме, в котором проживала семья Алешки, во второй его половине, жил Михаил Кириллович Мутовин, охотник–промысловик. По традиции, существовавшей в этих местах, его звали просто – Кирилыч. Он имел собственную охотничью заимку на речке Удоронге. Там он постоянно жил, охотился на белку и соболя, постреливал хозяина тайги медведя и сибирского великана лося. Однажды Кирилыч появился по каким–то делам в поселке и сказал Алешке, что надавно на Удоронге забазировалась геологическая партия, возглавляемая главным геологом Дмитрием Петровичем Вотинцевым, которого Алешка хорошо знал. Геологической партии поручено выполнение секретного правительственного задания поиска, каких–то минералов. Позднее стало известно, что геологи искали в окрестностях речки Удоронги уран и нефелин, которые требовались для атомной и алюминиевой промышленности. Кирилыч сказал Алешке, что если он захочет поработать в геологоразведке, то Дмитрий Петрович зачислит его в свою партию.
Глава вторая. На Северо – Востоке удерейской тайги.
На исходе был переменный июнь. Иногда с Приангарья дули холодные ветры, нередко накрапывали мелкие дожди. По небу ползли густые, свинцовые тучи, остатки при переходе от весны к лету. Дожди сделали свое полезное дело, прополоскали округу. Природа, омытая дождями, расщедрилась, и всю местность, окружавшую приисковый центр – поселок Южно–Енисейский, одела в пушистый зеленый ковер. Несмотря на то, что июньская прохлада еще держалась, в воздухе уже во всю пахло теплом, вот–вот хлынет июльская жара. И Алешка сильно забеспокоился. Время идет, а он еще не определился, что будет делать в наступившую пору. Однако его не покидала мысль, что надо попытаться поработать в геологической партии на речке Удоронге.
И в один из дней положил в мешок отцовский алюминиевый котелок, коробок спичек, краюху хлеба и не сказав, никому по дому, ранним утром вышел за околицу поселка и махнул по знакомой Каменской дороге, уходившей тянигусом далеко вверх, и далее через глухую тайгу на речку Удоронгу. Двадцать пять верст, которые предстояло Алешке пройти по таежной дороге и добраться до речки Удоронги, его не страшили. Проскочит их, как он сам считал, на одном дыхании. Район речки Удоронги – северо–восточная окраина Удерейского Клондайка. Здесь в уединенном, прекрасном природном месте и находилась охотничья заимка Кирилыча, на месте которой гелогоразведчики и облюбовали для себя базу. Заимка Кириллыча располагалась на небольшой поляне, площадью примерно пятьдесят на тридцать метров, окруженной высокоствольными лиственницами. В летнюю пору над поляной весь день висело горячее солнце, и от этого кругом было светло и приветливо.
Заимка Кирилыча и его охотничье хозяйство были основательны. Главное в заимке, добротно срубленный из лиственничных бревен дом–зимовье и все, что прилегает к нему. Внутри зимовья вдоль стен широкие палати, тут же кирпичная печь. В доме зимой часто останавливались ямщики, водившие зимние обозы с продовольствием из деревни Каменки на удерейские прииски. В зимовье и разместились геологи и рабочие гелогической парти. Чуть поодаль, на обрывистом берегу Удоронги приютилась маленькая избушка, в которой проживал сам Кирилыч. Она была сердцевиной охотничьей заимки или охотничьего становья, как выражался сам Кирилыч. Рядом с избушкой стоял маленький амбарчик, срубленный по всем правилам плотницкого искусства. В амбарчике Кирилыч хранил охотничьи принадлнежности и рыболовные снасти. Между избушкой и амбарчиком находился очаг, который никогда не затухал, в нем постоянно тлел огонь. По обе стороны очага вбитые в землю колья с рогульками. На тагане висел медный чайник, вода в котором от нагрева всегда булькала. Через речку был перекинут деревянный мостик с запрудой по его середине, сделанной из гибких тальниковых прутьев. С помощью запруды Кирилыч ловил рыбу, которой в речке Удоронге было очень много, особенно весной.
На одной лини с избушкой находилась большая стайка, в ней проживал любимец Кирилыча – жеребец Гнедко. Чуть поодаль от стайки, скособочевшись и почти повиснув над самой речкой, небольшая банька по–черному. Поляна, простиравшаяся в глубь леса, с расположенным на ней охотничьим становьем Кирилыча, разумно им использовалась для разных житейских дел.
С левой строны поляны маленький огородчик, на жирной и взрыхленной земле которого Кирилыч высаживал картофель, зеленый лук и табак–самосад. Тут же, вдоль изгороди из жердей, стояла длинная поленница смолистых дров из лиственницы и сосны. Кирилыч с утра и до полудня распиливал и раскалывал дрова, заготавливая их на зиму. Закончив свой рабочий, тяжелый день, распилив и расколов большую кучу дров, Кирилыч усаживался на зеленую, мягкую траву и, прислонившись к поленнице дров, источающих свежесть смолья, вдыхал этот удивительно терпкий, целебный запах.
Главный геолог партии, он же ее начальник, Дмитрий Петрович радостно встретил Алешку и определил ему “фронт работы”, как он сам выразился.
Дмитрий Петрович человек необычный судьбы, испытавший в своей жизни много трудностей. По своему виду он ничем не отличался от сотни других людей. Невысокого роста, худой и смуглый, без резких движений, характерных для большинства людей. Но в нем чувствовалась какая–то внутренняя сила, привлекавшая к себе окружающих. Он был человеком образовнным, окончил геологический факультет Львовского политехнического института. Окончание института совпало с тем периодом, когда советский союз уже начал захватывать отдельные районы Восточной Польши и передавать их Украине, что естественно вызывало у определенной части людей сопротивление. Среди таких оказался и Дмитрий Петрович. И хотя Дмитрий Петроич не был ни поляком, ни украинцем, а был русским, он подключился к группе людей, протестовавших против захвата польских районов. Вскоре он был репрессирован и попал в сталинский ГУЛАг, где находился десять лет. После амнистии был выслан на поселение в Удерейский золотопромышленный район, в его центр - поселок Южно–Енисейский.
Когда создавалась геологическая партия для поиска на речке Удоронге урана и нефелина, главного геолога, разбирающегося в этих минералах не оказалось. Начальство Удерейского золотоприискового управления, получившее задание с верху, долго раздумывать не стала над тем, кого назначить начальником геологической партии и главным геологом. И хотя Дмитрий Петрович был ссыльным, предложило ему возглавить геологоразведку, и не ошиблось.
Он быстро организовал партию и увел ее на поиски минералов. Трудность создания бригады рабочих для включения в геологическую партию заключалась в том, что среди них были бывшие заключенные, недавно освобожденные из лагерей, к которым требовался особый подход. Но Дмитрий Петрович быстро нашел с ними общий язык и бригада рабочих была создана без каких–либо трудностей.
Дмитрий Петрович, испытавший в жизни ужасы сталинскизх концлагерей, однако сумел в себе сохранить человеческое достоинство. Об этом Алешка судил безошибочно, чувствуя, его отеческое отношение к нему.
Каждый рабочий день Алешки наступал утром. Он выполнял работу, не очень трудную, но требующую сноровки, терпения и выносливости. Он крутил ручки динамомашины, пока телеграфист отстукивал телеграфным ключом азбуку морзе, передавая собщение по телеграфу, которое перед этим составлял сам Дмитрий Петрович. Обычно сеанс телеграфной работы продолжался не менее получаса. Но даже за это короткое время Алешка уставал от непривычной для него работы. Закончив крутить ручки динамомашины и перебросившись парой слов накоротке с телеграфистом, Алешка убегал на берег Удоронги и, нырнув в прохладу воды, быстро восстанавливал затраченные силы при работе на динамомашине. После этого, через час, Алешке предстояло уходить с заимки на выполнение другого задания.
В разных мечтах, по речкеУдоронге, рабочие рыли земляные шурфы, выбрасывая на поверхность плитняк, который служил в качестве геологических образцов. Алешка складывал в мешок приготовленные для образцов камни и приносил их на зимовье, где Дмитрий Петрович со своим заместителем, с помощью каких–то приборов проделывали геологический анализ. После этого результаты анализа телеграфист снова сообщал телеграфом в какой–то геологический штаб. И без Алешки не обходилось, он опять крутил ручки динамомашины.
В тот день Алешке предстояло сходить на участок, который находился в пяти–шести верстах от зимовья. Для этого надо выйти в северном направлении, вниз по Удоронге. Кругом неизвестость глухой тайги. Но мальчишеское упорство, которого ему было не занимать, не позволяло даже думать о том, что можно отказаться от выполнения задания. Наоборот, Алешка считал, что надо проверить себя на глухой таежной тропе.
Алешке дали одноствольное ружье и один патрон, заряженный мелкой дробью. Он был удивлен одним патроном. Начальник партии, заметив смущение Алешки, сказал, что если попадется рябчик, то и одного выстрела хватит. А если на тропе повстречается медведь, то посоветовал стрелять ему в глаза. День был жарким, солнце пригревало изрядно. Алешка отказался брать с собой накомарник, а на случай, если обрушится зловредный гнус, лицо смазал раствором жирного дегтя, смешанного с растительным маслом.
Таежная тропа, по которой Алешка направился, петляла между развесистыми соснами и высокими листвягами, и тянулась вдоль Удоронги. Вода речки светлая как детская слеза, певуче журчала на перевкатах. И это успокаивало Алешку и придавало ему увереность и он смело продвигался вперед. На всем пути тропа была твердой, переплетеной крепкими корнями деревьев, местами на ней лежали вдавленные в землю плиты серого плитняка. Незаметно тропа вывела Алешку на открытую отлогость, окруженную со всех сторон лесом. Отлогость снизу плавно тянулась наверх, врезаясь в крутую вершину горого хребта. Он поднялся по отлогости на вершину хребта и, осмотревшись вокруг, глянул вдлаль, и у него захватило дыхание. На многие километры раскинулась необозримая густая, зеленая тайга, вокруг – мертвая тишина, над головой – бездонное, синее небо, а на нем – оранжевый диск, пышащий жаром. И такое в Удерейской тайге встречается на каждом шагу.
Алешка сбежал с вершины хребта вниз, в ключ Удокан – приток Удоронги, и увидел то, что знал очень хорошо. Вдоль ключа длинной грядой лежали старательские отвалы из серых, круглых камней. За давностью времени они покрылись характерным темным пепельным налетом, обросли серым мхом. Местами отвалы уже покрылись густй чащебой. Вдоль ключа и отвалов торчали крепко сколоченные из лиственничного леса прогнившие деревянные желоба и колоды – приспособления для промывки золота. Золотоносный пласт, видимо, залегал на вершине отлогости, что бывает крайнем редко. С самого верху и до низу, до ключа, сохранился деревянный настил, по которому старатели в тачках скатывали горную породу. Алешка пристально глядел на прогнившие старательские приспособления, не мог знать, что здесь произошло полвека назад, внизу распадка, в золотом ключе. А от всего увиденного тянуло чем–то далеким, таинственным и зловещим. Перед ним лежал старинный, заброшенный, с кровавой историей прииск Александро–Невский.
Глянув еще раз на остатки старых старательских приспособлений, в голове Алешки мелькнуло: “Боже мой, даже здесь, эту далекую, таежную глушь, охватило стремление поживиться золотом”, впоследствии названное золотой лихорадкой. Алешке почему–то не хотелось долго задерживаться на старом прииске и, забрав в условленном месте геологические образцы, быстро его покинул. Вернувшись на зимовье, Алешка рассказал начальнику партии об увиденном старинном прииске, а он в свою очередь поведал ему о том, что произошло на нем полвека назад.
Историческая справка.
Первые золотые россыпи на северо–востоке Удерейского Клондайка, на речке Удоронге, были найдены в 1838 году. Эти первые россыпи были первыми отголосками золотой лихорадки. Вскоре по реке Удоронге было размечено 19 отводов, среди них и прииск Александро–Невский. Как только был открыт этот прииск, на нем срвазу же появилась небольшая артель. Добыча золота для артели считалась фартовой. За несколько летних сезонов здесь было добыто около 31 пуда золота ( или 507 килограммов). Место глухое и плохо доступное. Но, несмотря на это, Удоронга сразу же привлекла к себе любопытствующих. Вездесущий писатель М. Ф. Кривошапкин, путешествуя по Удерейскому Клондайку, в 1860–х годах, завернул и на Удоронгу и первым дал ей описание. В дальнейшем на Удоронге планировалось развернуть промышленную добычу золота. Журнал” “Золото и платина” в 1910 году сообщал, что красноярский золотопромышленник Иван Трифонович Савельев для добычи золота забросил на Удоронгу из Новой Зеландии драгу.
После того, как на прииске Александро–Невском старатели начали добывать золото, произошло непредвиденное. Бродячие старатели, проникнув на прииск и выследив артельщиков, убили их, а золото, добытое с большим трудом, похители. На следующий год убийцы–старатели сами объявились здесь и начали промывку драгоценного металла. Один из артельщиков оставшихся в живых, выследил убийц и привел сюда своих связчиков. И вновь совершилось кровопролитие. Убили тех, кто первым совершил убийство и похитил золото. Александро–Невский прииск заклеймили как место убийства, а золотой дух ключа Удокана насегда отбил у старателей желание охотиться здесь за “желтым дьяволом”, оставивших после себя кровавый след. Похищенное золото убийцы спрятали под крышей этого зимовья, где Алешке пришлось жить с геологами в то лето, когда он побывал на прииске Александро–Невском. Похищенное золото нашли случайно, и по собой метке на кожаном мешке безошибочно определили, что оно с этого прииска.
По вечерам рабочие усаживались на плоскоотесанные лиственничные сутунки, служившие лавками по обе стороны ярко горевшего костра. Место вечерних разговоров было удачным. С речки продувало прохладой, отгоняя тучи гнуса, который к вечеру начинал свирепствовать. Рабочие рассказывали об одном, о том, как они тянули лямку в сталинских концлагеряях, работая на лесоповалах. Часто гвоздем разговоров был Кирилыч. Он увлеченно рассказывал о разных случаях из своей охотничьей жизни: об осеннем отстреле медведя или лося, о ловле в конце зимы глухарей на петли.
Кирилыч уроженец этих мест, из соседней деревни Каменки, его возраст едва перевалил за черту в сорок лет. Он был не только заправский охотник–промысловик, как о нем говорили такие же охотники, как и он. Бывший фронтовик, прошел войну от первого дня до последнего, остался в живых, чему сильно удивлялся, рассказывая о войне.
Кирилыч – мужчина крепко сбитый, похожий на комель кряжистой лиственницы. Он присаживался к костру и прежде чем начать очередной охотничий рассказ, следовал привычке, которой никогда не изменял. Кирилыч курил трубку, постоянно посасывал ее, дымя крепким самосадом. На трубке, которую он сделал сам из крепкой березовой суковины, по краю ее чубука и на мунштуке, блестели ободки, выпиленные из медного ружейного патрона. В кожаном кисете вместе с табаком – самосадом лежало древнейшее приспособление для высекания искры, кресало – железная скобка с зазубринами на ее внешней стороне. Тут же лежал камень – кравцит и трут – чага, кусок сухого березового нароста. Казалось бы, сидя у пылавшего костра, можно было горевшей лучинкой запалить табак в трубке. Но Кирилыч этого не делал, а следовал выработанной привычке, которая в его действе считалась неким ритуальным свойством, которому он никогда не изменял. Высеченная кресалом из камня искра попадала на трут, и он начинал витиевато тлеть. Тлевший трут Кирилыч клал в трубку на табак и начинал ее усиленно раскуривать. Зрелище было любопытное, оно привлекало своим древним происхождением. Раскурив трубку и попыхивая крепким самосадом, он начичинал медленно рассказывать какой–нибудь случай из своей охотничьей жизни, сопровождая свой рассказ характерным каменским говорком.
Вечером того же дня, когда Алешка ходил за геологическими образцами на Александро–Невский прииск, начальник партии Дмитрий Петрович сказал, что следующим утром ему надо отправиться в поселок Южно–Енисейский. Необходимо доставить в приисковое управление, в отдел геологоразведки, подготовленный им короткий отчет о выполненной работе и заявку на доставку на геологическую базу необходимых продуктов, которые уже иссякли.
Посидев еще, какое–то время у костра, на тагане которого висел медный чайник, пыхтевший кипяченой водой и, наслушавшись, разговоров рабочих, Алешка покинул их и ушел в зимовье. Устроившись на душистой траве, лежавшей на палатях, он крепко уснул.
Проснулся Алешка внезапно. На заимке залаяла собака Кирилыча. Услышав ее лай, он глянул в окно, через которое пробивался сероватый рассвет. Он быстро соскользнул с палатей и выскочил из зимовья. Накидал в очаг приготовленные с вечера сухие лучинки с берестом. Пепел еще теплился с вечера. Он раздул его, и сухие лучинки вспыхнули огнем. Навесил на таган медный чайник со свежей водой, бросил в него пучок молодых смородиновых побегов. Когда чай был готов, он налил в кружку кипятка, ожидая, когда остынет. Из зимовья вышел начальник партии Дмитрий Петрович, держа в одной руке Алешкин мешок, в другой конверт.
- В тексте нет ничего секретного, если захочешь узнать, что написано в бумагах, можешь прочитать, - сказал начальник партии. Но Алешка твердо знал, что этого делать нельзя. Раз ему доверено доставить документ по назначению, значит проникать в его содержание недопустимо.
Алешка допил остывший чай в кружке и взял из рук начальника партии мешок и заглянул в него. В мешке лежал его же солдатский алюминиевый котелок, а так же пара хлебных сухарей, два спичечных коробка, в одном спички, в другом сахарин. Тут же лежали бруски вяленой оленины.
- Преодолевая маршрут, дорогой себя не насилуй, по возможности делай остановки и пей кипяченую воду, - сказал заботливо Дмитрий Петрович.
- Так и сделаю, - ответил Алешка и покинул геологическую базу.
Глава третья. На переходе по старой Каменской дороге.
Утренний свет только начал проникать между деревьями. Смутно видны очертания почерневших с ночи лиственниц. Мертвая тишина. Над Удоронгой низко и медленно плывет серый туман, на траве поблескивают крупные серебристые капли ночной росы. Над заимкой в свежем утреннем воздухе нахнет смолистым дымом горевшего костра.
Алешка проскочил деревянный мостик, висевший над Удоронгой и по знакомой тропе, переходившей в Каменскую дорогу, отправился по маршруту, на преодоление которого, как он считал, уйдет не меньше пяти–шести часов.
Солнце еще только собиралось выкатиться из–за кромки леса, было прохладно. И Алешка по холодку, не чувствуя усталости, быстро преодолел первый участок маршрута от зимовья до ключика Таленького. А это значит, что позади уже осталось восемь верст. Надо сделать первую остановку, решил Алешка. Место стоянки у ключа – густой ельник. Его пушистые ели не пропускали солнечных лучей, и он дышал прохладой.
Вода ключа певуче журчала по зеленевшим камням, сверкая серебром, и представляла собою нечто таинственное и неизвестное. Особенностью ключа было то, что вода в нем не замерзает никогда, даже зимой, всегда талая. Поэтому ключ и имел название Таленький. Алешке приходилось не один раз бывать у ключа Таленького в летнюю пору, в начале зимы и в морозную стужу, и он знал, что вода в нем никогда не замерзает. По вкусу вода ключа необыкновенная, сладковатая. Геологи утверждали, что вода в ключе наполняется водой подземных минеральных источников. Алешка как–то привык к Таленькому ключу, даже можно скзать сроднился с ним. Ему казалось, что ключ обладал какой–то притягательной силой, был неким природным существом, наполненным особым, необъяснимым свойством.
Остановившись у ключа, Алешка радостно с улыбкой взглянул на его убегающую воду. На бережку ключа лежала сухая лиственничная валежина, а на ней – треугольный чумашек, сделанный из березовой пластины, с ручкой, своеобразная походная, таежная посудина. Путник, проходя мимо, особенно в жаркую погоду, останавливался на отдых, пользуясь им. Подойдя к бережку ключа, Алешка опустился на колени, зачерпнул чумашком воды и напился, почувствовав в желудке какое–то необычное облегчение.
У ключа Таленького Каменская дорога расходится на двое. Левым руковом она продолжает тянуться до самого прииска Центрального. А правым, сворачивает куда–то вглубь тайги. Путь по левому рукаву двадцать пять верст. И Алешка быстро его пробегал. А вот сколько всего верст, если идти по правой части дороги, неизвестно. “Но пройти правый рукав дороги надо”, - подумал он про себя, Алешка много раз слышал от Кирилыча и от геологов, что рукав Каменской дороги, который у ключа Таленького уходит вправо, это часть дороги, пробитой еще в давние времена, в начальный период золотой лихорадки, когда ямщики из деревни Каменки обозами забрасывали на удерейские прииски харч и фураж для старателй. В иные годы ямщики уходили дальше, пробиваясь на северные прииски.
Алешка стоял в нерешительности, прислушиваясь к мелодичному журчанию Таленького ключа, раздумывая, как ему поступить. По какому рукаву Камнеской дороги продолжать путь. Левый рукав дороги он хоршо знал, по нему ходил много раз. А вот куда ведет правая часть дороги – неизвестно. И сколько времни потребуется, пока он будет добираться до Южно–Енисейска. Но в нем горело большое желание узнать эту часть дороги. Ведь всеравно, думал он, когда–нибудь придется по ней пройтись. Бросив беглый взгляд на ключ Таленький, подумал, что будет, то и будет. Алешка еще раз окинул взглядом правый рукав Каменской дороги и подумал, что его обязательно надо предолеть.
Из разговоров, которые он слышал, получалось, что эта часть Каменской дороги упирается в речку Удерей, в местность, на которой располагаются старинные прииски Калифорнийский и Покровский. А они были любимыми приисками Алешки. Словом, Удерейский Клондайк дарит ему счастливый маршрут, и пройдя по нему, сожалеть о нем не придется.
Покинув ключ Таленький, Алешка шел верст пять по местности, которая представляла собою равнину, поросшую смешанным лесом. Тут уживались листеница, сосна, береза и осина, чередуясь с ольховым мелколесьем.
И вдруг, как–то внезапно, таежная равнина разбилась на двое. Левой стороной равнина плавно спускалась отлогостью вниз. А с правой, упиралась в хребет, уходивший куда–то далеко наверх. Дно между равниной отогостью и хребтом было похожее на каньон.
Мимо хребта, вдоль его подножия, тянулась заросшая травой колея. Она выглядела пустынной и безрадостной. Алешка не хотел по ней идти. Он глянул на хребет, и заметил, на его отлогости еле видимую тропу. Алешка остановился и долго смотрел на тропу, которая привлекла его внимание своей необычностью. С самого низа хребта тропа вилась змейкой, а с его середины – прямолинейно и немыслимо круто упиралась в его вершину. И казалось, что тропа уходила под самое небо, скорее всего была своеобразным перходом, по которому тунгусы водили свои маленькие караваны оленей. Где–то наверху хребта, видмо имелись обильные курешки серо–зеленого ягеля, лакомства для оленей. Думая так, Алешка к этому времени жизни мог это определить безошибочно. Он побывал во многих местах Удерейского Клондайка и хорошо разбирался в местах, где могли пастись олени.
Алешка глянул на небо, а оно было пустынным. Лишь где–то по окраине небосвода медленно плыло одинокое, легковесное облачко, окрашенное золотистостью солнца. Облачко, окутанное синей вуалью, сдерживало жару и это облегчало и дыхание, и ходьбу. Вершина хребта, по которой бежала тропа, не была прямолинейной, она часто перемежалась небольшими седловинами, разделявшими ее на части. Тропа была твердой, покрытой серым плитняком, таким же, какой Алешка приносил из шурфов на базу в качестве геологических образцов.По ее кромке слева и справа, рос густой масляничный брусничник.
В природном порядке Удерейского Клондайка есть своя закономерность. И ее гланой чертой являются наступившие августовские солнечные дни. С их началом все заметно меняется. Только в начале августа на Удерейском Клондайке может стоять умеренное, неслыханное тепло, целительно проникающее во все поры тела.
Преодолевая тропу по вершине хребта, Алешка издали заметил огромный сосновый остров. Какая–то неудержимая сила толкала его спуститься вниз, в сосняк. На его опушке одиноко стоял барак. Остановившись в густом сосняке, он долго наблюдал за бараком в надежде увидеть хотя бы какое–то присутствие человека.
Но тщетно Алешка прислушивался к тишине сосняка. Кругом стояло глухое безмолвие, не чувствовалось даже слабое дуновение воздуха. Когда приблизился близко к бараку, увидел окружавшую его картину, о которой не мог и предположить. Появившись на прииске Центральном, он распросил у приискателей, что это за барак, который он обнаружил при переходе по нижней Каменской дороге. И оказалось все очень просто. И хотя говорить об этом в те времена было не принято, однако правду не утаишь, и Алешка узнал то, что увидел в сосновом лесу.
Барак – бывший лагерный пункт ГУЛАГа - стоял на ровной площадке. А она одним боком круто спускалась в ключ с названием Веселый – приток Удоронги. Лагерный пункт – лесоповал, раскинувшийся на огромной сосновой деляне. В лагпункте раньше находилась полсотня жещин–заключенных, которые заготавливали дрова, ипользуемые в качестве топлива драгой Центрального прииска. К бараку примыкали простейшие, примитивные постройки, поленница обветренных, высохших дров. В простенках барака зияли оскалившиеся щели. Вокруг барака изгородь, на ней сохранились куски обвисшей колючей проволоки. Рядом на высоких столбах торчала, словно скворечник, сторожевая вышка. Тут же, развесистая сосна, а на ее крепком суку висел железный рельс, по которому, видимо, стучали, с целью подачи какого–то сигнала, когда в этом возникала необходимость.
И хотя Алешка был еще мальчишкой, но знал, лагеря заключенных на Удерейском Клондайке возникли в декабре 1943 года. А в июне 1947 года были расформированы. Кто же были эти женщины, находившиеся в лагере в качестве заключенных? Может это те женщины–полячки, которые были насильственно депортированы в конце 30–х годов из Восточной Польши, когда ее передавали Западной Белоруссии. А может те, кто являлись женами партийных работников и офицеров Красной Армии, которых Сталин для устрашения народа безжалостно загонял в лагеря. Все это осталось одной из самых больших тайн Удерейского Клондайка, на территории которого находились лагеря заключенных – изобретение тоталитарного большевизма.
Алешка не был подростком с чистой мальчишеской, наивной психологией. Он образно представил всю картину происходивших в женском лагере, на лесоповале, событий. Представил их изолированную, обреченную жизнь. Женщины выполняли на лесоповале непосильную, каторжную работу, переносили все тяготы жизни в глухой тайге - проливные дожди, злейший гнус, глубокие снега, лютые морозы, снежные метели с пронизывающим ветром, режущим все живое, словно острой бритвой, голод и обреченное одиночество. Алешка часто вспоминал об увиденном, и каждый раз содрогался, ему не хотелось верить, что на пути по его любимому Удерейскому Клондайку встречались признаки трагической жизни людей.
Покинув расположение бывшего женского лагеря, Алешка какое–то расстояние шел по дороге, тянувшейся вдоль косогора. По дороге идти было трудно, она была засыпана острым серым плитняком. Эта дорога появилась здесь не случайно, по ней на американских студебеккерах вывозили с лагерного лесоповала дрова к драге, которая в летний период крутилась где–то между старинными приисками Калифорнийским, Теремеевским и Покровским. Пройдя примерно полверсты, Алешка поднялся по еле видимой тропе на хребет. Тропа долго тянулась по вершинам чередующихся друг за другом трехсопочных холмов. Неизвестно когда, видимо очень давно, речку, которая текла вдоль холмов, назвали Холмой. Эти три холма, соединенные в хребет, производили какое–то особое, неизгладимое впечатление. По вершинам холмов простирались большие массивы густого серо–зеленого ягеля. А той стороной, которой холмы спускались в речку, они были закрыты хвойными темными деревьями, между просветами которых рьяно мельтешили косыми линиями солнечные лучи.
Алешка сбежал с трехсопочного хребта вниз и оказался на переходе из одного мира природы в другой, которые резко контрастировали между собой. Только что шел по вершине высоченного горого хребта, на отлогости которого стояли темной стеной лиственницы, сосны и ели, под сенью которых раскинулись густые зеленеющие кусты вереска и брусничные курешки. А сейчас спустился в неописуемую, загадочную низину и оказался совершенно в другой природной зоне, дышавшей мертвой тишиной, где даже не чувствовалось дуновения воздуха.
Глянул впереди себя. Перед ним раскинулась необозримая во всю ширь и даль площадь, покрытая сочной, зеленой травой. И куда ни глянешь, пространство площади на удивление было ровным как ладонь. Он преодолел журчащую на перекате, сверкающую ярким хрусталем в солнечных лучах воду речки Холма. В этом месте речка делает резкий изгиб, вклинивалась в площадь с разворотом в сторону другой речки – Удерея. Вся окружающая местность – Калифорнийская площадь, название которой она получила от названия старинного прииска Калифорнийска, когда-то занимавшего большую часть удерейской долины.
Историческая справка.
Яковлевский отвод - один из тех приисков периода золотой лихорадки, который был открыт по одним источникам в 1839 году Никитой Федоровичем Мясниковым, по другим, был заявлен в 1856 году горным чиновником Михайловым и переименован в Калифорнский. Вскоре его основным владельцем стал красноярский купец первой гильдии Михаил Андреевич Крутовский. Созвучие Калифорнский отвод видимо, не устраивало владельца, и он переименовал прииск под стать северо–американской Калифорнии в Калифорнийский. С таким названием прииск числился до последнего своего дня, до закрытия. Со временем прииск стал принадлежать наследникам семьи Крутовских. Несмотря на то, что горная порода прииска имела относительно высокую золотоносность, 44 доли в 100 пудах песка, золото на нем не добывалось. Прииск заключал в себе особую историческую значимость. Весной 1901 года золотопромышленники совершили здесь промышленно–технический подвиг, пустили на прииске в добычу золота первую в Приенисейском крае золотопромывальную фабрику–драгу. С этого года прииск был определен в качестве базового Акционерного золотопромышленного общества “Драга”. В середине 30-х годов прииск закрыли, а его территорию отвели для использования сенокосной площади Удерейского золотоприискового управления. Осенью 1989 года левобережная отлогость, именуемая Калифорнийской террасой, поросшая густым смешанным лесом, была стерта с лица земли. Террасу подготовили под гидравлическую разработку горной породы с целью возбновления здесь добычи золота.
Алешка хорошо знал местность Калифорнийской площади. На ней ему приходилось бывать в разные времена года, и она всегда выглядела по–разному. В весеннее половодье горячее солнце растапливало скопившийся за зиму снег и вешние воды заливали площадь, она становилась большим, непреодолдимым плесом. В летнюю пору площадь покрывалась зеленой густошью сибирского разнотравья, запахи которого кружили голову. Наступившей зимой на Калифорнийскую площадь обрушивались снегопады, и она тонула в их густых объятиях. Выпавшие снега делали площадь совсем иной по сравнению с той, какой она была летом. В морозную стужу еловый лес, стоявший на северной границе площади, тонул в густом, непродыхаемом тумане, покрываясь снежным куржаком. Перемерзшие сучья елей не выдерживали лютой стужи и над еловым лесом был слышен их треск. Вьюжившие февральские метели добавляли снега к тому, какой уже покрывал площадь. Дувшие метели сильно топили площадь, превращая ее в непроходимую снежную крепость. Но вот наступала долгожданная весна и Калифорнийская площадь как и весь Удерейский Клондайк, оживала, погружаясь в то состояние, когда яркость солнечного света и синева спресованного снега сливались и вокруг наступало то удивительное снежное безмолвие, пахнувшеее ароматом, которое не поддается простому описанию, его надо видеть и чувствовать. Алешка никогда так не испытывал неистребимой привязанности к Удерейскому Клондайку, как сейчас, когда преодолевал по нему версты тяжелого маршрута.
Все происходившие изменения на Удерейском Клондайке были своеобразной симфонией. Алешка еще пока не понимал музыкальный смысл симфонии, но всем своим нутром ощущал, что все происходившее в природе и есть эта музыкальная симфония, от которой испытывал необяснимое чувство. Это была та мальчишеская любовь к Клондайку, о которой он будет помнить всегда, никогда об этом не забывая. Порою у Алешки возникало воображение, что Удерейский Клондайк, лучший уголок на всей планете земля. А иногда он думал и о другом. Может любовь к Клондайку это всего лишь иллюзия. И он задумывался над своим чувством. Но проходило время, и это чувство, его любовь к Удерейскому Клондайку, снова всплывали в нем, с новой силой.
Был полдень, горячее солнце стояло в зените, в траве вовсю стрекотали кузнечики. Вокруг висело звенящее безмолвие. Воздух, напоенный водой горной реки, запахами, идущими из гущи елового леса, стоял без движения. Очутившись на Калифорнийской площади, Алешка почувствовал сильную усталость. Он знал, что преодолел уже от зимовья на речке Удоронге до Калифорнийской площади по гористой, труднопроходимой местности не меньше двадцати верст. Предстоит еще преодолеть десяток верст, прежде чем он доберется до центра Удерейского Клондайка, до поселка Южно–Енисейска. И он решил здесь сделать привал для передышки.
Чтобы избавиться от усталости, он разделся и вошел в речку Холму, прохлада воды которой мигом сняла с него появившуюся усталость на переходе. Приняв водную, охлаждающую процедуру, теперь надо было подкрепиться, заморить червячка. Он перешел на кромку между площадью и еловывм лесом, выбрал удобное местечко, собрал охапку сушняка и запалил костер. Соорудив незадачливый таган из камней, поставил на него котелок со свежей водой, почерпнутой из речки Холма. Красные языки пламени облизывали дно котелка и вскоре вода в нем закипела. Алешка бросил бруски вяленого оленьего мяса в кипящую воду. Запахи дыма и кипящей жидкости в котелке смешались. Эти чудодейственные запахи оседали внутри Алешки, входили в его плоть и кровь и потом постоянно напоминали о Калифорнийской площади.
Заправившись мясной похлебкой, а потом и чаем из побегов смородины с сахарином, ему как всегда захотелось использовать пребывание на Калифорнийской площади, чтобы еще раз пообщаться с ней. Каждый раз, бывая на площади, Алешка не переставал любоваться ее природой. Для него площадь была одной из изюмин Удерейского Клондайка.
Глава четвертая. На пути от Калифорнии до центра Удерейского Клондайка.
Вот и сейчас, Алешка прежде чем отправиться по местности старинного прииска, окинул взглядом своих любопытных глаз Калифорнийскую площадь, насколько можно было ее вместить в поле своего зрения. Посещать старинные прииски, находить на них что–то новое, доселе неизвестное, было самой сильной его мальчишеской страстью. Ему всегда казалось, что он бежит по песчаной тропе золотого прииска, пролегающей по отвалам отработанной горной породы и не может достигнуть ее конца, она убегает куда–то в неведомую ему даль. Но именно эта неизвестная даль и привлекала Алешку каждый раз бывать на старинных приисках.
Преодолевая Калифорнийскую площадь по пушистому, зеленому ковру, он переместился на песчаный отвал отработанной горной породы. И как–то неожиданно набрел, как ему показалось, на старое русло, которое тянулось в виде наклонной ровной линейки. А фактически, это оказался исскуственно сделанный канал. Он начинался в 500-х метрах от того места, где в него втекала вода из речки Холма. Ширина и глубина канала была не более четырех метров. Удивляла то, что дно и бока канала были плотно выложены отвальным круглым камнем. Местами по бокам канала уже росло сосновое мелколесье.
И хотя с момента постройки канала прошла целая вечность, однако он был в рабочем состоянии. Алешка не стал теряться в догадках для чего канал был построен. Было очевидно, что вода из речки Холма попадала в канал, а в нем наклонно стояли деревянные шлюзы и в них с помощью гидравлики с локомобиля промывали золотой песок.
Все что Алешке приходилось находить и видеть на старинных приисках, сильно его впечатляло, и он все чаще стал представлять как когда–то, давным–давно, в этих местах, на Калифорнийской площади протекала интересная и загадочная жизнь, в которой было самое главное – добыча золота.
Алешка вспоминал один из дней прошлого года. В тот день он долго путешествовал по золотой долине, и забрел в хвойный бор, на Калифорнийскую террасу. Сосняк купался в теплом солнце бабьего лета. Повсюду золотисто–зеленый мшистый ковер. Он упал на мягкий мох и отдался той чудодейственной силе благостной тиши, какая окружала его. В синеватом небе ни облачка. Припевкавшее солнце пронизывало его уставшее тело от длительной ходьбы. А воздух, напоенный ароматом сосновой хвои, мха, брусничника и прохладой, идущей с речки Удерей, кружил голову, проникал во все поры тела.
Поглащенный нахлынувшей тишью, Алешка готов был остаться в ней навсегда. Царь металлов не был лишен чувства прекрасного, коли выбрал для своего обитания один из причудливых уголков природы. Насладившись тишью и ароматом леса, теплом солнца, с чувством душевного облегчения, Алешка покидал хвойный бор золотоносной террасы, утонувшей в Калифорнийском безмолвии. Сбегая с крутого песчаного отвала, зацепился за что–то обувкой и упал. Из песка торчал железный дражный черпак. Очистив его лобовую часть, Алешка увидел английские буквы. Из нескольких слов запомнил одно – Морган. Тогда по незнанию не придал этому слову никакого значения. Через мнгого лет среди документов Удерейских золотпромышленников нашел один, из которого явствовало, что в 1910–х годах прииск Калифорнийский покупал у английской фирмы “Морган и Джеллибранд” дражные черпаки. Вот так, обычный прииск, каких на Удерее было немало, выгодно торговал с крупнейшей, заморской страной Европы – Англией.
Кругом висела томящая душу тишина, горячее солнце властвовало над Калифорнийской площадью. Алешка спустился к берегу Удерея. Желтая вода на перекате пузырилась и сверкала в солнечных лучах яркого солнца. Он остановился на берегу Удерея в том месте, где напротив, в сотне метров, была видна речка Мамон, в устье которой когда–то находился прииск Теремеевский. Алешке давно собирался побывать на этом старинном прииске и уже было хотел перейти вброд по перекату Удерей и направиться туда. Переход вброд бурливший на превкате Удерей его не смущал. На Центральном Удерее, начиная от Александровского моста и кончая территорией Калифорнийского прииска, а это более 15 верст, пожалуй, не было места, где бы он не переходил Удерей вброд по перекату. И подумал, если он зайдет на прииск Теремеевский, то вернется домой, в поселок Южно-Енисейск, поздно вечером. А ему хотелось вернуться еще засветло. Окинув взглядом территорию Теремеевского прииска, он продолжил путь по Удерейскому Клондайку.
Историческая справка.
История прииска Теремеевского, соседствующего с приисками Калифорнийским и Покровским, связана с биографией Шанявского. Прииск был отведен в 1840 году, но до середины 1850–х годов золото на нем не добывалось. С этого времени прииск принадлежал Шанявскому. Леон Альфонсович Шанявский – личность необычная, сочетающая в себе много разных качеств. Польский дворянин, выпускник Академии Генерального штаба, генерал–майор, был приглашен генерал – губернатором Восточной Сибири Николаем Муравьевым на должность особого порученца командующего войсками Сибирского военного округа. Он был женат на Лидии Алексеевне Родственной, золотопромышленнице из города Канска, совладелице прииска Спасского, когда–то принадлежавшего Никите Федоровичу Мясникову, одному из основателей енисейской золотодобвающей промышленности. Прииск Спасский находился на Удерейском Клондайке, на речке Большой Пескиной – притоке Удерея. За первые полвека на прииске Теремеевском добыто более 4 пудов золота. Л. А. Шанявский знаменит еще и тем, что в 1908 году по решению Государственной Думы и при поддержке государя Императора Николая I I открыл на свои деньги в Москве вольный университет, в котором учились многие известные люди, в том числе поэт Сергей Есенин, дочь красноярского купца Петра Гадалова Вера. Не без вклада удерейского золота был открыт университет, впоследствии названный именем Шанявского. Большевики не могли простить Шанявскому его золотое богатство, экономическую независимость и смелость открытия вольного университета. И как только захватили власть, сразу же его национализировали, разместив в нем коммунистический университет им. Я. М. Свердлова. Затем передали высшей партийной школе при ЦК КПСС.
Покинув Калифорнийскую площадь, Алешка как–то незаметно вошел в Покровское поле, которое было продолжением Калифорнийской площади. Поле так назвалось по названию прииска Покровска, когда–то простиравшегося большой полосой вдоль речки Удерей. Алешка к прииску Покровску относился с благоговением.
Часто бывая на Калифорнийской площади, ему приходилось пересекать и Покровское поле, которое в летнюю пору представляло собою зеленый ковер. Здесь, на бывшем Покровском прииске, в ключе, вытекающем из густого ельника, он увидел впервые, как старатели добывают золото, которое олицетворяло всесильного царя металлов. В силу мальчишеского возраста Алешка еще не знал, как надо объяснять многие вещи, встречавшиеся в жизни. Но, увидя добытое золото на Покровском прииске своими глазами, он почувствовал всем своим нутром, что главное существо Удерейского Клондайка – золото.
Историческая справка.
Первоначальное название прииска Третье–Никольский. Прииск относился к числу тех многих удерейских золотоносных отводов, которые были открыты в конце 1830-х начале 1840–х годов. Первым владельцем прииска Третье–Никольский был известный красноярский купец, имевший звание потомственного и степенного гражданина, Николай Петрович Токарев. По мнеию современников, Н. П. Токарев был весьма одаренным от природы человеком, трудолюбивым, успел послужить городским головою Красноярска. Золото со дня открытия прииска на нем не добывалось. В 1877 году прииск перекупил купец В.Ф. Первухин и дал ему новое название – Покровский. За период с 1894 по 1896 год на прииске было добыто золота всего 2 пуда и 26 фунтов. В 1897 году прииск Покровский и находившийся рядом, в устье речки Мамон прииск Теремеевский, были взяты в аренду торговой фирмой, выступающей под именем Торгового Дома “Трифон Савельев и сыновья”. Для облегчения добычи золота на прииске Покровске, И. Т. Савельев сразу же установил гидравлическую машину с локомобилем. В 1910 году установил на речке Удерей драгу, доставленную из Новой Зеландии. В 1918 году на Удерейском Клондайке начались бесчинства красных партизан, угрожающие золотому промыслу. И прииск Покровский И. Т. Савельев перечислил в состав Алесандровского золотопромышленного акционерного общества. В середине 30–х годов прииск Покровский был закрыт, все дома и дворовые постройки были перевезены на соседний Гадаловский – Центральный прииск, в поселок Южно–Енисейский. В годы развитого социализма Покровское поле служило выпасом для лошадей. В 1970–1980–х годах на нем располагался местный аэродром.
Алешка заканчивал свой долгий путь по Удерейскому Клондайку. Позади остались трудные версты перехода по тайге, по крутым и длинным горным хребтам, по территории старинных приисков.
Вечерело. Красное солнце уже давно миновало приисковую округу и упало где–то за Спасским перевалом. Бросив беглый взгляд на левобережный горизонт, светившийся красным светом, напоминающим сполохи пожара, Алешка устало преодолевал последние метры Покровского поля.
С Удерея, поблескивающего желтизной журчащей воды на перекатах, тянуло прохладой, в низинах то там, то тут, расстилалась еле видимая синяя полоска туманной пеляны. Разряженный чистый воздух, потерявший солнечное тепло, стал легким и гулким.
Вдали маячил Удерейский правобережный хребет, а с ним вырисовывались очертания его форпостов – гор Горелой и Зеленой. Алешка остановился и оглянулся назад, и с облегчением вздохнул, что сегодняшний маршрут по Удерейскому Клондайку закончился. Проскочив через разливавшийся на песчаной дороге Гремучий ключ, Алешка поднялся по улице, ровной как линейка, наверх поселка и добрался до своего дома.
Эпилог.
Алешка проснулся внезапно. Первоначально он почувствовал тяжесть в теле от вчерашнего долгого перехода по нижней Каменской дороге. Однако долго залеживаться не стал. Глянув в окно, заметил, что на улице уже светло. Не раздумывая долго, он быстро собрался и побежал в золотоприисковое управление. Благо, оно находится рядом с домом в котором проживала семья Алешки, в полсотне метров.
Он поднялся по высокому крыльцу, прошел по коридору и остановился перед дверью, за которой находилась комната отдела золоторазведки. Перед тем, как открыть дверь комнаты, Алешка задумался, кто же там его встретит. А когда открыл, от неожиданности даже опешил.
В комнате за столом сидела сотрудница отдела, совсем молодая девчина, внешний вид которой сразу же привлек внимание Алешки. Белокурая, одетая в синий двубортный френч Томского политехнического института. На плечах фреча лежали широкие, тесненые желтыми нитками, погончики, говорившие о принадлежности к институту. Она была студенткой старших курсов Томского политеха и находилась на практике в Удерейском золотоприисковом управлении, в отделе золоторазведки.
Для Алешки форма Томского политеха не была новизной. В это время уже многие выпускники местной средней школы учились там. Да и сам Алешка иногда подумывал над тем, а не пойти ли и ему учиться в Томский политех, когда закончит учебу в школе.
Алешка вежливо поздоровался и подал сотруднице золоторазведки конверт. Она развернула его и достала листочки, написанные, начальником геологической партии Дмитрием Петровичем Вотинцевым. Сотрудлница взяла в руки первый листок, бегло взглянула на него, сказала, что когда придет начальник золоторазвекдки, она его передаст ему. Развернув второй листок, на котором был составлен список запрашиваемых продуктов, начала медленно читать, спрашивая Алешку.
- Через два дня на речку Удоронгу, на геологическую базу, выйдут две въючные лошади, груженые продовольствием, - сказала сотрудница, продолжая читать заявку, бросая бегло взгляд на Алешку.
– Их отправкой занимаюсь я. Хлеба отправим булок двадцать, муки мешок, соленой горбуши, много банок мясной консрвированной тушонки, вяленого мяса из оленины. По своему своему опыту прошлой практики знаю, что из него можно варить мясную похлебку, - перечитывала сотрудница список продуктов, комментируя его.
- А зачем растительное масло? – вдруг спросила она.
- В лесу уже появились грибы, и повар может приготовить грибницу, но ее надо сдобрить растительным маслом, - ответил Алешка.
- Отправим чайную заварку в плитках, небось все уже соскучились по настоящей заварке? – спросила сотрудница.
- Завариваем молодые побеги смородины, - ответил Алешка.
- А зачем шоколад? - вдруг как–то резко произнесла сотрудница отдела.
Алешка внутри весь насторожился, но внешне вида не подал.
Вопросы, задавемые сотрудницей, Алешка вследствие мальчишеского возраста воспринимал с недоверием, он был еще не подготовлен к подобного рода разговорам. Но понимал, раз Дмитрий Петрович включил шоколад в список, значит так надо. Ему было неловко воспринимать недоверие к главному геологу, которого он безмерно уважал. Он не растерялся и сразу же ответил:
- Рабочие утром уходят рыть земляные шурфы, не завтракая. Дмитрий Петрович практикует утром вместо завтрака выпивать кружку горячего чая, разведенного шоколадом, и до возврата на базу, они не испытывают голода, - ответил Алешка, не зная, как решит сотрудница.
- Ладно, убедительно, - сказала сотрудница. - В качестве гостинца отправим конфеты – "лампосейки", пусть геологоразведчики и рабочие по вечерам пьют с ними чай.
- Очень хорошо, - по-деловому ответил Алешкаи и радостно улыбнулся.
- Когда уходишь на Удоронгу? – спросила сотрудница золоторазведки. – Передавай привет Дмитрию Петровичу, всем остальным.
- Да вот прямо сейчас и уйду, - уже на ходу ответил Алешка и выскочил из приискового управления.
Через час Алешка накинул на плечи мешок, в котором как всегда лежали отцовский алюминиевый котелок и коробок со спичками и вышел за околицу приискового поселка Южно–Енисейский. Он долго поднимался по занудному тянигусу Каменской дороги, переходя с одной террасы на другую. А когда его преодолел и вошел в нормальный ритм ходьбы, резво продолжал свой нелегкий путь на базу геологоразведчиков ...
“Пробегу еще двадцать пять верст, до речки Удоронги, и круг маршрута по Удерейскому Клондайку, замкнется”, – думал про себя Алешка. Ведь он давно мечтал пройти маршрут по замкнутому кругу, по Удерейкому Клондайку. И вот его давняя мечта сбылась.
… А потом Алешка будет часто вспоминать этот маршрут по Удерейскому Клондайку, который со своей историей и судьбой войдет в его плоть и кровь, станет маяком в его творческой жизни.
Россия – Сибирь – Красноярск – Новосибирск, 2014 г.