Всё началось с того, что Дейв Панкте порезался во время приготовления себе ужина, как он его называл - «на одну персону». Кровь брызнула на доску для нарезки и испортила кусок хлеба, из которого мог выйти вполне сносный горячий бутерброд.
Причиной неаккуратности, скорее всего, послужил тот факт, что Дейв как всегда витал в облаках. Его вполне можно было назвать парнем «не от мира сего», а учитывая, что кроме мира этого нам известно не так уж много, то он автоматически становился парнем «ниоткуда».
Дейв, чтобы не испачкать оставшиеся продукты зажал порез другим пальцем и направился в ванную комнату за пластырем. Там он с удивлением понял, что отвести палец от раны стоит ему не малых физических усилий. Часть его крови состояла из быстросохнущего клея.
Аппетит пропал. Кровь быстро текла и с каждой секундой становилась более белого цвета, в ней стали попадаться крошечные твёрдые комочки и непонятные обрывки бумаги. Дейву не показалось это омерзительным, первая мысль была о том, что странная жидкость внутри его тела имеет логичное и даже необходимое предназначение, но что именно делать в этой всё же необычной ситуации Дейв решительно не знал. Поэтому он скатал из вытекшей крови маленький шарик, затем наспех перемотал рану и сел за свой письменный стол, не замечая, что мнет шарик в руках.
Итак, он состоит из липкого, быстро застывающего на воздухе материала. По крайней мере, из него можно катать шарики. А можно сделать и шар побольше. Дейв недолго думая достал нож для писем, расстегнул на себе рубашку и сделал надрез. Боли не было.
Из вынутого вещества и вправду вышел крупный шар, затем лепешка, затем что-то похожее на двухэтажный автобус. Дейв задумался, а конечен ли он? Можно ли исчерпать эти внутренние запасы? Простое чувство разума подсказывало, что, да, безусловно, коне'чны. Возможно, по-настоящему, так дело и обстояло, но он сейчас это казалось смехотворным. Не было никакого неудобства, а лепить, работать с материалом, было очень приятно.
Дейв сделал стегозавра, потому что с детства любил динозавров. Вышло грубо, угловато и непропорционально, но лучше того бруска, что он назвал автобусом. Небольшая фигура пухлой балерины вышла ещё лучше. Дейв почувствовал «волну» и начал лепить свою жизнь: фигурки коллег, бюсты родителей, маски бывших девушки, что имели несчастье быть с ним, деревья аллеи, по которой он часто прогуливался, встретившихся бездомных кошек и т.д., но привносил нечто новое, свой взгляд на вещь, человека.
Он провел за этим большую часть ночи, затем устав, откинулся на спинку и стал ждать солнца. Лучи осветят скульптуры, и они обратятся в прах и пепел. Или засияют своим существованием. Он не знал наверняка, что именно произойдёт. Во всем этом действии было нечто волшебно невозможное - делать то, чего нет, не было и не могло быть на свете, если бы только он не обнаружил случайно, что состоит из папье-маше.
Утренний свет проник в комнату и осветил всё: и Дейва и его работы. Дейву причудилось, что он понял важный урок, срывающий покров над смыслом быть Дейвом. Он был инструментом, что создавал творения, что в свою очередь, были теми инструментами, посредствами которых он работал над главным творением — собой. Мысль эта была дверью, которая открывалась очень легко, но вела в такие глубины, в которые забираться Дейв в данный момент побоялся.
Он слепил длинношеего диплодока.