По главному водоразделу. Из сборника «Туристские очерки»
На фото: Вид Конжаковского массива с Ольвинского кряжа.
«И гляжу на тебя я с укором, почему ж ты гад сам не идёшь?» – звучит из сугроба за валежиной. Этот бесхитростный туристский «шедевр» мурлыкает Игорь Манкевич, вылезая из-под рюкзака после очередного падения.
«Как дела? Может разгрузить?» – задаю праздный вопрос. «Дела – зашибись! – Игорь возвращает меня в реальность. – А кто недогружен?»
Знаю, разгрузить надо, но действительно, кто потащит? Нас всего четверо в этом броске по Главному водоразделу. И рюкзак у каждого «под завязку».
Спешу в голову колонны – надо успокоить Толю Могилёва, фиктивного руководителя похода. Свои права он понимает своеобразно. Постоянно порывается бежать назад «подгонять» отстающего. Приходится сдерживать: конфликт в группе – это конец похода. И кого подгонять? В силу своей подготовки Игорь держится хорошо: как умеет, борется с крутизной склонов, где – «лесенкой», где – «на пятой точке», тяжесть рюкзака компенсирует песенками, незлобно клянёт разъезжающиеся на неровностях лыжи и главное – не паникует, оставаясь на час-полтора один позади группы.
Вчера кроме Игоря в отстающих были многие. Группа состояла из более чем двадцати человек. Большинство из них впервые на Севере, впервые на сложном рельефе. Их опыт ограничивался одно или двухдневными походами на Среднем Урале, по его почти парковым лесам, зачастую, по готовой лыжне. От них и не требовалось умения «тропить» лыжню – это делали пять-шесть «асов», с опытом сложных маршрутов.
После восхождения на Денежкин камень большую часть группы «увели в населёнку» через Кривинскую сопку Петрович и Тапкин – мои незаменимые спутники во всех сложных походах. Кончались праздничные каникулы и отгулы. Да их подопечным хватило и шести дней – выполняли новички свою первую «единичку».
На «тройку» нас осталось четверо: Женя-Беня, Толя, я и Игорь, в отличие от остальных, неважный лыжник. Он «тормозил» группу. Посыпались поучения и нападки. Но Игорь был невозмутим и отделывался от претензий шуточками.
Парни пахали, тропя лыжню, и Игорь с его юмором, в их глазах был балластом. Даже на готовой лыжне не справлялся с крутыми спусками и подъёмами, постоянно падал и отставал.
А как было не отстать от лыжников-разрядников? Все до туризма занимались лыжными гонками. Да и в туризме уже не первый год. Я сколько мог, сглаживал их нападки на слабого лыжника.
От посёлка золотодобытчиков Сольва уходим на юго-запад. Тропа-ворга, пробитая с незапамятных времён нартами оленеводов, через 10 км уходит на запад, нам же нужно на юг. На схеме помечена тропа и в нужном нам направлении, но на местности её нет. Скорее всего, она существовала только в воображении рисовавших схему.
Доходим до слияния Большой и Малой Сосьвы. Идём, как и рекомендовано, вверх по Малой, но и здесь тропа отсутствует. В поисках её подрезаем визирку, заросшую и заваленную буреломом. По ней и идём, приближаясь к хребту. Это внушает надежду выйти на гольцовый склон и хотя бы несколько километров промчаться по ветровому насту до Казанского камня – южной оконечности Главного хребта.
Тайга внезапно обрывается, впереди, уходящий почти на километровую высоту, склон хребта. И никакой, обычной в горах, растительной высотной поясности: ни мелколесья, ни зарослей полярной берёзы -- сразу начинаются курумы. Склон хребта – это крупноглыбовая осыпь, которая продолжает двигаться вниз, напирая на тайгу. Поэтому и нет мелколесья и кустарников.
Осыпь покрыта метровым рыхлым снегом, никакого наста. Лыжи и палки проваливаются в расселины.
Рухнула надежда прокатиться по плотному снегу. Не было ветров, нет и наста.
Это дальше, в зиму, задует и запуржит; позёмка будет перемещать морозный снег, забивая щели между камнями, накапливая и уплотняя его в понижениях, оголяя скалы и каменистые гряды.
Но это будет позже, зимой. А пока ещё начало ноября и выпавший снег рыхлый на всю глубину.
Уж лучше месить его в тайге – под ним хоть и кочковатая, но надёжная основа для опоры палок. А на курумнике ежеминутно ожидаешь, что соскользнувшая с камня палка уйдёт в расселину, и ты завалишься туда же за ней. Хорошо ещё, если сможешь отстегнуться от рюкзака и встать само-стоятельно.
С трудом поднимаемся от леса немного выше, чтобы просмотреть местность и наметить дальнейший путь. Путь по тайге, по буреломам…
И тут природа одаривает нас незабываемым и редким зрелищем. Лучи закатного солнца пробили пелену облачности и раскрасили радужными цветами снежный купол Денежкина камня.
Этот массив, вздымающийся над тайгою в двадцати километрах от нас, полыхает как перевёрнутый факел. Соборным золотом горит вершина, ниже жёлтые тона переходят в оранжевые, затем в розовые. Ещё ниже светло-красный пояс сменяется кровавым. А находящаяся в тени хребта темнохвойная тайга окрашена в тона от серо-голубого на взгорках до тёмно-синего и даже фиолетового в распадках. И полное отсутствие зеленоватых оттенков, будто хвоя тайги и не зелёная вовсе.
Вся эта гамма цветов и оттенков по мере ухода солнца за хребёт движется вверх, вытесняя с вершины в небо вышележащие тона.
Несколько минут и золото на вершине гаснет, вот уже сорваны и оранжевые оттенки, вершина алая. И вот она полыхает последним кроваво-красным языком и тут же пламя отрывается вверх и только минуту-другую его отблески подсвечивают облачность, затем убегают на запад.
Вершина принимает пепельно-серый цвет, теряет очертания и растворяется на фоне такой же серой облачности. И только за хребтом полыхает кровавый закат.
Всё это продолжается не более десятка минут, но Женя успевает сделать несколько кадров на цветную плёнку. Боже! Как бесцветно и тускло выглядело потом это чудо на фотобумаге!
Всё! Осторожно спускаемся с курумника и продолжаем путь по тайге на юг, петляя между завалами сгнившего ещё на корню валежника. Пора думать и о ночлеге.
«Горим! Все на выход!» – этот крик-команда выдернул меня из спального мешка, когда я, казалось, только ещё засыпал. Какой пожар? Какой выход? Мы лежим под капроновым навесом, у ног, в протаявшей до земли траншее, горит таёжная «нодья», согревая нас отражённым от навеса теплом. Впрочем, согревая – это сказано с большой натяжкой.
Вскакиваем в недоумении, не замечая, как в углу Толя воюет со спальным мешком и не может из него выбраться. Наконец ощущаем едкий запах горящей синтетики и сдёргиваем с руководителя тлеющий спальник.
Оказывается, среди ночи кто-то из нехолодостойких, (не я ли?), затащил на «нодью» пихтовый балан и это стреляющее чудо-дерево выдало порцию раскалённого угля на спальник руководителя. Капрон расплавился и вспыхнул, стал оплавляться и гореть сипроновый утеплитель.
Горящий расплав проник вниз, и только свитер и шерстяное трико, используемое в качестве нижнего белья, остановили проникновение горящей массы, спасли от серьёзных ожогов.
Тут уже не до сна. Готовим завтрак, сворачиваем бивак и, обильно смазав зад пострадавшего пенициллином, уходим.
Толя возбуждён, ему и «море – по колено», но ожёг обширный, с повреждением кожного покрова, и в дальнейшем дважды в сутки мы обрабатываем его и меняем защищающую от растирания повязку.
Зимой на лыжах можно идти и ночью, особенно в ясную погоду. Снег отражает далёкий свет ярких звёзд и этого достаточно, чтобы выбирать путь движения. При луне ещё лучше, но её нет.
Привыкнув, глаза различают не только торчащие, но и укрытые снегом коряжины. Скорость движения ниже, чем днём, но это и снижает опасность наткнуться голенью на скрытый под снегом обломанный сук валежины. А это – самая частая травма при движении по глубокому снегу. Рвешься вперёд и натыкаешься…, хоть футбольные щитки надевай!
Поскрипывание лыж в первозданной тишине, лёгкий морозец, яркие и оттого такие близкие звёзды, клубочки пара над головами идущих впереди – всё это поднимает настроение.
На склоне натыкаемся на сравнительно чистую визирку; на ней темп движения возрастает. По пенькам срубленного подроста видно, что просеку чистили этим летом – видимо таксаторы готовили очередную площадь леса под выруб.
Это значит, что где-то поблизости есть прошлогодние выруба и волоки по которым трелевщики тащат хлысты к лесовозным дорогам. А лесовозки, в конце концов, приводят в посёлки, к жилью.
Выходит, не такие уж мы затерявшиеся в тайге, если всё это где-то близко. Вот только бы знать, где эти выруба – слева, со стороны Зауралья или справа, в Предуралье? Мы идём где-то рядом с водоразделом, по границе Свердловской и Пермской областей и неизвестно, откуда подходят дороги?
Горы здесь низкие, сплошь заросшие девственным лесом и можно спокойно блудануть в соседнюю область.
К рассвету визирка упирается в поперечную, рубленую с запада на восток, широкую просеку. Пни на ней выворочены и раздвинуты по сторонам, значит это – будущая дорога для лесовозов.
Снова нужно искать просеку на юг. Решаем провести разведку, а заодно и приготовить перекус.
Пока Игорь занимается кухней, остальные уходят по просеке: Толя вниз по склону, мы с Женей на запад к перевалу через увал. За полчаса нужно пробить лыжню до первой же просеки, идущей на юг, если таковая попадётся.
Просеки на юг мы не обнаружили, поэтому решаем после перекуса продолжать движение чуть западнее, ближе к гребню увала, возможно там и найдём визирку на юг. Должна же быть разделяющая грань на стыке двух областей!
Что за увалом Пермская область я уже определился – увал есть на моей карте, тянется на юг, примерно, на двадцать километров. Мы разведали: его плоский гребень порос редкой, нетоварного вида пихтой и кривой берёзой, южнее просматривается почти голая вершинка, возможны и голые участки дальше, где увал повышается.
По моим расчётам, прихватив предрассветные четыре часа, мы одолели уже двадцать километров.
В моё счисление пройденного пути ни кто не верит. Толя и Женя, пахавшие целину больше других, считают, что прошли минимум тридцать. Игорь полагает, что мы вообще топчемся на месте, ходим кругами. Заглянув в мои картосхемы, изрёк: «По таким картам Ермак в Сибирь никогда не попал бы! Жили бы мы до сих пор в Европе и не рисовали сомнительные схемы Урала».
Карты, конечно, неважные, вернее они вообще отсутствуют. Но лучших схем в туристских кругах не достать! Мне бы при разработке маршрута хотя бы пятивёрстку начала века! Но это – мечта! Вся топография под грифом «секретно».
Вот и ориентируешься по дневному хронометражу, неизвестно кем и когда составленной обзорной схеме, фотокопиям «миллионки» и схемам леспромхозов.
Достоверней всего лесоустроительные планы, но и на них, как и на областной административной карте нет рельефа. Но и таких планов на весь маршрут достать не удалось: всего несколько отдельных кусков скопировал в турклубе. Приблизительность их невероятна, лесоустроители, видимо, просто «халтурили».
Порой идёшь по голой пустоши, а на схеме помечены просеки кварталов! Сдельщина рубщиков просек? И солидарные с ними таксаторы нанесли на несуществующие кварталы знаки «нетоварного леса?» Какой лес, если столетняя карликовая берёза не достигает плеча, а сгнившая от старости пихта не доросла до высоты трёх метров!
В сумерках спускаемся с увала до хорошего леса в верховьях одного из истоков реки Вагран. Повезло: на нодью валим невысокий сухой кедр. Это не ель и не сосна – гореть будет всю ночь!
Женя и Игорь обустраивают бивак, мы с Толей уходим тропить лыжню на утро. Без рюкзаков, поочерёдно меняясь, успеваем в сумерках пробить тройку километров, и вернуться к темноте. На обеденном привале делаем то же, но покороче.
Смысл такой тактики ещё и в том, что очень уж приятно после бивака хотя бы час катить по готовой лыжне, постепенно освобождаясь от ночного озноба, а не обливаться потом с первых же минут.
Ночь длинна. Сидим у костра, поглощая в огромных количествах чай – очень много влаги теряем при троплении, жажда постоянна.
Заодно восстанавливаем прогоревший спальник. На заплаты идут остатки анорака, на утеплитель – пара запасных свитеров.
Как я не предупреждал, запасных вещей у каждого в избытке – предполагали переодеваться при остановке на ночёвку. На деле же вышло, что пока идут бивачные работы, одежда высыхает под накинутой сверху тёплой курткой, анорак и бахилы высыхают за ночь под навесом, ботинки же никогда не высушить – их лишь бы не заморозить.
Да и где сушить мокрые свитера, трико и прочую амуницию? Даже в шатре, при ночевке с печью, места под коньком хватает только подвесить ботинки и носки. А пытаться сушить шерсть и обувь у костра могут только люди помутившиеся разумом. Но.… Теоретически все были со мной согласны, однако барахла набрали. Так, на всякий случай….
Закончив все приготовления к предстоящему дню, запаливаем и раздуваем нодью. Когда пламя с гулом начинает вырываться по всей трёхметровой щели в брёвнах, забираемся в спальники, прикрывшись сверху куртками и анораками. Через пару минут все уже спят. Я пытаюсь лёжа ещё что-то записать в дневник, но тоже проваливаюсь в сон, не закончив фразы.
Ночью просыпаюсь от холода и непонятных звуков извне. Нодья прогорела. Отблески отдельных язычков пламени ещё пляшут, но мороз уже пробрался под навес – надо подправить костёр.
И тут с седловины выше нашей стоянки доносится звук, который меня и разбудил: – «У-у-у-ы-ы-и-и» – звучит в морозном воздухе. Вой обрывается на самой высокой ноте и снова тишина.
Это же волчья «ария»! Низкая нота – «У-у» возникает внутри волчьей утробы, тянется с полминуты, переходя выше и выше, и внезапно обрывается почти визгом, словно зверь захлебнулся. Ждёшь, что после этой ноты послышится простуженный кашель.
Будто в ответ, слева, со стороны долины реки Тулайка, доносится ещё один вой, дальше с Сенных гор ещё и ещё. И всё в разной тональности, как бы соревнуясь друг с другом. Волчий квартет! Интересно, как они передвигаются в этом пушистом, глубоком снегу? И чем питаются? За неделю мы не пересекли ни единого звериного следа. Даже зайцы отлёживаются, ожидая уплотнения снега!
Существует мнение, что волки воют в лунные ночи. А сейчас новолуние и месяц зародится через пару дней. Луна здесь не причём. Вероятно волки жалуются далёким звёздам на свою голодную судьбу – что-нибудь добыть, загнать в таких снегах, невозможно.
Я уже однажды слушал волчьи арии в двухдневном походе по долине реки Серга. Доносились они с Бардымского хребта и насмерть перепугали наших тёток, вышедших из жаркой избы проветриться.
Народу было много и спящие на полу и нижних нарах подбрасывали дрова в железную печь, в то время как на верхних нарах млели от жары и спасались от капель смолы, падающей с соснового потолка. В результате все переместились на пол, наверху остались только братья Бени, раздевшись до плавок.
Я не желал мучиться в жаре, а внизу можно было разместиться только сидя. Переночевал возле избы у костра, настелив на снег лыжи и надувной матрац.
Позже ко мне перебрался ещё кто-то, – точно не помню, народу в том походе было много. Но помню, как от волчьего воя за рекой бежали в избу дамы. Воспоминания у них остались на всю жизнь, даже у тех, кто в будущем не ходил по сложным маршрутам. Вспоминали о волчьих песнях на междусобойчиках.
Сдвигаю выгоревшие в середине нижние брёвна, закатываю сверху свежее, а на него ещё одно, на подпорках. Если не развалится, до утра хватит. Забиваю щели щепой и махами анорака раздуваю огонь. Щепа вспыхивает, занимаются огнём брёвна.
Нодья снова в действии и я забираюсь в спальник, согревшись этой нехитрой работой. Ребята спят, а гудение разгоревшейся нодьи заглушает вой хищников.
Второй день валит снег. Пришёл тёплый циклон и спутал наши планы окончательно. К тяжести тропления добавился ещё и подлип. Идёшь, как на колодках. Перепробовали все мази, парафин, и всё – бесполезно.
Тропящий меняется через двадцать-тридцать метров. Отступает в сторону и сколачивает палками с лыж десятисантиметровые колодки налипшего снега. Если пройти больше, снеговые колодки превращаются в ледяные и их уже не оббить палками – надо снимать лыжи и срезать лёд ножом.
Ночью сушим над костром и заново смолим лыжи, но утром, через час движения, они вновь пропитываются влагой и результат прежний.
Вчера за день одолели всего десять километров, сегодня тоже.
Придерживаясь водораздела, ушли на восток километров на пять, преодолев узкое, заваленное буреломом, ущелье реки Пожва и вышли на столообразный безлесный увал, входящий в массив гряды Ольвинского камня.
Видимости никакой: на уходящем вниз склоне едва различимы ближайшие верхушки чахлого пихтовника. Снежная мгла укрыла тайгу, причём снег сыпется мелкий и сырой. Ориентируемся только по компасу.
А всего неделю назад, при восхождении на Денежкин камень, природа побаловала нас великолепной погодой, прозрачностью атмосферы, видимостью «миллион – на миллион», как говорят авиаторы.
С полутора километровой вершины открывались дали на сотни километров. Совсем рядом на западе вздымался такой же по высоте Главный Уральский хребёт. На его ослепительном белом склоне с 12-ти километрового расстояния просматривались в виде тёмных чёрточек группы восходителей.
Чуть южнее хребёт разрывался седловиной перевала Ходовой, за понижением которого виднелся хребёт Кваркуш с его характерными вершинами, носящими нескромное название «Катькины титьки».
За снежными альпийскими лугами Кваркуша, на самом горизонте, подпирали белесый купол неба три вершины хребта Басеги, а до него более 200-т километров!
На юге горизонт замыкался лиловыми зубцами не освещённых склонов Серебрянского, Конжаковского и Сухогорского камней. Этот горный узел – конец нашего маршрута; до него по прямой линии свыше сотни километров. Ближе, над бескрайней тайгой синели вершины гор Кумба, Золотая, Чёртова банька.
На востоке серыми пятнами выделялись населённые пункты, белыми – громадные площади ещё не успевших зарасти вырубленных делянок.
На севере, освещённая пробивающимся через редкую перистую облачность солнцем, лежала огромная горная страна. Продолжение Главного хребта – водораздельный плосковершинный Хоза-Тумп белой извилистой дорогой уходил до горизонта, упираясь в массивы гор Ишерим и Молебного камня.
Восточнее водораздела в разных направлениях тянулись невысокие, но тоже безлесые хребты и увалы.
Западнее вздымались, не уступающие по мощи Главному, громады Чувальского и Тулымского хребтов и, окружённая лиловыми впадинами сахарная голова горы Мартай.
На западе и ближе к нам тайгу прорезали вершины Привишерского Урала: Кир-камень, Чурок, Каюк, Выдерга, скальные зубцы Шудья-Пендыш. И совсем рядом, отделённый от ГУХа низким Кутимским перевалом, лежал двугорбый хребёт Белого камня. Мы там побывали год назад, но тогда он не показался нам двухвершинным.
Седьмой раз я в этих краях, но такого чуда, таких захватывающих дух далей и красот ещё не наблюдал. То низкая облачность, то снег, то морозная дымка сжимали обзор до ближайших хребтов.
А сейчас, более чем в двухстах тридцати километрах севернее, правее Чувала и Ишерима, белым горбом вторгся в небо ещё один массив. Да это же хребёт Чистоп! В марте прошлого года от его подножья мы начинали свой поход к горе Отортен и перевалу имени группы Дятлова. Погода тогда не баловала нас, и пришлось сделать «тройку» по упрощённому варианту, без восхождения на Отортен. Из той группы ныне в походе только я, ещё двое после Денежкина ушли на Калью.
Когда тропишь лыжню по глубокому свежему снегу, взмокнув от пота с головы до носков, – тут не до красот природы! Отработав свои 30-50 метров, пропускаешь вперёд следующего, и отбив подлип с лыж, встаёшь в колею лыжни замыкающим. Несколько минут идёшь последним, затем третьим, вторым и снова бросаешься на целину.
Подлип измучил. Обросшие снегом лыжи выворачиваются, грозя растяжением голеностопа или срывом ботинок с креплений. И уже чувствуется накопившаяся усталость – сегодня десятый день, как мы стартовали. Отстаём от графика уже на два дня и едва ли сократим это отставание.
Через три дня наступит контрольный срок маршрута, а нам с таким темпом идти до Кытлыма, как минимум, неделю. И ещё неизвестно, как при такой погоде пройдём Иовский перевал с его знаменитым Провалом.
А через день, по истечению контрольного срока, по областной туристской спасательной службе будет объявлена тревога и Карпинские и Североуральске спасатели-общественники выйдут в тайгу на поиски пропавших.
А кого спасать? Меня – одного из активных членов спасслужбы? Эта мысль угнетает. И хотя по маршрутке руководитель – Толя, а я – всего лишь участник, принимаю решение на выход.
Почему, организуя этот поход, я провёл в документах руководителем другого? Толя, получив руководство «тройкой», в следующем походе мог выполнить норматив «Кандидата МС». А на заводе деятельность турклуба оценивали только по разрядным побрякушкам.
Приходилось и мне клепать липовых разрядников.
Каюсь, только поэтому провёл Толю руководителем в этом походе. Но всё же надеялся: пробужу его организаторские способности, – подготовлю руководителя.
Надежды не оправдались: убедился в несостоятельности его как руководителя и позже никогда не предлагал возглавить группу, идущую в поход без меня – мог наломать дров. Участником он был неплохим, и в лыжных, и в водных маршрутах: участвовал в трёх из моих байдарочных «пятёрок», в «тройках» Алика и Славы.
Уходим на восток. Там старые выруба, зимники, можно уехать на лесовозе. Не удаётся ускорить движение к посёлку Кытлым, так будем ближе к «населёнке».
В долине реки Оленьей попадаем на прошлогодний выруб.
Интересно у нас организован лесоповал. Налетает техника, валит подряд целые кварталы реликтовой тайги: ель сосну, пихту, берёзы, осину и даже кедр. Кедр – в первую очередь – ценная древесина! И что он ценен ещё и орехами – никого не волнует!
Трелёвщики тащат хлысты к наспех сделанным лесовозным дорогам, кромсая гусеницами землю, выворачивая пни и уничтожая ягодники. В первую очередь вытаскиваются и вывозятся хлысты ценных пород.
Добрая половина древесины остаётся на месте, образуя вместе с вывороченными корнями непроходимые завалы. Не всю вытащенную с лесосек древесину успевают вывезти – лесовозные дороги пригодны только зимой, когда морозы сковывают заболоченные участки.
Брошенные брёвна через год уже не подлежат вывозке – успевают подгнить. Через несколько лет изуродованная вырубка зарастает осинником и березняком.
Попасть туристу на такой выруб – беда, хоть пешему, хоть на лыжах. Вот и бросаемся вправо-влево в поисках трелёвочных волоков – они выведут из этого хаоса на лесовозку.
Но сейчас, когда не было ещё достаточно сильных морозов, и лесовозки – не подарок. Колеи на заболоченных местах глубокие и, проваливаясь в них, рискуешь сломать лыжи или попасть в воду.
Вдоволь намучившись на вырубе, по следу трелёвщика выходим на дорогу, которая здесь и начинается, – гадать, в какую сторону идти, не приходится. Лесовозка ведёт на равнину и подворачивает на северо-восток, а я ожидал, что она повернёт на юг в сторону посёлка Каквинские Печи.
Только через сутки выходим на хорошую дорогу и, переночевав в балке с дымящей из всех щелей печью, умудряемся уехать на «Урале». И не куда-нибудь, а в Покровск-Уральский, почти к исходной точке маршрута. Южная часть маршрута остаётся на будущее.
Так заканчивается эта, по мнению составителей книги «Туризм на Урале», лыжная «классическая тройка».
Не знаю, проходил ли кто из них по этому маршруту, или писали по отчётам других. Из сложностей здесь только восхождения, да и они включаются в обычные «единички». А месить снега в тайге, да ещё в «межсезонье», набирая километраж на «тройку», мне кажется глупостью. Может быть, в прошлые годы сложность маршрута измерялась количеством пролитого пота?
Жаль, погодные условия не дали пройти до конца эту официально утверждённую тройку. Жалко по нескольким причинам.
Во-первых, Игорь к окончанию маршрута практически освоил азы лыжного туризма, а переход через Ольвинский камень, гору Буртым и Иовский перевал, траверз Серебрянского, Конжаковского и Тылайского камней отшлифовал бы и его лыжную подготовку. И он стал бы надёжным участником будущих походов.
А как человек он мне нравился: невозмутимый, бесконфликтный и старательный, причём, с большим запасом юмора. Но в походы он больше не просился. «Накормил» его этот маршрут досыта.
Во-вторых, мне очень хотелось подробней изучить массив Конжаковского камня и осмотреть Провал. В предыдущем походе на этот горный узел я убедился, что восхождения можно проводить на лыжах, и возможен лыжный траверс трёх вершин Конжаковского массива, что я и планировал выполнить в этот раз. Не удалось. Наверстаю позже.
Другие причины не стоит и упоминать.Кто не испытывал разочарования при срыве задуманного мероприятия? Кто не сталкивался с непреодолимой силой природы? "Изменим климат!", "Обводним пустыни", "И засуху победим!" -- Это всего лишь плакатные лозунги. Природа непобедима, а человек слаб.