А что вы, собственно, хотели? Милый рассказ с хорошей концовкой? Это обыденно! Что хорошего в хэппи-энде? Свадьба, шарики, цветы, улыбки, радуга, все счастливы… А где же отвергнутые? Где преступность, наркомания и остальные пороки человечества? Все это исчезает? Отнюдь нет. Оно даже не отходит на второй план. Ведь за углом от счастливо смеющейся парочки стоит наркоторговец, валяется мертвая кошка или лежит пьяный бомж. Но никому нет до этого дела. Все жадно поглощают исходящую от них радость, присасываются к его источнику, как вампиры, запасаясь позитивной энергией перед выходом в реальный мир с этими самыми кошмарами. По сути это правильно, но как же быть с правдой?..
***
На вид ей было лет десять. Некогда русые волосы, теперь спадающие по обе стороны лица грязными сосульками, бурое платье, на котором еще виднеются розовые цветочки и стоптанные ботиночки. Она стояла на оживленной улице с вытянутой рукой, как бы прося милостыню. Иногда прохожие кидали в подставленную руку монетки, но чаще толпой проплывали мимо нее. Когда монеток набиралось достаточно, что бывало лишь пару раз в день, она быстро перебирала их, пряча самые большие в небольшой мешочек под кофтой. В тот момент из-под напущенной печали и покорности проглядывалась недетская сосредоточенность. Иногда похожий взгляд появлялся, когда она смотрела на людей, кидавших ей наиболее крупные монеты или купюры. Он был одновременно недоумевающий и подозрительный, любопытный, как у любого ребенка, и настороженный, как у человека, который повидал много больше, чем хотелось. Но этот взгляд быстро тух, уступая бессмысленному и бездумному выражению. Вечером, когда толпа уже переставала замечать маленькую серую девочку, она незаметно пробиралась к люку, находящемуся за пару кварталов от нее, приподнимала тяжеленную крышку, и спускалась. Вначале она пыталась закрыть ее за собой, но потом поняла, что у нее просто не хватит на это сил, и бросила это занятие, не опасаясь, что кто-нибудь свалится вниз, поскольку улочка была слишком узкой и незаметной.
Внизу ее ждал лабиринт из подземных тоннелей. Когда она попала сюда первый раз, то была уставшей и напуганной, что долго не решалась пройти по этим темным ходам, которые, казалось, проложил огромный ползающий червь. Она читала много книжек в той, счастливой жизни, поэтому фантазия была яркая - мама приносила ей сказки о запертых в башнях принцессах и отважных принцах, отрубающих головы огромным драконам. Через пару дней она оклемалась и, как все нормальные дети, захотела есть. Аккуратно, пошатываясь на тоненьких ножках и держась за стены, она пошла вперед, распугивая снующих крыс. Теперь, спустя почти два года, это были единственные существа, которых она признавала. Они подружились, она узнавала их по малейшим пятнышкам, отдавала крысятам последние крошки в особо голодные времена, а крысы засыпали на девочке, грея ее своими маленькими телами. И она, даже когда было сильно туго, не могла пересилить себя и съесть то маленькое создание, которое, возможно, видела каждый день.
От люка девочка шла вперед, постоянно озираясь – эта привычка не оставляла ее даже тут, в знакомом до последнего камушка месте – затем поворачивала направо, еще раз направо, потом налево и прямо до стены, в которой не каждый разглядит небольшой лаз, прикрытый куском картона. Там, в небольшом убежище в несколько квадратных метров, маленькая девочка устроила себе нору, притаскивая все найденные теплые вещи. Если приглядеться, то вот в этой тряпке, которую она использовала как одеяло, можно было узнать безумно дорогой мужской кашемировый, а потому теплый, плащ, выброшенный лишь из-за незначительного пятна от сигареты на воротнике. А вон в той – женский топ с открытым вырезом. Детской одежды выбрасывали мало, предпочитая отдавать ее в детские дома, но все же она иногда попадалась. Но девочка безумно берегла ее, предпочитая ходить в одной одежде «до последнего» - пока она не станет слишком грязной и изношенной, поскольку стирать она не умела, но тут ничего не высыхало, даже ее постель была влажная, да и мыло было слишком сильной тратой денег. У нее, правда, был один кусочек, купленный давным-давно, ставший уже просто обмылком, которые хозяйки выкидывают или смывают в трубы. Это была первая и практически единственная вещь, непригодная для еды, которую она купила в самом начале ее второй жизни, когда она не могла поесть, не вымыв руки, и лечь спать, не приняв пенную ванну с лавандовым маслом «для счастливых снов», как говорила мама. Но этот кусочек она использовала лишь изредка, сразу поняв, что ребенку с чистым лицом будут подавать меньше, справедливо полагая, что, раз он чистый, значит, у него есть дом. Поэтому иногда она даже специально мазалась в канализационной грязи, морщась от едкого запаха, который, к счастью, быстро выветривался.
По выходным она пробиралась к небольшой закусочной, находящейся ближе к набережной, за пять кварталов от ее обычного места. Когда взрослые побирушки смотрели очередной матч, она копалась в мусорных контейнерах, выискивая не слишком плесневелые овощи или подпорченное мясо, которое не успели забрать. Взрослые, как ни странно, были более прихотливы в еде, но оставляли в контейнерах, а иногда и в расщелинах в кирпичной стене, чтобы не достали собаки, не подошедшую им по каким-то этическим нормам еду, чтобы другие могли забрать. Девочка, из-за боязни и какой-то внутренней гордости, из-за которой она ни у кого не просила помощи, старалась не показываться им на глаза, но, очевидно, кто-то ее заметил, и иногда она находила практически свежие мясные обрезки и даже целые, только слегка лежалые, фрукты, которые ей оставляли старшие за крайним из контейнеров. Но девочка забирала все, что могла, справедливо считая, что то, что не съест она, съедят ее крысы. Пару раз от такой еды ей было плохо, и она по несколько дней лежала в своей норе с дырявым тазиком рядом, но это ее не останавливало.
На деньги, что ей удавалось получить, она ходила в магазин. И вот тогда ей нужно было то самое мыло и та самая чистая одежда. Волосы, правда, промывать не удалось, но через несколько месяцев она научилась заплетать себе подобия косичек, одевать самостоятельно платье и даже улыбаться для похода в магазин. В ее покупку входила буханка самого дешевого вчерашнего хлеба и изредка коробок спичек для того, чтобы, разведя небольшой костерок из старых газет и обломков фанеры, постоянно появляющихся неподалеку от ее укрытия, поджарить сырые обрезки из закусочной. Всего два раза, на свой день рождения, она покупала тоненький кусочек любимой колбасы, вкус которой напоминал ей о той, счастливой жизни.
Однажды одна из крыс, которые обычно спали вокруг нее, а с утра отправлялись по своим делам, набросилась на нее, укусив за голую серую ножку, но ее родичи, почуяв неладное, сразу загрызли ее. Нога сильно болела, но девочка, привыкнув за два года такой жизни, к боли, постаралась не обращать на нее внимание, лишь перевязала наиболее чистой тряпочкой, продолжая также стоять на оживленной улице и пробираться вечерами, только немного хромая, к своей норе. Через пару дней девочка, проснувшись, обнаружила, что несколько крыс не убежали, как обычно, утром, а продолжили лежать. Они были мертвы. Выкинув их подальше, девочка, словно что-то осознав, развязала ногу. Она потемнела и сильно опухла. Тот день был последним, когда она выходила на поверхность. Тот день был последним, когда маленькая девочка была.
***
Крысы почуяли первыми. Они прибежали в убежище, невидимое за листом картона, и увидели маленькое бездыханное тело, бывшее некогда их другом. Но у крыс нет друзей, по крайней мере, когда они перестают быть им нужны. За несколько часов от несчастного ребенка, который всеми силами пытался выжить, остались лишь обглоданные маленькими острыми зубками кости, лишь слегка скрытые серой одеждой. А еще через пару дней в канализации валялись десятки мертвых крыс.
Посвящение
R.I.P