Мораль и право в политико-правовой мысли Древней Руси
Проблема определения воззрений древнерусских мыслителей связана, в первую очередь, с непризнанием рядом исследователей существования русской философии в какой бы то ни было форме, а следовательно, незначительным числом исследований, посвященных вопросам, поднимаемым в данной статье, во-вторых, с незначительным числом не только литературных, но вообще источников, содержащих какие бы то ни было сведения о подходах к пониманию морального и правового.
По мнению М. Громова, «генезис отечественной культуры и возникшей в ее лоне протофилософской мысли уходит в глубины дохристианской Руси, где трудно установить начальную точку отсчета. Языческая модель мироздания, ставшая итогом многовекового предшествовавшего пути, приняла к 10 в. окончательные формы. Ее установки таковы: нерасторжимость с природными циклами, поклонение стихиям, неразличение материального и духовного начал, культ тотемов и почитание предков как способы социальной детерминации» [1, с. 7]. При этом «в древнеславянском обществе своеобразное политическое учение формировалось в обычаях, утверждаемых властью и закрепленных в мнениях, традициях и правилах поведения в обществе. Такие правовые обычаи составляли юридический быт славяно-русских племен… очевидно, что древние славяне имели представления об обществе, государстве и праве» [2, с. 55]. Русское язычество, безусловно, сыграло значительную роль в формировании политико-правовых учений и философской мысли: его причастность природе, его трехуровневая особая картина мира [3], земледельчекий характер языческих культов, в основе имеющий отношения равенства и общинности [4] – все это позволило ему внести свою лепту в формирование как общей картины мировосприятия, так и взглядов на природу социальных явлений.
Принятие Русью христианства при князе Владимире в качестве государственной религии повлекло привнесение нового, внешнего источника в русскую мысль. Этот закономерный процесс духовной модернизации привел к столкновению «внутреннего», языческого начала и начала «внешнего», византийского, проявившегося в известном двоеверии. Причем, если в язычестве духовное и материальное, мирское оказываются нераздельно связанными, то в христианском эти начала явно разделяются: духовное, несомненно, выше, значительнее мирского. Язычники не видели необходимости в существовании единого государства, полагаясь на родовую структуру, в то время как христиане, особенно впоследствии, после утверждения в умах и политике эсхатологической концепции Третьего Рима, наоборот – считали существование «православного царства» необходимым (даже в XIX в. эта идея занимала многие умы; ее отражение можно найти на страницах «Братьев Карамазовых» Ф.М. Достоевского, в трудах Вл.С. Соловьева и др.).
В славянском язычестве мораль и право, в связи с единством их источника (из «Повести временных лет» мы узнаем, что древляне и другие племена «сами творят себе закон», т.е. источником является племя, источником права и морали – обычай), практически не различались. Княжий суд, осуществляемый на основании «правды и сердца», не делал различия между правовым обычаем и моральным долженствованием, но руководствовался лишь представлениями о нормальном и справедливом. Правда здесь предстает не только как богиня, ответственная за правосудие, но и как некоторый аналог термина «честь»: правый суд, правое дело, «Русская правда» и т.п. Исходя из условий существования общества в IX-X в.в. можно сделать вывод о том, что правда есть система представлений о нормальном, существующая в определенном племени, регламентирующая правовую и повседневную жизнь членов общины и объединяющая в себе правовые и моральные представления древних славян.
С принятием христианства ход мысли несколько изменился: старое, языческое, должно быть забыто как лишенное благодати, в то время как новое, христианское, признаваемое к тому же государством, в силу наличия последней становится единственно верным. Привнесенная книжная грамотность, существующая на основе созданной Кириллом и Мефодием системы славянского письма кириллицы, способствует дальнейшему развитию политико-правовой мысли.
Одним из первых таких произведений является «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона, или, точнее, «О Законе, данном через Моисея, и о Благодати и истине, явленной Иисусом Христом, и о том, как Закон миновал, а Благодать и истина наполнила всю землю и вера распространилась во всех народах вплоть до нашего народа русского; и похвала великому князю нашему Владимиру, которым мы были крещены; и молитва к богу от всей земли нашей». Уже один его заголовок позволяет определить его смысл: разграничение Закона и Благодати, возвеличивание русского народа и государства, прославление ее правителей. «Закон предтечей был и служителем благодати и истины, истина же и благодать – служитель будущего века, жизни нетленной. Ибо закон приводил подзаконных к благодатному крещению, а крещение провождает своих сынов в жизнь вечную» [5, с. 19].
Здесь мы можем проследить некоторую иерархию: Закон-Благодать-Жизнь нетленная, т.е. Закон как первоисток находится ниже Благодати, данной Иисусом Христом, Закон не является истиной, но лишь ее тенью. Закон есть рабство, а истина – духовная свобода. Более того, Закон есть устаревшее представление о вере («иудейство»), представляющий собой лишь тень Благодати в христианстве; первый, неподвижный, догматичный, замыкает веру на одном народе, в то время как последняя – распространяет ее на все народы, имеет универсальный характер, впитывает, изменяясь, культуру народа, её обретшего. Эта универсальность, т.е. равенство в Благодати всех принявших крещение народов, приводит к выводу о том, что Киевская Русь в принципе равна Византии и выше государств нехристианских. Закон представляет собою ярмо, бремя, оправдание, то, что должно, в то время как Благодать – кров, спасение либо то, что влечет спасение. Право здесь устанавливается для нарушающих добродетель, устанавливается правителем для своего народа и служит сбережению христианской нравственности: «Послушайте Меня, народ Мой и цари, приклоните ухо ко Мне, – говорит Господь, – ибо от Меня произойдёт закон, и суд Мой поставлю во свет для народов; правда Моя уже близка; спасение Мое восходит, как свет; Меня ждут острова, и на мышцу Мою уповают народы (Ис. 51,4-5)» [6, с. 39]. Такое понимание права в дальнейшем стало для Руси и для России традиционным, что подтверждается, скажем, мыслью Вл.С. Соловьева о праве как минимуме нравственности.
Традиции «Слова…» продолжает и «Поучение» Владимира Мономаха, содержащее нравственно-этические наставления к потомкам, написанные князем на склоне лет («на санях»). Кроме того, Мономах делает также и некоторые программные заявления; «он реально осуществил свою политическую программу, его «Поучения» можно назвать первой государственной доктриной, сформулированной в виде политического завещания…» [7, с. 65]
Назвать доктриной данное произведение можно по целому ряду причин: первостепенное значение в нем имеет воззвание к соблюдению норм христианской морали: «Первое, бога деля и душа своея, страх имейте божий в сердци своемь и милостыню творя неоскудну, то бо есть начатокъ всякому добру», при этом перемежаемое наставлениями светского характера: «Яди и питью бесъ плища велика быти, при старых молчати, премудрых слушати, старейшимъ покарятися, с точными и меншими любовь имети; без луки беседующе, а много разумети; не свереповати словомь, ни хулити беседою, не обило смеятися, срамлятися старейших, к женам нелепымъ не беседовати, долу очи имети, а душю горе, пребегати; не стрекати учить легких власти, ни в кую же имети, еже от всех честь», а также изобилующее автобиографическими воспоминаниями-примерами [8].
Иными словами, Владимир Всеволодович, имея устоявшиеся теоретические воззрения по вопросам государственного управления, организации повседневной жизни, основанные на православной христианской догме, всеми силами воплощает их в жизнь (облегчая, скажем, жизнь социально незащищенных слоёв населения особыми властными распоряжениями). Он подтверждает необходимость праведной жизни во Христе не столько умозрительными конструкциями, сколько собственным деятельным примером, причем примером княжеским, выступая в качестве верховного устроителя дел государственных с позиций заботы не только о самом государстве, но также и о своих подданных, народе. Мораль долга, прежде всего христианского, ведет князя на протяжении всей его жизни, проникает во все сферы общественных отношений, служит источником любых форм регулирования. Можно сказать, что в своем «Поучении» великий князь не только не отступает от религиозного канона, сколько всячески стремится воплотить его в жизнь, обращая в своих делах внимание на самые тонкие нюансы, например, в вопросе о клятвах он поясняет: «Речь молвяче, и лихо и добро, не кленитеся богомь, ни хреститеся, нету бо ни нужа никоея же» [9].
К сожалению, программа «Поучения», объемлющая вопросы социальные, политические, воспитательные, образовательные и многие другие, наставляющая читателя с позиций традиционных ценностей, не содержит никаких указаний в чисто правовой сфере. Поэтому для выводов в вопросе о соотношении морали и права необходимо обратиться и к иным источникам. Но прежде скажем, что мораль в «Поучении» есть мораль долга, мораль христианская, основанная на заповедях и церковном каноне, традиции феодального общества, причем князь служит верховным её воплощением, представляет собой (и многократно в своих примерах на это указывает) нравственный идеал; воспитательное значение заключается в требовании соответствовать этому идеалу и руководствоваться им.
Проведенный обзорный анализ двух важнейших источников политико-правовой мысли Древней Руси позволяет нам сделать ряд интересных обобщений. Во-первых, Древнерусское общество во взглядах на природу и сущность морали и права придерживалось традиционных воззрений, характерных для феодальных христианских государств. Во-вторых, отсутствие разделения, различения источников морали и права влекло к их достаточно тесному взаимодействию и взаимопроникающей связи.
Литература и примечания:
1. Русская философская мысль XI-XVII в.: Библиотека русской классики. Выпуск 5. Русская философская мысль XI-XVII вв. М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2007.
2. Власов В.И., Власова Г.Б., Напалкова И.Г., Цечоев В.К. История политических и правовых учений: Учебное пособие для высших учебных заведений / под ред. проф. Власова В.И. Ростов-н/Д, Феникс, 2004.
3. Впрочем, достоверность такого деления недостаточно подтверждена: подлинность Велесовой книги, откуда и взята данная триада, оспаривается (и, по мнению автора, небезосновательно). С другой стороны, Збручский идол имеет аналогичную трехуровневую структуру, символизирующую, по мнению М. Громова именно трихотомию мироздания.
4. Белов В.Н. Зарождение русской философской мысли и ее особенности. Труды Саратовской православной духовной семинарии. Выпуск 1. Саратов, 2008.
5. Русская философская мысль XI-XVII в.: Слово о Законе и Благодати митрополита Илариона. Библиотека русской классики. Выпуск 5. Русская философская мысль XI-XVII вв. М.: ДиректМедиа Паблишинг, 2007.
6. Там же..
7. Власов В.И., Власова Г.Б., Напалкова И.Г., Цечоев В.К. Указ. соч.
8. Цит. по: Изборник (Сборник произведений литературы Древней Руси). М.: Худож. лит., 1969. Сер. «Библиотека всемирной литературы». Подготовка текста «Поучения…», перевод и примечания Д.С.Лихачева.
9. Цит. по: Изборник (Сборник произведений литературы Древней Руси). – М.: Худож. лит., 1969. Сер. «Библиотека всемирной литературы». Подготовка текста «Поучения…», перевод и примечания Д.С.Лихачева.