- Вы это предвидели, Холмс? - спросил я, едва по окончании вечера мы снова оказались с ним в нашем неуютном пристанище
- Что именно? - он выглядел усталым и больным, да так, собственно, оно и было.
- Всё. Визит этого Уитера, разговор о завещании и то, что меня позовут на его оглашение.
- Да нет, конечно. Мне просто хотелось послушать сплетни, но я не знал, что вдова Стар предпочитает сама задать им направление.
- Думаете, она хотела оговорить Еву?
- Возможно, она просто высказала свои подозрения, как охотник предпочитает шумнуть, чтобы вспугнуть куропатку, нежели разыскивать её в траве. Но меня куда больше заинтересовало предположение русской старухи, а в особенности то, что именно она его высказала.
- Что вы имеете в виду?
- Предположение о том, что Стар мог поставить в известность того, кого лишает наследства. Не забываем, что у Стара кто-то был непосредственно перед трагедией, и что старуха могла не только знать, но и врать о нём.
- Значит, она — соучастница?
Холмс болезненно поморщился:
- Да нет, Уотсон, ничего это не значит. Красовская обезножела и состарилась, а была, судя по всему, светской львицей. Ей не хватает тонуса — всех этих интриг, недомолвок, слухов и сплетен. Она ими питается. Впрочем, она всегда ими питалась, а теперь испытывает синдром лишенья, как курильщик опиума, насильно разлученный со своей трубкой. Будь на то её добрая воля, она рассорила бы здесь всех со всеми и получала свою ренту с каждого скандала. Но это ещё не значит, что она — пособница убийцы. Сказать по правде, меня гораздо больше интересует другой человек.
- И кто же это?
- Ева. Ева Стар, которая, мне кажется, знает больше, чем говорит, и которая подсказала своему отцу, что оружие можно купить у отца её подружки, и даже посредничала в этом деле. А это, скорее всего, означает, что она знала, для чего понадобилось её отцу вооружиться.
- Так поговорите с ней. Она живёт здесь, совсем рядом.
Он покачал головой:
- Едва ли она сейчас охотно станет со мной разговаривать. В неофициальном положении, определённо, есть свои плюсы, но есть и минусы. На вопросы полицейского — правдиво или лживо — но скорее всего станут отвечать. Вопросы частного детектива — другое дело. Для того, чтобы начать отвечать на них, должны быть мотивы, веские мотивы, даже одного доверия тут мало. Тем более сейчас. Или она любила отца, и предаётся скорби, или не любила — тем старательнее делает вид, что предаётся скорби. Она не может не понимать, в каком положении оказалась — это как раз то, о чём говорила вдова, и что пыталась почти насильно вбить в наши головы. Но в справедливости ей не откажешь: Ева — одна из первых, кто будет под подозрением.
- У полиции или у вас?
- Homo sum, humani nihil a me alienum puto, - сказал Холмс. - И, насколько я знаю, она закончила курсы медсестёр, так что теоретически могла сделать Стару тот укол.
- Теория — всего лишь теория, Холмс.
- А стол — всего лишь стол, но это не мешает нам поставить на него прибор или положить блокнот. Признаться, меня гораздо больше сейчас занимает другой вопрос.
- Почему я приглашён на чтение завещания?
- Знаете, вы уже начинаете меня немного пугать своей прозорливостью, Уотсон. - серьёзно сказал Холмс. - Раньше за вами такого не водилось. Но... да. Красовская — осколок его молодости, быть может - теперь мы знаем, что они были знакомы. Сестра Мур ухаживала за ним в санатории и, возможно, в знак благодарности он решил завещать ей определённую сумму. Но какое ко всему этому отношение имеете вы? А между тем, вы должны быть заинтересованы — на такие чтения не собирают сторонних зрителей.
- Мне кажется, - как можно беззаботнее сказал я, - нам не стоит гадать, а лучше набраться терпения. Не думаю, что дело с похоронами сильно затянется.
Оно и не затянулось. Ждали только заключения коронёра — мне даже показалось, что все — абсолютно все — хотели бы отделаться поскорее и от тела, и от печальной обязанности отделываться от него. В день похорон с утра зарядил дождь — тем меньше было мне радости увидеть среди прощающихся с телом мою Мэри.
Мы не виделись накануне, и я не знал, что она вообще собирается на похороны - с утренней почтой я получил очередной счёт, который едва был в состоянии покрыть, мне пришлось отправиться на станцию, где имелся телеграф, и вести нудные унизительные переговоры со своим банком о возможности беспроцентного займа под коллегиальное поручительство хирургического общества. Увы, сумма оказалась меньше того минимума, на который я рассчитывал, а моя льготная страховка не покрывала расходов на лечение родственников. Неудивительно, что вернувшись во второй половине дня, я не отличался разговочивостью и даже не заметил, что и Холмс где-то пропадает, пока он не явился позже меня, серый от усталости и ещё более молчаливый. Тем не менее, кажется, его удивило, что я даже не пытаюсь расспрашивать его, где он был и что делал, а просто разделся и лёг, отвернувшись к стене и делая вид, что сплю — уверен, то, что я только делаю вид, он прекрасно понял по моему дыханию.
- Неприятности? - коротко спросил он утром, наливая мне кофе.
- Да, немного. Но я уже всё уладил.
- Финансового характера, полагаю? Уотсон, я бы хотел предложить свою помощь.
- Не стоит, Холмс. Я же сказал, что пока всё уладил.
- Пока... - многозначительно повторил он.
Я вздохнул и отодвинул свою чашку:
- Хорошо, давайте начистоту: вы — последний человек, у которого я готов взять деньги на содержание моей жены.
- Из соображений ревности?
- Из соображений этики, Холмс.
- Воспользоваться помощью друга — неэтично? - он сделал вид, что удивлён.
- Содержать мою жену при условии вашего к ней неравнодушия на ваши деньги — неэтично.
- Ха! - зло сказал Холмс и демонстративно поаплодировал мне. - Склоняю голову перед писателями с их точностью формулировок. А мне, по-вашему, этично наблюдать, как вы опасно близко подбираетесь к пропасти разорения ради женщины, к которой я неравнодушен, при том, что я и к вам немного неравнодушен, и мне не всё равно, сядете вы в долговую яму или нет?
- Это — ваши сложности, - проговорил я, подумав и стараясь максимально смягчить тон. - Денег у вас я не возьму.
- Хорошо. Тогда я предложу их вашей жене.
- Она тем более откажется.
- Не откажется, если я скажу ей, чего вам стоит её содержание, и какие последствия повлечёт ваше банкротство, когда после её смерти, потратившись ещё и на похороны, вы останетесь без средств к существованию, а практика ваша в лучшем случае придёт в упадок, в худшем — уйдёт за долги.
- Только попробуйте заговорить с ней на эту тему, - я угрожающе сжал кулаки. - Серьёзно. Холмс, есть определённые границы, переступить которые я даже вам не позволю.
- Хорошо, возьмите у меня в долг. Это всё-таки лучше, чем кредит.
- У меня беспроцентная ссуда.
- Повторно вы её уже не получите.
- Возможно, уже и не понадобится. - горько сказал я. - Мэри выглядит неплохо, как все чахоточные больные. Но я знаю, что ей хуже. Температура почти всё время повышена. И она кашляет.
- Вы говорите это мне и отказываетесь от помощи, - горько сказал Холмс. - Вот это, действительно, неэтично, если говорить об этике дружбы.
- Мы не будем говорить об этике дружбы, когда говорим о Мэри, - предупредил я. - Возможно, в ваших же интересах, Холмс... Давайте поторопимся — если уж мы решили присутствовать во время погребения, нехорошо опаздывать.
Таким образом, последнее слово осталось за мной, но почему-то я испытывал чувство вины из-за этого, хотя уж кто-кто, а я-то вёл себя правильнее некуда — разве что, может быть, дело было в выражении глаз Холмса: всё та же звериная тоска. Но я не мог щадить его — уже потому хотя бы, что он и сам не простил мне такого обращения, отдающего, как ни крути, лицемерием. И я сказал правду: Мэри мало-помалу становилось хуже.
Тем больше оказалось моё недовольство, когда я увидел Мэри на похоронах. Она, правда, закуталась в непромокаемую накидку, но даже дышать той смесью холода и влаги, которая повисла в воздухе, было ей вредно.
Я уже хотел подойти и выбранить её за это легкомыслие, но Холмс опередил меня, и, пробираясь к ним неспешно, поскольку торопливость у тела покойника производит не лучшее впечатление, я стал невольным свидетелем их разговора:
- Вы рискуете ухудшить своё положение, Мэри. - сказал Холмс, поправляя край её накидки. Нужды в этом поправлении особой не было - я думаю, ему просто хотелось под благовидным предлогом коснуться её плеча.
Вздрогнув, Мэри обернулась и недовольно шевельнула бровями:
- Не так громко, мистер Холмс.
- Простите, миссис Джон Уотсон, - почудилась мне в его словах ирония или так и было?
- Что вы имеете в виду, делая мне такое замечание, мистер Холмс?
- Только ваше здоровье. Не репутацию.
- А что не так с моей репутацией? И верить ли мне, что вы о ней печётесь? - Мэри улыбнулась.
Ответно улыбнулся и Холмс.
- Слишком печальный повод. Слишком промозглое утро. Я не готов к военным действиям.
- Ваше собственное здоровье оставляет желать лучшего, - сказала она.
- Совершенно верно, - вмешался я, подойдя, наконец. - Но болезнь не мешает ему в совершенстве владеть эзоповым языком, как и всегда. Мне кажется, я что-то упустил. Вы в состоянии войны? Давно она началась?
- Вообще-то вчера утром. - сказала Мэри, - если ты именно это называешь войной, Джон. Я бы подобрала иное определение. «Немного натянувшиеся отношения» - так будет правильнее.
- Мне нет нужды спрашивать, кто их натянул — я знаю ответ, - сказал я. - И мне нет нужды спрашивать, как именно он это сделал — мне не нужно ответа. Но в одном я полностью с ним согласен: тебе вредно выходить в такую погоду.
- Мне нравился мистер Стар, - упрямо возразила Мэри. - И я считаю своим долгом проводить его в последний путь.
- Но ведь не набиваться ему в попутчицы, - сказал Холмс с резкостью, граничащей уже с грубостью. - После похорон все отправятся в клуб на чтение завещания, и доктор Уотсон тоже должен там быть. Вы не возражаете, если в его отсутствие я возьму на себя миссию проводить вас, миссис Уотсон, в санаторий сразу, как только вы поймёте, что совершаете ошибку, пребывая под дождём.
- Я буду вам признателен, Холмс, - вынужденно согласился я. - Иди с ним, Мэри. Вернись в помещение. Иди прямо сейчас — не заставляй меня вставать перед тобой на колени и пачкать брюки.