(Начало http://www.proza.ru/2013/11/28/914)
...И ничего не произошло. Из дурманящего ласкового омута меня вырвал резкий сигнал – рядом с нами подпрыгивал от нетерпения старенький «Москвич».
Мы отскочили на обочину.
– Нашли место! – плешивый дядька устало захлопнул дверцу и дал по газам. Похожая на хозяина тощая облезлая ёлка печально кивнула нам из приоткрытого багажника, буднично чихнул двигатель, и машина скрылась в переулке.
Наваждение исчезло. Не было вокруг никакой сказки. Давно сыпал мелкий мокрый снег, и ветер усилился. Вместе с чудесными пушистыми хлопьями растворилась в балтийской сырости Лапландия.
И вообще, я замёрзла. И давно пора домой – вахтёрша уже заперла двери, и придётся канючить и уговаривать, чтобы не писала телегу в деканат. И Ритка меня ждёт, ворчит, что приходится опять греть чайник. А ещё ждут заброшенные лекции по физике.
Дело не в физике, и не в чайнике. Стою тут посреди дороги, растаяла и уши развесила. Что за бред, какие наркодельцы, подворотни, облавы, следователи?! Зачем мне эту лапшу вешают? А всё и так понятно, мы, женщины, вечно бросаемся утешать несчастных трагических героев. Отличная тактика – наплести небылиц, разжалобить, и можно брать нас голыми руками. Ах да, ещё сыграть понатуральнее, но с этим кое у кого проблем, похоже, нет, несколько лет рядом с хорошим режиссёром из кого угодно сделают лицедея-профессионала.
А я не верю. Как Станиславский. Тоже мне, театр драмы и комедии. Что-то у меня с драмами и комедиями в последнее время перебор.
Так, метро, кажется, в той стороне? Кто-то обещал меня до этого метро проводить.
Александр усмехнулся.
– Пойдём, поздно уже, – и лёгким щелчком стряхнул снег с помпона на моей шапочке. Я вскинула голову, но его глаза уже были надёжно спрятаны за линзами очков. Отличная маскировка. – А ты, и правда, похожа.
– На кого? – вот пусть только попробует опять сказать, что на Герду. Сказочник.
– На младшую сестрёнку, которую мне всегда хотелось иметь. Я бы ей рассказывал на ночь страшные сказки, а она бы всё равно ничего не боялась.
На сестрёнку?! Да я могла поклясться, что он хотел... Впрочем, это уже неважно. Хватит с меня игр. Всё вокруг – мираж, обман и лицемерие.
А может, я просто дура?
***
Я окончательно запуталась. И, кажется, не распуталась до сих пор – прошло почти три месяца, а я сижу тут на холодном подоконнике, прогуливаю лекции и жду неизвестно чего. Хотя понятно, чего жду и о ком хочу услышать, нечего себя обманывать.
А Инка и рада, грузит меня по-полной новостями из жизни Театра, а новостей накопилось прилично. Прогон перед контролирующей комиссией прошёл удачно, сам спектакль в подшефной воинской части – тоже, и Театру разрешили расширить репертуар. Игорь взял ещё две пьесы, и Инка в одной из них получила главную роль.
Поздравляю.
Машка с Джоном, наконец, поженились, а свадьбу сыграли на даче. Жених с невестой приехали туда в джинсах, только фату и бабочку нацепили. Было так весело и необычно!
Здорово.
Близнецы завербовались на три года куда-то на Север. Они маются в коммуналке, в одной комнате с мамой и бабушкой, а сейчас появилась возможность вступить в кооператив. Только в Ленинграде денег на квартиру не заработаешь.
Наверное, правильно. Жаль, что уходят, неплохие ребята.
Михаил вернулся в Театр, Игорь ему ни слова не сказал, как будто ничего не произошло. Зато Симка теперь ходит, как шёлковая, с Мишкой не задирается, а вот Костик совсем скис. Эти два придурка давно за Симкой бегают. А Мишку просто задевает, что она никак не реагирует на его неземную красоту. А она, наверное, так цену себе набивает.
Ничего себе, и почему я сама тогда не догадалась про любовный треугольник?
– А Таня? – я тут же пожалела, что спросила, но было поздно.
– Ну ты даёшь! Ей уже рожать скоро. Тоже ничего не видела?
– Нет. А ты что, знала?
– Конечно. Давно все заметили, ещё когда она на репетициях появлялась. Какой ей теперь театр? – Инка встряхнула шикарными обесцвеченными химическими кудряшками, а у меня перед глазами почему-то подпрыгнул серенький крысиный хвостик.
– А... Игорь что?
– А что – Игорь? Игорь – творческий человек, когда ему с горшками возиться? Хотя, не знаю, – Инка раздраженно пожала плечами. – Но я на месте Таньки лучше бы матерью-одиночкой осталась. У них хоть льготы разные, вполне приличные, а с таким мужем только намаешься. Игорь, конечно, талант, но классический неудачник, согласись. Студенческий театр – это как хор ветеранов в ДК. А Танька – дура, не в кровать к нашему гению надо было прыгать, а с его друзьями поближе знакомиться. Там, знаешь, какие имена?
Я отвернулась. За окном было серо и тоскливо. Местная весна совсем на весну не похожа, это на родине сейчас всё оживает, птицы поют, и небо синее. Здесь пасмурно, сыро, даже снег ещё не сошёл. И разве это снег? Грязный серый лёд был когда-то снегом, пушистым, нежным, а сейчас его уныло разбивает ломиком наш дворник Ильдар.
Мне так захотелось домой, в свой старый маленький провинциальный город. Пусть он внешне совсем не такой ослепительный, зато там всё понятнее и проще. Белое – это белое, чёрное – чёрное, а красные косынки на шеях – обыкновенные пионерские галстуки, а не пародии на пончо. А может быть, я опять ошибаюсь, и это не город виноват, а жизнь такая – сплошная коммунальная кухня, только снаружи прикрывающаяся шикарными фасадами? И я раньше этого не знала?
Я спрыгнула с подоконника. Хватит, в Театр я точно теперь не вернусь. И ждать, что услышу что-нибудь о Саше, смысла нет. Если бы он хотел, давно бы меня нашёл. Довольно с меня театров.
Инка тоже засобиралась.
– Ой, и мне пора. Так надоели эти физики с математиками, хочу летом попробовать в театральное поступить.
Удачи.
– А ты, Королёва, не тяни с возвращением. Сама знаешь, свято место... Вон, нового звукорежиссёра Игорь быстро нашел.
Я замерла.
– Ах да, ты же, наверное, ничего не слышала. Александр умер.
–...Что?
– Ну, не умер, погиб. Сразу после Нового года он зачем-то уехал в Ташкент. Вроде, письмо какое-то получил. Никто толком ничего не знает, если только Игорь, но он молчит. Так вот, он уехал, а через несколько дней его там нашли в сгоревшем доме. Опознали только по документам, они не слишком пострадали. То ли несчастный случай, то ли убийство. К нам следователь командировочный приходил, но что мы могли ему рассказать? Машка сильно плакала, а Миша с Костиком напились вдвоём, представляешь? Это враги-то, вот цирк! – Инка опомнилась, скорбно помолчала. – Ну, всё, пока, приходи, а то опоздаешь, художников вокруг полно, – Инка была уже в коридоре и мгновенно растворилась в толпе.
А у меня не получалось двинуться с места. Как же так? Этого просто не может быть... В горле стоял ком, хотелось зареветь, прямо здесь, в голос, но почему-то не получалось.
Значит, всё, что он тогда рассказал – правда. А я не поверила. И в Ташкенте не поверили тоже. Это же было его самым сильным желанием – чтобы ему просто верили. И ничего теперь не исправить, и время не отмотать назад, он был прав.
Я не могла заставить себя уйти или хоть что-нибудь сделать. Но, вдруг вспомнив, бросилась к сумке, расстегнула боковой кармашек. Чуть помятый блокнотный листок был на месте, там, куда Сашка положил его в тот вечер.
Дрогнув, развернула лист. Нарисованная всего несколькими штрихами, на меня смотрела девочка с прямой чёлкой и длинными волосами. Короткая подпись: «Герда, не грусти. Захочешь сбежать – вот тебе северный олень». Оленем оказалась маленькая уродливая козявка с роскошными ветвистыми рогами, пририсованная в самом уголке. Я даже невольно улыбнулась.
Саша, Саша... Я прижалась лбом к холодному стеклу. Странно, кажется, наконец, появилось солнце. Робкое, еле пробивающееся сквозь низкую ленинградскую облачность. Солнце в дымке.
Город как будто расправлял уставшие за зиму плечи. Дворник продолжал колоть лёд, и тот потихоньку таял. Городской мусор, грязь и песок оставались на тротуаре, а прозрачные ручейки тонкими струйками бежали по дороге, к речке, чтобы добраться до большой реки, а оттуда – в залив, поближе к морю. А потом они вырвутся в океан, а оттуда – куда им захочется.
Только были ручейки почему-то уже солёными, я откуда-то это знала. Может, от соли, которой Ильдар зимой посыпал тротуары. Или это от слёз?