Знамение Времени или Шаг к Свету. Часть вторая. Глава пятая: Запертые двери
18 октября 1864
Бредовые предрассветные сумерки уже уступили место мрачному удушью ледяного ветра, и серость утреннего неба просветлела матовой сталью дождевых туч, когда два случайно встретившихся, два совершенно разных существа, не знающие ничего друг о друге, не верящие миру, не доверяющие даже самим себе, шли вместе по одной улице и думали об одном и том же, и, как не удивительно, не скрывали друг от друга осколков своих мыслей. Улицы еще были пусты, темны окна, и неприветливо, уныло трещали и скрипели ставни и распылялась крошка опавшей, истоптанной листвы. Город походил на кладбище, но странную пару это могло только обрадовать. Они бы и рады были жить там, где только и бродят мирные мертвые, но нет, у них иная миссия, иное бремя...
- Моя гостиница. - объявил Джеймс, когда они дошли до места назначения. - Я даже и не знаю, как мне тебя благодарить. Ты спасла меня, когда даже ангелы спали.
- Ангелы? Альвы? - Джина вопросительно глянула на него. - Неужто ты считаешь, будто бы им есть до нас дело? Когда-то в далекой своей обители они были существами тепла и света, но сея планета охлаждает любое сердце. Слишком много времени прошло с тех пор, как они, покинули дом, и теперь они уж наверняка осколки льда — ничего более.
- Быть может это не так...
- Не так? Считаешь? - Джина покачала головой.
Обитель чужая, ты нас приютила,
Ты кров нам дала, чтоб защиту тебе
Дарили прекрасные, вольные альвы,
В зеленых лесах, в небесах, на воде.
Чтоб вольные альвы тебя защищали
От тьмы, что пыталась проникнуть со звезд
В лучистые недра твои и желала,
Чтоб тьмой вездесущей покров твой порос.
Что мы упустили, обитель чужая?
Как враг смог таиться у сердца в тебе?
Теперь мы бессильны, теперь мы у края,
В земле, под землей, под луной и в воде.
Остыли сердца и опущены руки,
Молиться мы будем далеким богам,
Но смогут сквозь толщу проникнуть те звуки?
Помогут ли боги покинутым нам?
Обитель чужая, серы твои земли,
Бесплодны равнины, бесцветны цветы.
Ветры твои скупы, и воды не чисты,
И дом никогда не заменишь нам ты.
И люди тут дики, и нравы суровы,
Чужие, скупые дают имена
Тому, кто однажды лишился надежды,
Тому, что решился спуститься до дна.
Навеки мы с вами, пустые равнины,
Навеки с тобой мы, Стареющий Мир,
Но мыслями снова мы бродим по дому,
Где юность природы, где песни и пир.
Мы бродим по миру, где небо безлико,
Но мыслями ищем мы россыпи звезд,
Что светят над нашим сияющим миром,
В чертогах бессмертных, прекраснейших грез.
- Да, так поют альвы. - протянула Джина — Они поют и другие песни, но о тех я умолчу, ибо суровый холод их слов растревожит твое сердце и мысли твои помутятся. Не слушай земных альвов и не верь им. Будь мыслями близок к богам, и если тебе посчастливиться, однажды ты встретишь истинных альвов, ласковых и лучезарных, чудесных, веселых... Если посчастливиться, их встречу и я... - Джина опустила голову и лицо ее потемнело. - Я верю в это... - произнесла она спустя минуту. - А во что веришь ты?
Джеймс потянул за кожаный шнурок на шее и вытащил отполированный деревянный медальон с вырезанным на нем рунескриптом.
- Это защита богов. - чуть улыбнулась Джина. - Возможно, это они направили меня тебе на выручку. Ведь ты не имеешь понятия, кто я, не имеешь понятия о том, что доступно мне.
- Нет. - ответил Джеймс. - Но если ты скажешь, что боги покровительствуют тебе, что боги указывают тебе путь, я поверю. Непременно поверю.
- Боги так далеки, что голоса их меркнут, и я порой не различаю их слов. Но близится день, когда страж их передаст мне просьбы их и наставления.
- Я верю твоим словам и верю, что так все и будет.
Джеймс тряхнул головой, и с его волос посыпались брызги. Джина странно усмехнулась и вытащила вдруг серебряный триквер, что носила на груди на тонком кожаном шнурке, точно как и Джеймс.
- А вот моя защита. - произнесла она.
- От кого? - Джеймс протянул руку и коснулся нагретого ее телом символа.
- От тех, кто желает заполучить меня. От истинного Зла.
- Но кто...
- Не спрашивай! Лучше поднимайся к себе в номер поскорее и выпей чаю. Боюсь, простуды не миновать. - Джина сложила руки на груди и опустила голову, ожидая, когда же далеко не случайно спасенный ею утопленник наконец удалиться, быть может, даже навсегда.
Джеймс многозначительно посмотрел на распахнутое окно второго этажа.
- Я хочу проводить тебя. - произнес он.
- Черта с два! - возмутилась Джина. - Я ведь кажется уже отказалась от этого? Но если тебе так неймется, провожай, коротышка! Но какого черта мы тогда пришли сюда? Ты мог бы повторить свою просьбу до того, как, продрогший до костей, добрался до своего дома, чтобы пройти потом еще несколько кварталов!
Джеймс потупил взгляд.
- Ладно, идем, здесь неподалеку. - смягчилась Джина. - Но, когда я скажу остановиться, ты остановишься и пойдешь обратно. Понял?
- К чему такая скрытность?
- Я так хочу. Если ты не согласен, поднимайся к себе в номер прямо сейчас.
- Нет! Идем! Я остановлюсь там, где ты мне скажешь. - Джеймс схватил Джину за руку.
- Идем. - она сузила глаза, повернулась на пятках и повела его за собой.
- Так значит, двери в твою обитель для меня закрыты? - спросил Джеймс, огромным грузом плетущийся позади девушки.
- А как ты думал? - улыбнулась она. - Думал, я впущу тебя к себе в комнату? Познакомлю с соседями? Покажу тайник в комоде? Мы не знакомы, Джеймс. Я тебе не доверяю. - но она лгала.
- Я не вызываю доверия?
- Черт с тобой, Джеймс! Я просто не хочу, чтоб меня увидели с тобой. Я не слыву порядочной девушкой, меня даже считают сумасшедшей. Что ж, я поддерживаю свой статус, к тому же у меня и без актерства полно психических припадков, приступов ярости, минут излишней эмоциональности... Но что уж говорить о поведении, когда обо всем расскажет моя одежда.
- Одежда? - переспросил Джеймс, но быстро запнулся, догадавшись, что этот вопрос был лишним.
Да, для него девушка в такой одежде была обычным делом, но здесь, в этом времени, в Эдинбурге...Он так запутался, что едва ли различал века, в которые его заносило, что уж говорить о таком пустяке, как одежда!
Он закашлялся, пытаясь хоть чем-то замять свой возглас. Но Джина уже смерила его с ног до головы подозрительным взглядом.
- Нет? Ничего не обычного? Ты считаешь? - спросила она.
- Дикий Запад. - выдавил Джеймс. - Там женщины еще те штучки! Я оттуда только что приплыл, и ты практически первая девушка, которую я встречаю, мне не с чем сравнивать, кроме как с Диким Западом, а потому-то я и сказал. Потому что там носят такую одежду. Д-да... Точно такую же!
- О, это многое объясняет... - с тенью издевки протянула Джина.
Однако она с той поры молчала и лишь только приглядывалась к сопровождавшему ее мужчине.
- Ну что же ты молчишь? - замявшись, спросил Джеймс.
Джина мельком глянула на его тонкие губы и покачала головой.
- Не знаю... Просто я думала. - пожала она плечами, как будто бы обессилев.
- Джина, я разве что-то не так сказал? Что случилось? - он остановил ее за плечи и согнул ноги так, чтобы его глаза были более-менее приближены к уровню ее глаз.
- Все в порядке, я же объяснила. - ответила она.
- О, Джина! Ты спасла мою жалкую жизнь, а теперь мучаешь меня! Почему?
- Жалкую? - переспросила Джина.
- Нет уж, ответь на мой вопрос!
- Я не собиралась тебя мучить. Нисколько. Кстати, вот мы и пришли. А теперь иди домой. - девушка остановилась, решительно перекрыв Джеймсу дорогу.
- Но ведь мы... мы увидимся еще? Еще хоть раз. Я не прошу о большем! - Джеймс взял ее руки в свои ладони. - Ответь хотя бы на этот вопрос! - он умоляющим взглядом глядел в ее глаза.
- Ты так этого хочешь? - почти шепотом спросила Джина. Где-то она уже слышала эти умоляющие возгласы, но где, вспомнить не могла.
- Я прошу тебя об этом!
- Хорошо. Мы встретимся.
- Когда?
- Еще до рассвета, когда улицы будут пусты... - «в сумеречный час» хотела добавить она, но промолчала, ибо воспоминания эти слова порождали столь чувственно-живые, что она едва ли смогла бы сдержать в себе скорбные слезы.
- А как же сегодняшний вечер?
- О вечере мы не договаривались. Я буду занята.
- Хорошо. Я дождусь утра. Но я не усну — знай!
- Поверь, мне тоже не сыскать в ночи покоя. Я в ней — потерянная тень, запретный дух, о котором все упорно молчат, не желая верить в его силу. Увидимся завтра. Я приду туда, куда забредешь ты. Главное — уходи как можно дальше. А обо мне не беспокойся.
- Прощай! - прошептал Джеймс, целуя на прощание ее руку. - Я жду утра. - и он удалился на почтительное расстояние, достаточно близкое, однако, чтобы разглядеть, куда направиться Джина.
И он увидел ее дом и ее маленькую фигурку, и теперь уже мог сказать наверняка, что готов топиться в ледяном озере до бесконечности, если каждый раз ему будет подавать руку это странное и чуждое сему миру существо.
Он вернулся к себе в номер и стал с воодушевлением оттирать стены от крови и был счастлив странным счастьем, прохладой и тьмой обдувающими его лицо, чуть позвякивающим льдом в жилах, вплетенным в одно полотно с горечью. Он думал и о покинутой обители его братьев и горько проглатывал слезы, и упивался чувством своей вечной вины, отрекался от своей сущности, но, опускаясь на землю, открывая глаза, понимал, что его не отпустят, не позволят уйти, не отпустят его душу из тисков мучители, не откроют правды, которую скрывают так тщательно, и попытки угадать которую так тщетны.
Джеймс ненавидел жизнь, но боялся смерти, потому что знал, что его затащат в самые глубокие подземные щели. Он чем-то мешал им, тем тварям, обитающим внизу, тем белокожим призракам, прекрасным демонам, уродливым душам отрекшихся и странным и грозным, древним существам, о которых так часто вели разговоры его тюремщики. Они скрывали от него тайны, они точили его кости, обжигали его плоть. За что, за что они разодрали его душу? Почему каждая ночь, каждая минута сна — это мука, это огонь, это бичи, это то позорный столб в окружении пламени, то клетка над раскаленным очагом?
Джеймс вздохнул и в изнеможении упал на кровать. Он глядел в потолок мучительно пустым взглядом, и видел там вихри и водовороты пламени, но стоило ему лишь бросить взгляд на льющийся издалека лунный свет, как душа его различала богов, глядящих на него с сожалением и укором.
«За что? - думал Джеймс, - Я убийца, я предатель, я демон? Почему даже силы Небес отвернулись от меня? Или я чудовище? Или я не был никогда человеком? Или я предал их светлое царство? Нет! Я молюсь, молюсь... Но они не верят моим молитвам или не хотят их слышать! О, боги, что покровительствуют далеким мирам, боги севера! Молю, помогите мне выдержать это, помогите не потерять веру! Быть может, вы лишь истинны, ибо я чувствую ваши взоры так, как никогда не чувствовал взоры земных альвов!»
И он отворачивал взгляд и в уме читал молитвы на древнем языке, на языке богов, далеких и недоступных, и порой казалось ему, будто молитвам его внимают с сожалением, с сочувствием, и кто-то простирает к нему руки и снимает прикосновением света его извечную боль. Но он был не в их власти. Силы, что скрывались в недрах земли были ближе к нему, чем спасение, и только они и могли управлять им. Они, а не светлые, прекрасные боги, что порой обращают свои взоры к этому серому дряхлеющему миру. Зло, его убивало Зло.