Мать-и-мачеха
История, рассказанная в поезде.
Сегодня день моего рождения. Этот праздник никогда не был радостным для меня. Честно говоря, и отмечать-то его я стала, когда «ушла в свободное плавание», то есть, в самостоятельную жизнь. Тем не менее, я стараюсь, чтоб в этот день меня окружали друзья, чтоб на столе был торт, а в холодильнике шампанское. И салаты! Как же без них? Все это я старательно приготовила и сегодня. На дворе февраль, а у меня радует глаз и источает тонкий аромат букет роз. Я купила его сама. Как говорится, «чтоб подчеркнуть торжественность момента». А что делать, если приходится надеяться только на себя… Вы любите цветы? Я – только розы. К остальным совершенно равнодушна. Стыдно, конечно: женщина должна ценить прекрасные дары природы. Умиляться при виде каких-нибудь васильков, незабудок или лютиков. Я же так и не смогла отыскать в своей душе симпатию к каким-нибудь другим цветам. Меня не радуют даже первые подснежники. А мать-и-мачеху я откровенно не люблю. Только розы! Как они хороши, с бархатными насыщенно-бордовыми лепестками в изящной хрустальной вазе. «Торжественность момента» налицо. Вот только праздновать придется в одиночестве. А мне уже сорок пять…
Как же получилось, что сегодня я одна?
Ну, родители давно умерли. Брат Сережа (он не каждый праздник вспоминает про меня) живет в Германии – у него там бизнес. Замужем я никогда не была. Вот-вот, все удивляются, мол, куда же смотрят мужики – такая красавица, и одна. До Пенелопы Крус я, конечно, не дотянула, но мне часто говорят, что я на нее похожа. И правда, что-то общее есть. Тип внешности, во всяком случае. Мои подруги считают, что я выгляжу лет на десять моложе своего возраста. Да, у меня есть подруги. Целых три. Пожалуй, даже больше, если посчитать.
Виорика Запорожану, моя кума, по национальности молдаванка. Вихрь и огонь в одном флаконе. В ее руках все так и горит: в доме все начищено до блеска, всегда полно вкусной еды. Гости тянутся вереницей. Рика успевает и на даче поработать, и в Кишинев к родне смотаться. Очень деятельная женщина, мать четырех красавиц-дочек (две пары близняшек – редкость). Любит читать, увлекается всевозможными стихотворными строчками. Но есть у нее в характере черты, которые не дают мне считать ее подругой в той мере, к которой Рика стремится. Какой-то излишний напор, бесцеремонность, эгоизм. Например, у меня три телефона, тем не менее, Рика предпочитает звонить в дверь, прекрасно зная, что я терпеть не могу нежданных гостей. «Подумаешь, принцесса! Не умрешь!» - заявляет она. ЕЙ же скучно, ЕЙ хочется поболтать. А я ведь по телефону могу сказать, мол, занята, или устала, или зайди через час, а может, завтра. Вот я такая. Иногда у меня бывает «ревучее» настроение, и я просто не хочу, чтоб меня застали с распухшим лицом. Даже Рика, с которой мы знакомы уже больше двадцати лет. А еще моя энергичная кума без зазрения совести ходит «на чай» к знакомым, о которых сама же слова доброго не скажет. На вопрос, зачем нужны эти визиты, отвечает просто: «Да? А мне скучно! К тебе же вечно нельзя»…Рика обязательно пришла бы сегодня, не дожидаясь приглашения (она где-то вычитала, что настоящие друзья приглашения не ждут), с подарком. Но семья Запорожану в полном составе отбыла в Кишинев на свадьбу кого-то из родственников, а это святое.
Вера Топтунова. Она изначально была Рикиной подругой, а уже потом моей. Вера, как и я, медсестра. Как и я, одинокая и красивая, с длинными русалочьими волосами. Как и я, любит читать, мечтать и ходить в театр. У нас много общего: мы обе шьем и вяжем крючком, поем дуэтом народные песни, хотим немного похудеть, при этом диет не придерживаемся. Но в отличие от меня (я работаю в детской поликлинике) Вера служит в военном госпитале, в хирургии. И как раз сегодня у нее ночная смена. Так что к праздничным закускам подруга поспеет завтра (по счастью, это будет воскресенье – у меня выходной). Она уже звонила с утра, поздравляла.
Есть еще молодая (почти на двадцать лет младше меня) соседка Алёнка. Она звезда местного радиоэфира (псевдоним Катя Морозова). Алёнка еще подростком забегала ко мне покурить тайком от строгой мамы-завуча. Несмотря на разницу в возрасте, нас можно назвать подругами. Алёнка месяц назад уехала покорять Москву, и сегодня мы сможем пообщаться только по скайпу. Но это если я не усну, дожидаясь, когда подруга завершит вечерний эфир и «натусуется». Или завтра ближе к обеду.
Соседка-приятельница, она же одинокая пенсионерка Зоя Васильевна лежит в больнице. С камнями в желчном попала на операцию. Но уже в понедельник выпишется. Зоя Васильевна балует меня домашней выпечкой и своими свеженаписанными рассказами о русской деревне. Интересными, между прочим (соседка – филолог на пенсии). А я делаю Зое Васильевне уколы от давления.
Я села у накрытого стола, откупорила бутылку шампанского, наполнила бокал и стала ждать, пока улетучатся пузырьки (не люблю газировку!). Пощелкала пультом от телевизора: опять нечего смотреть, а ведь столько каналов! Сплошная чернуха и криминал. О, мелодраму нашла. Не смотреть же с середины… Ладно, пусть без звука идет, картинки посмотрю. Я сделала пару глотков (с днем рождения меня, любимую!) и задумалась. Если разобраться, то все мы (кроме Зои Васильевны) – не слишком-то преуспели в личной жизни. Почему кроме Зои Васильевны? Соседка-писательница счастливая женщина, прожила хорошую жизнь. Ну да! Посудите сами: бабушке восемьдесят шесть, на своих ногах, по дому сама все делает, пирожки печет. Компьютер освоила, рассказы пишет. Мужа два года назад похоронила, так и то сказать – он на семь лет старше был. Пожалуй, я зря назвала Зою Васильевну одинокой – она просто живет одна. У нее две дочери, четыре внука, три правнука. Все звонят, приезжают, навещают (одна внучка вообще в нашем городе замужем).
А что касается нас… Рика – настоящая молдавская жена. Как известно, молдавские жены работящие и безответные. Их можно унижать, бить, гонять – а они все равно будут все вокруг мыть, драить, начищать. Еду готовить. Рика – яркий пример. Вот и вытирают об нее ноги и дочки (уже взрослые), и внучка, и особенно муж.
Частое явление: прихожу, Рика занимается уборкой, а вид – краше в гроб кладут. Слезы кухонным полотенцем смахивает.
- Что у вас опять?
- Витька, сволочь такая, все нервы вытрепал. Опять он со мной разводится. На этой неделе уже второй раз. Лялька, если б ты только знала, что я от него выслушиваю! Сама себя ненавижу за это!
- А ты не выслушивай! Огрызайся!
- Огрызаюсь. Как замахнулся – думала, треснет. И знаешь, из-за чего? Он передачу по телику посмотрел. О супружеских изменах. Ну, все же спокойно было с утра, вел себя как человек. Вот скажи, это нормально? Как вожжа под хвост… «Все вы, бабы, такие», – и началось! Я сначала помалкивала, думаю, пусть поорет – с самим собой. Так нет же – ходит за мной и пи… Извини, все утро матюги слушала. Зудит и зудит, в общем. Пока не вывел. Знает, козел, что уйти мне некуда…
- Я поражаюсь: он гуляет, а ты крайняя… Не хотела тебе говорить – он и ко мне приставал по пьянке. Я как разоралась тогда…
- Да что я, не знаю его, что ли? Тоже мне открытие. И трезвый-то на каждую юбку кидается. А уж как выпьет! И, главное, сам таскается, а на меня бочку катит. Я у него и такая, и сякая. Молдаване говорят: «Свекровь б… - снохе не доверяет». Грубо, но в точку.
- Сто раз тебе говорила: на работу выходи! Хоть денег скопишь.
- Ну, ты помнишь, как я работала. Я же там со всеми спала: с начальником, с коллегами, со стажерами, с водителем, со сторожем дядей Васей… Еще с прохожими…
- Это да. Ни одного мужика живым не выпустила. Про твоего мужа кино можно снимать. Как выслеживал, крался по кустам…
- Залегал в канавах, по-пластунски полз, - подхватила Рика. – Красный следопыт, - она усмехнулась. – Прикинь, страничку мою в «Одноклассниках» взломал. Цензор, блин! Хоть бы уже не признавался. Идиот! На работу мне нельзя, я же там гулять буду. Дома сижу – денег не зарабатываю. И вообще, весь день неизвестно чем занимаюсь – толку никакого.
- Ага. А еда, уборка, стирка и прочее – это все само собой делается. Вот ты сейчас обиделась. Ну и какого черта тут шуршишь? Плюнула бы на все и ушла. Да хоть ко мне. А лучше на шопинг…
- Где бы денег взять на шопинг... Деньги же у хозяина. А уборка… Хорошо тебе – одна живешь. А ко мне то дочка с зятем придут, то внучка. То соседка припрется. И всегда в самый бардак. Это уж по закону подлости.
- Ну, убирай-убирай. А вот объявила бы забастовку дня на три-четыре, муженек твой многое бы понял.
В ответ Рика только безнадежно машет рукой.
Разве это жизнь? Нет, Виктор окончательно распоясался. Красивый мужик, но это, по-моему, все его достоинства. Сам Витюша явно другого мнения. Он офицер, что является предметом его непреходящей гордости, в частности, в родной деревне, где односельчане – сплошь земледельцы и строители. Конечно, на их фоне Виктор герой. Надо знать, какие небылицы этот герой преподносит Рикиной родне – о том, как ему не повезло с женой! А он (ангел!) терпит все ее выходки, вот другой бы давно развелся. Лично я с трудом понимаю, как с таким можно жить. Но у Рики, видимо, в генах заложена покорность. Она плачет, жалуется, однако ничего не предпринимает. Не беру на себя смелость такое советовать, но если бы меня подозревали в изменах – я бы обязательно загуляла. А что? Раз уж все равно такая… Мне надоело повторять Рике, что тиранят того, кто позволяет. А вообще-то, какой из меня советчик… Мои знания о семейной жизни чисто теоретические.
Верочке, если сравнивать с нами, особенно тяжело пришлось. Жили они с мужем (тоже офицером, между прочим). Вера медсестрой в санчасти работала. Сынок у них был Павлушка, четырех лет. С соседским Славиком дружил. Родители радовались, что мальчишки как братья, хоть старшему уже десять исполнилось. Но в жаркий летний день ребята сбежали на ставОк (так на Украине называют пруды) – и оба утонули. Потому что эти ставкИ для орошения полей, и когда включают систему – вода со страшной силой втягивается в трубу, которая находится на дне. Так что шансов нет даже у хорошего пловца. Что уж говорить о двух мальчишках… После трагедии муж Веры стал сильно пить, избивать ее, однажды даже чуть не задушил. Так продолжалось несколько лет. Сменили место жительства, перевелись в другую часть – хотели начать все снова. Но в конце концов пришлось разводиться – каждый обвинял другого, и жить вместе не было никакой возможности. С тех пор Верочка одна. Я думаю, она иногда разбавляет суровые будни приятным мужским обществом, но никогда об этом не распространяется. Из чего можно заключить, что утешители не свободны.
Алёнка тоже не может похвастаться женским счастьем. Ей уже двадцать девять – все подруги замужем, у многих дети. А у нее роман за романом – и все невпопад, все мимо. Я ее истории из первых рук знаю. Причем, бросают все Алёнку. Прямо рок какой-то! Да вот хоть недавний случай взять. Пришла моя звезда эфира бледная, грустная, сигареты одну от другой прикуривает.
- Алён, да что с тобой сегодня? Лица на тебе нет! Хватит курить, рассказывай! – не выдержала я.
- Да что рассказывать. Вадик меня бросил.
- Это офицер, что ли? Не может быть! А что случилось?
- Да в том-то и дело, что ничего. Все нормально было. Я думала, серьезно все. И вдруг заявляет: «Нам надо расстаться. Мы разные люди»…
- Подожди. Что, вот на пустом месте? До этого-то что было?
- Ничего особенного. Родители наследство делить уехали к отцу на родину, я и пригласила Вадика к себе. Он все рвался, кстати.
- Ну?
- Что «ну»? Походил по квартире, посмотрел. Он, видите ли, не думал, что народные артисты так скромно живут.
- И после этого все?
- Ага.
- Ну, понятно. Он, небось, вообразил, что если твой папа известный артист, в театре играет, так у него тут золотые горы.
- Вот-вот. О приданом размечтался… А у моей маман по жизни все денежки на тряпки да на цацки уходят. На ее, причем. Ты же знаешь. Все из дома – ничего в дом.
- Алён, ну и зачем тебе такой муж? Тоже мне, охотник за богатой невестой… Ты еще встретишь того, кто тебя любить будет. В конце концов, у тебя жизнь впереди. В отличие от меня…
Я все время пытаюсь понять, почему мы с подружками невезучие. То, что меня окружают такие же неудачницы, как и я, меня не удивляет – известно, родственные души притягиваются (иногда меня посещает мистическая мысль: если судьба улыбнется одной из нас, то и у других жизнь изменится к лучшему). Но почему все так складывается? Видимо, у всех нас есть общая черта: нас не любили мамы. Или мы просто не чувствовали их любви. А для девочек это так важно! Я думаю, именно материнская любовь становится залогом, фундаментом дальнейшей счастливой судьбы. Кто-то может не согласиться со мной, но я уверена, что так и есть.
Мама Рики погибла в автокатастрофе пятнадцать лет назад, но Рика до сих пор не может ее простить. Рика родилась, когда ее маме было всего шестнадцать (даже для Молдавии это рановато), а в девятнадцать лет молоденькая мамаша с двумя маленькими дочками (Рикой и ее новорожденной сестрой) уже сбежала из райцентра в город от ревнивца мужа, который бил ее постоянно. Трудно представить, как выживала женщина (сама еще ребенок!) в чужом городе, не имея ни профессии, ни друзей. Устроилась дворником, чтоб дали квартиру, работала по документам соседки в детском саду кастеляншей – и девочек взяли в садик. А когда Рике исполнилось семь лет, отправила ее учиться в школу-интернат. Это была престижная школа, в ней давали хорошее образование. Но… Рика появлялась дома только по выходным. В эти дни у мамы, уже освоившейся на новом месте, всегда собирались гости, веселились, шумели, смеялись, пели песни. И Рика до сих пор с обидой вспоминает, как они с сестрой гуляли во дворе – сколько хотели. Других детей мамы звали с балконов, за кем-то выходили, кого-то искали – беспокоились, в общем. Рика завидовала им – пусть бы их с сестрой отругали, «загнали» домой. Но этого не происходило. Можно было прийти, а еды в доме уже нет, никто и не подумал детям оставить. И потом, когда девочки подросли, любая из самых дальних маминых подруг значила для мамы больше, чем обе дочери. Во всяком случае, Рика живет с этим убеждением.
Вера тоже росла без материнской ласки. Мать Веры работала обходчицей на железной дороге, отца моя подруга не помнит. В садик она ходила круглосуточный, дальше школа с продленкой… Матери никогда не было дома. А когда и бывала – не до ребенка. Верочка в три года могла на попутке уехать к тетке в соседнее село – и ее никто не искал. Потом появился отчим – лицо кавказской национальности. В перерывах между отсидками он гонял жену, падчерицу и родного сына, которого родила ему Верина мать. В четырнадцать лет Вера уехала в райцентр и поступила в медучилище. И как только позвали – вышла замуж.
Ну, у Алёнки довольно оригинальная история. Ее родительница воспитывала изо всех сил, так, что мало не покажется. Алёнкина мама – женщина властная, жестокая, злобная. Завуч. Школьники и учителя и сейчас от нее стоном стонут, боятся и тихо ненавидят. Инна Петровна – та еще штучка. Загуляла с молодым мачо, с мужем развелась, несколько лет жила свободной жизнью, каталась с любовниками по курортам. Потом снова сошлась с мужем – это ведь он был во всем виноват. Она же – порядочная женщина. Держится с таким гонором, с таким высокомерием, и не подумаешь, что шалава шалавой. Да еще и с садистскими наклонностями: Алёнку в первом классе собачьим ошейником к парте прикручивала, чтоб девочка уроки учила, а не по улице носилась.
Да… Я встала из-за стола, выключила свет и застыла у окна, любуясь вечерним городом. Бокал с шампанским я пристроила на подоконник. Вообще-то, в Крыму тепло почти круглый год. Но в последние несколько лет февраль балует нас почти северной погодой. Сегодня за окном настоящий зимний пейзаж: снег, снег… Так много снега! Легкий, пушистый, свежевыпавший. Нетронутый. Это ненадолго: набегут ребятишки, налепят снеговиков, настроят крепостей, станут валяться в сугробах и играть в снежки. А я буду радостно, немного завидуя, наблюдать за детворой. Веселая игра с друзьями на улице – лучшее развлечение!
Вдалеке еле слышно зазвучала популярная песня. Моя любимая, из времен юности. У соседей, что ли? Вот балда! Это же мой телефон, сегодня только мелодию сменила. Ну, и где ты, мобильный мой друг? Я включила свет и заметалась по комнате. Перезвонить, конечно, не проблема, но вдруг это Рика из Молдавии? Телефон, телефон, где же он?.. Ну, конечно, в сумочке голубчик надрывается. Легко сказать – в сумочке. У меня в сумочке, как выражается Зоя Васильевна, «только отца с матерью нет». А мой брат любит повторять, что в дамском ридикюле должны помещаться батон и бутылка водки. Ладно, рыться некогда, и опыт показывает, что бесполезно. Содержимое сумки – на диван. Вот он, телефончик, и, разумеется, уже затих. Звонила Вера. Так что ничего страшного.
- Але, Вер, что звонишь?
- А вот: сейчас буду тебя развлекать. Тут такой цирк! По «скорой» Левку Вернигорского привезли – с балкона свалился, с пятого этажа.
- Да ты что?! – ахнула я (Лева через два дома от меня живет, Витьки Запорожану сослуживец). – Живой?
- Живехонький! В сугроб спикировал. Два ребра и палец на ноге сломал, ну и ушибы-ссадины-царапины. Прикинь, даже сотрясения нет!
- Ну, это мозгов нет потому что – чему там сотрясаться. Пьяный, что ли? Как его угораздило?
- Да нет, не пьяный, ну, может, слегка «под мухой». Дверь захлопнул. От соседей к себе лез через балкон. С голым пузом, в трениках и тапках. Такая версия.
- Это, как говорится, «для протокола». Пусть доктору рассказывает. У Таньки Гелашвили был, не сомневайся! – засмеялась я.
- Видать, Жорик с ревизией примчался. Он парень горячий, грузинская кровь…
- Я думаю, Левка специально балкон не закрыл: человек военный, готовил пути к отступлению. Что значит стратегическое мышление! Небось, схема хорошо отработана, - философствовала я. – А тут неувязочка: балкон обледенел. А помнишь…
- Иду! – вдруг крикнула Вера прямо мне в ухо (я чуть со стула не грохнулась). – Все, убегаю! – и отключилась. К очередному пострадавшему, видимо, ринулась.
Собирая вытряхнутые из сумочки вещи (половину как раз и выкинула), я немного подумала об авантюристе Левке. Ох, поймает его Жора когда-нибудь! Кстати, сам Жора тоже не образец добродетели. Ко мне с комплиментами подкатывал, свидания пытался назначать, хоть я и не блондинка, как его Танечка. Правда, давно это было… Интересно, как чувствуют себя дети в таких свободных семьях? Живут себе, ничего не замечают? Или наоборот, все видят, страдают?
У моих родителей был крепкий брак. Не знаю, почему я в этом уверена. Но… Если б у меня было счастливое детство, то воспоминания о нем были бы окрашены теплыми и яркими красками. А те картины, которые хранятся в моей памяти, в целом не слишком радостные, во всяком случае, осталось ощущение какого-то дискомфорта, не физического, душевного. Я прихлебывала шампанское, а мысли мои были так далеко от сегодняшнего дня…
Сколько себя помню, всегда люблю спать на прохладной подушке. Поэтому долго верчусь перед сном: все мне кажется, что наволочка под щекой уже нагрелась и надо перевернуть подушку. Когда я была маленькая, мама как-то сказала: «Опять подушку крутишь? Знаешь, цветок такой есть, «мать-и-мачеха» называется. У него листья снаружи холодные, гладкие, а изнутри мягкие, бархатные. Теплые – мать, холодные – мачеха. Тебе, видать, на роду написано – с мачехой жить».
Я ничего не поняла, но слова эти почему-то запомнила. И взгляд мамы. Он был совсем не ласковым, колючим, впрочем, как всегда. От голубых глаз, очень красивых веяло стужей, как будто это не мама, а Снежная Королева. И правда, королева (маму так часто называют): имя необычное – Ираида (ни у одной знакомой такого нет), осанка царственная, одевается нарядно и всегда носит обувь на высоких каблуках. Жаль, что это Снежная Королева, красавица с ледяным сердцем. Когда я была дошкольницей, то часто представляла, что мою маму заколдовала злая волшебница. Иначе, почему мама меня не любит? Но если я постараюсь, буду во всем слушаться и совершать всякие хорошие поступки, то чары развеются, и мама станет любить меня. Тогда глаза-льдинки превратятся в глаза-незабудки. Я очень старалась, правда. Но мама продолжала смотреть на меня холодным пронзительным взглядом. Когда мы были с ней вдвоем.
А вот когда появлялся папа… Мама становилась такой нежной, такой ласковой, ее глаза излучали теплый свет, менялся голос, манеры. И я из Ларисы сразу превращалась в Лялечку. Мне хотелось, чтобы папа всегда был дома – при нем мама была такой доброй, хвалила меня, могла даже обнять или погладить по голове. «Это просто удивительно, как Лялечка похожа на тебя, Володя! – часто говорила мама. – Просто одно лицо: такие же карие глаза, длинные ресницы, и волосы так красиво вьются! Я очень рада, что она похожа на тебя!» В ответ папа прижимал меня к себе и смеялся: «Дочка должна быть похожа на отца – это к счастью!» Мама покупала мне красивые платья, дорогие игрушки, и при этом всегда шептала на ушко: «Папе покажи, скажи, мама купила».
В папиной любви мне сомневаться не приходилось. Объяснить я бы не смогла, но только всегда чувствовала: папа меня любит. Если б он почаще бывал дома…
Но мечты оставались мечтами. Мама работала в школьной библиотеке, и когда я приходила с «продленки», уже хозяйничала на кухне. А папа целыми днями пропадал на производстве, где он занимал должность главного инженера. У меня были школьные подружки, но приводить их домой не разрешалось, как и самой ходить в гости – некогда, надо переписывать домашние задания в чистовик. Потом чтение, потом уборка, посуда и все прочее. Мама составила мне расписание на каждый день и строго следила за выполнением всех пунктов. Считалось, что подышать свежим воздухом я вполне успеваю по дороге в дальний молочный магазин. А когда родился брат Сережа (мне исполнилось десять лет), то в мои обязанности стала входить и ежедневная двухчасовая прогулка с малышом. Мама клала мне в карман старые часы, давала булочку или яблоко, и я катала коляску с братишкой в любую погоду. Одноклассница Оля часто составляла мне компанию, и мы с ней очень подружились благодаря этим прогулкам.
Моя мама, в отличие от Алёнкиной, надо мной не издевалась. Я была одета-обута-накормлена-присмотрена. Но отношение к брату даже отдаленно не напоминало того, что доставалось мне. Сережу обожали, с ним носились, его баловали, ему позволяли все. Им любовались. С ним мама из Снежной Королевы моментально превращалась в добрую заботливую Белоснежку. Нет, я не ревновала. Я и сама очень любила Сережу. И он отвечал мне тем же – иногда мне казалось, что меня братишка любит больше, чем маму и папу.
Мы жили в Братске – приехали в начале «семидесятых» (как раз перед моим поступлением в первый класс) из Краснодарского края «за длинным рублем». Так все время папа приговаривал. Деньги в доме действительно были. Родители строили кооператив в Ленинграде. В Братске нам не нравилось. «Да, контингент тут, конечно…», - качала головой мама. Я долго не понимала, что бы это могло значить. Но явно ничего хорошего. Мечтали, как переберемся из этого города на новую квартиру, строили планы на будущее. Но известие о том, что наша семья переезжает в Ленинград, для меня, восемнадцатилетней выпускницы медучилища, стало настоящим ударом. Мне было объявлено, что я никуда не еду. Ну да – я ведь уже взрослая, медсестра, могу найти работу, могу сама себя обеспечивать. Я остаюсь в Братске, в двухкомнатной квартире. Папа смотрел виноватым взглядом, а мама не скрывала хорошего настроения. «Что ты расстроилась, глупенькая? Мы тебя вырастили, профессию дали, квартирой обеспечили. И замуж можешь выходить, разве плохо?» Наверно, кто-то пожмет плечами: действительно, разве плохо? Если б я обладала сильным независимым характером, стремилась к самостоятельности, имела толпу поклонников… Но я была, что называется, «домашней девочкой из приличной семьи», покладистой, послушной, совсем еще ребенком. Замуж… Да я даже не встречалась ни с кем, и мама это прекрасно знала. К тому же моя единственная подруга Олечка, которая была мне как сестра, умерла всего несколько месяцев назад. Пришла домой из института и упала замертво. Аневризма… С этой потерей я не смирилась до сих пор, а уж тогда… Мне хотелось рыдать от одной мысли, что я останусь здесь одна. В этом городе, который я никогда не любила… Где «такой контингент»…
Сережа плакал, не хотел без меня уезжать. Вяло помахав отъезжающему такси, я вернулась в опустевшую квартиру, бесцельно побродила по комнатам и вышла на балкон. Начинался прохладный летний вечер. По тротуару шла парочка крепко выпивших работяг – он и она. Он крыл ее матом (слегка заплетающимся языком), она обиженно подвывала, спотыкаясь и пошатываясь. Меня воспитывали атеисткой, но тут впервые я обратилась к Богу: я просила дать мне возможность уехать отсюда, подальше от этого города… Куда-нибудь… Куда угодно…
На следующий день, возвращаясь из магазина, я прочитала на своем подъезде объявление: «Обменяем однокомнатную квартиру в Севастополе на двухкомнатную в вашем доме». Невероятно, правда? Можно ли после такого чуда сомневаться в существовании Всевышнего? Я и не сомневаюсь с того дня. Это был ответ на мою мольбу, мой шанс, и я его не упустила. Осенью я уже приступила к работе в хирургическом отделении военного госпиталя в Севастополе, городе, который воспет как «город славы русских моряков».
Разумеется, я повторила ошибку всех молоденьких дурочек – влюбилась в заведующего отделением, талантливого хирурга, умного, интеллигентного и очень красивого. Женатого. Нельзя сказать, что он не замечал меня. Замечал, конечно. Ему вообще нравились женщины – всякие и разные. Он шутил и смеялся, а у меня от счастья кружилась голова и становились ватными ноги. Я мечтала по ночам, как он обратит на меня внимание… Может быть, даже… Нет! Дальше мое воображение не шло. Неизвестно, какое было бы продолжение этой истории. Но случилась беда: погиб папа. Авария на производстве. Только вчера я говорила с ним по телефону, а сегодня уже телеграмма…
Накануне я видела сон: мы всей семьей едем в поезде. Папа выходит на станции – покурить. Я смотрю в окно и вижу – он разговаривает с молодой красивой женщиной, обнимает ее. Женщина веселая, с рыжими волосами. И вдруг поезд трогается и стремительно набирает ход. Папа бежит за вагоном, что-то кричит, но постепенно отстает. Все! Я оглядываюсь и обнаруживаю: мамы тоже нет, мы вдвоем с Сережей. А поезд все быстрее… Этот сон я помню до сих пор.
После папиных похорон с мамой стало совсем тяжело общаться. Я звонила ей, как у нас было заведено, раз в неделю. Мама ровным голосом отвечала, что у них все в порядке, сворачивала разговор и вешала трубку. Постепенно нормой стал один звонок в две недели, потом – в месяц. Правда, с Сережей мы не терялись. Я посылала ему письмо с вложенным подписанным конвертом, и брат сообщал мне свои нехитрые новости. Папина смерть отрезвила меня – я перестала мечтать о талантливом женатом хирурге. И вообще перестала мечтать. Работала за двоих, чтоб уставать и ни о чем не думать. Это мне удавалось. Приходила с работы, сил хватало только на «поесть». Засыпала под телевизор, не в силах досмотреть фильм до конца.
Так прошло около года. Однажды вечером мне позвонила из Ленинграда мамина соседка. «Ирочку увезли в больницу, - сообщила она. – Крепитесь, дорогая, у Вашей мамы рак головного мозга, последняя стадия, сделать ничего нельзя. Сережа пока у меня». Я уволилась из госпиталя и вылетела самолетом в Ленинград.
Не буду вдаваться в подробности о том, как тяжело и мучительно умирала мама (ее отпустили домой). Она держалась молодцом: не жаловалась, не ныла, все думала и думала о чем-то. Я ухаживала за ней до последнего мгновения, целых полгода. «Сережу… Сережу не оставляй. Ты одна у него, - твердила мама. – Никого из родни. Не оставишь? Обещай!» Конечно, мне и в голову бы не пришло, что Сережу может забрать кто-то из родственников. Тем более, что никого и не было. Папиных родителей я не застала. Бабушка, мамина мама, умерла, когда я училась в четвертом классе, дедушку вообще не помню, его не стало еще до моего рождения. У мамы где-то есть сестра, но мне ее видеть не приходилось – они не общались. Мама не хотела об этом говорить. Еще мама повторяла, что должна открыть мне какую-то семейную тайну, но я думаю – это на ее сознание повлиял очередной бразильский сериал, которыми в то время были буквально заполнены все телеканалы. Похороны прошли тихо, скромно.
Квартиру в Ленинграде я прохлопала – каким-то непостижимым образом оказалось, что Сережа в ней не прописан, зато прописана сердобольная соседка, и даже существует мамино завещание, оформленное на эту особу. Надо было судиться, на это требовались деньги, а откуда они у меня… Я и сейчас-то с трудом защищаю свои права, слово «суд» вызывает у меня душевный трепет, а уж тогда, в двадцать лет…
Я забрала братишку в Севастополь, устроилась медсестрой в детскую поликлинику. И началась совсем другая жизнь. Теперь нужно было растить Сережу. О личном пришлось забыть. Из перспективной невесты с квартирой я превратилась в мать-одиночку. Кавалеры, разумеется, сразу врассыпную. «Роковой красоткой», ради любви которой мужчины готовы на все, я не была. А кому нужна женщина с ребенком? Зарплаты катастрофически не хватало. Сереже нужно было то одно, то другое – дети так быстро растут. Все свободное время я бегала «по уколам», делала маленьким пациентам массаж (пришлось закончить курсы), в общем, света белого не видела. В подростковом возрасте брат забросил учебу, попал в плохую компанию. Чего только не пришлось пережить! Даже вспоминать не хочется…
Нельзя сказать, что моя жизнь проходила совсем без мужчин. Пять лет длились наши бесперспективные отношения с Ильясом из соседнего дома. У этого тридцатилетнего красавца на момент нашего знакомства уже были три дочки, и намечалась четвертая. Младшая малышка болела, я делала ей уколы. Так и познакомились. Теща у Ильяса где-то на Южном берегу, и жена вечно у нее гостила… Четвертая девочка родилась, пятая… В общем, расклад понятен. Я не была влюблена, хотя, конечно, Ильяс был хорош во всех отношениях. Меня даже посещали мысли, не родить ли от него, когда Сережа станет самостоятельным (уж больно ладные девчата у моего джигита получались!). О наших тайных встречах (как я думала) не знал никто, даже Рика. Вера, если и догадывалась, помалкивала.
Брат отучился в техникуме и пошел в армию, а я, как в омут, нырнула в новый роман. Начинался он, как кино: летним днем я возвращалась от знакомой с другого конца Крыма – на «перекладных». Когда до Севастополя было рукой подать, начался ливень – просто стеной. Даже если б я взяла зонт (а я не взяла), пользы от него было бы мало. Я промокла, подвернула ногу и сломала каблук. Стояла на обочине, мокрая, несчастная, с туфлями в руках. Рядом затормозило такси. Пассажир оказался симпатичным парнем, меня доставили до дома. На следующий день мой спаситель явился с огромным букетом роз (обожаю розы!) ко мне в поликлинику. Коллеги в изумлении, я тоже… Ну, и понеслось…
Несколько месяцев промелькнули как один день. Олег говорил, что работает в школе учителем истории, представлял в лицах своих учеников, рассказывал всякие случаи на уроках. Дарил дорогие подарки, которые ставили под сомнение зарплату учителя. Но я верила, ведь так хочется верить в хорошее. Никогда раньше мне не встречался такой замечательный мужчина: самый красивый, самый умный, самый добрый. Самый-самый… Это были лучшие дни в моей жизни. Я обдумывала, как сообщить любимому, что он станет папой, когда любимый пропал. Внезапно. Перестал приходить, звонить. Дома у него тоже телефон молчал. Неделю я не знала, что и думать.
- Ляля, ты только не расстраивайся. Мало ли что! С родней что-нибудь, уехал неожиданно, знаешь, как бывает, - успокаивала Вера.
- Да кобель он просто, и все, - не соглашалась Рика. – Догадался, что ты беременная, вот и до свидания.
Субботним вечером, устав размышлять об одном и том же, я посмотрела по местному телеканалу новую серию мелодрамы. Дальше были «Криминальные новости». Не знаю, почему я не переключила канал. Может, просто поленилась вставать (телевизор у меня был еще старенький, без пульта). « В лесу, неподалеку от шоссе местные жители обнаружили четыре трупа мужчин разного возраста. Смерть всех четверых наступила в результате многочисленных пулевых ранений», - бесстрастно оповестил диктор. Дальше шли документальные кадры. Одним из убитых был Олег… В ушах у меня зазвенело, подступила тошнота - и я погрузилась в душный туман. Наверно, на секунды, потому что, возвращаясь в сознание, услышала: «….Результат очередной разборки противодействующих бандитских группировок». Резкая боль в животе, диван в крови… Я успела позвонить Рике и отключилась, теперь уже надолго. Пришла в себя на больничной койке в гинекологии. Спасли… Не ребенка – меня. А зачем? Три недели я провалялась в больнице.
Вернувшись домой, обнаружила, что в квартире все перерыто, хотя дверь заперта. Рика и Вера клялись, что закрывали дверь на оба замка. Друзья (или, наоборот, враги) Олега нанесли визит, больше некому. Что-то искали, видимо. Мне было до такой степени все равно, что со мной станет, что я даже не боялась. Но подруги пришли в ужас, и к вечеру у меня уже стояла новенькая металлическая дверь. В милицию решили не обращаться. Что толку? Несколько раз мне казалось, что за мной следят. Может, и следили. Да только в конце концов поняли – я не при делах.
Жить не хотелось. «Никого у меня нет. Сережа взрослый, я ему не нужна», - думала я. Парень вырос настоящим красавцем: высокий, фигуристый, синеглазый (это в маму), а волосы темно-каштановые, как у папы. Мой «Ален Делон» встречался с Юлей, дочкой местного предпринимателя, владельца сети ресторанов, у которого успел поработать помощником повара. Придет из армии, женится. На что ему сестра-неудачница? В голову лезли всякие мысли о том, как уйти из жизни, не слишком мучаясь. Верочка отвела меня в церковь.
Батюшка попался понимающий. Мне становилось легче после бесед с ним. И вообще, вся атмосфера в храме как-то успокаивала, убаюкивала, что ли. С тех пор я стала ходить в церковь, считаю себя верующей, хотя и не до фанатизма.
Все время мучили мысли: я была подругой бандита. Как же так? Почему не заметила, поверила? А он? Подвергал меня опасности… Если бы я знала, что он бандит? А что бы это изменило? Любила бы все равно. Мы, бабы, такие…
Занятая своими переживаниями, двигаясь, как заведенная, по кругу, я совершенно не замечала течения времени. Сережа пришел из армии, женился на своей Юльке. Тесть купил им квартиру, дал в приданое за дочерью машину. Взял Сережу в свой бизнес. Брат оказался способным, дела шли удачно. Правда, у меня никак не получалось наладить хорошие отношения с невесткой. Мама ее там командовала парадом. А я ей не нравилась. Мои старания ни к чему не привели, и скоро все надоело. Не хотите – не надо. Детишек мой расчетливый братец решил пока не заводить. А через несколько лет они уехали в Германию, где живут и по сей день.
Опомнилась я, когда подкрался очередной юбилей. Люди добрые, это ведь мне (мне!) уже сорок! А все кажется, что я еще совсем молода, что жизнь впереди – муж, дети… Ну, ладно – муж, допустим. Но дети? Мы ведь не в Швеции – это у них там, говорят, рожать после сорока – норма. Хотя мне приходилось видеть нескольких младенцев, рожденных после сорока. Лучше не рисковать.
Обожаю всех детишек, с которыми сталкиваюсь по работе, которых вижу на улице.
Недавно у нас в поликлинике обнаружили «забытого» малыша. Я же, кстати, и обнаружила. Вечерний прием закончился, а ребеночек (маленький такой, месяцев двух, хорошенький!) спит себе на пеленальном столике в коридоре. И людей никого. Я подождала, потом стала бегать по поликлинике, в туалеты заглядывать. На улицу выскочила. Елена Львовна, врач моя, милицию вызвала. Откуда ни возьмись – телевидение тут как тут. Меня снимали, заставили мальчика распеленать, рассказать, как я его заметила. Всю ночь потом мне не спалось, все думала. Вдруг не найдут мамашу – усыновлю этого ребеночка, лишь бы дали. А то ведь кто его знает – может, одиноким и не дают… Но благодаря усилиям общественности пропавшую родительницу отыскали, малолетка оказалась. Устала, видите ли, да в ночной клуб хотелось. Вот подружки и посоветовали. Бабушка малыша забрала (она моложе меня, между прочим). А я-то уже размечталась… Не везет. Ни в чем не везет, это же надо!
Ладно! Хватит ныть! У меня праздник, в конце концов! Как по команде, у соседей грянула песня: «Николай, Николай, Николай, не смогу разлюбить твой лалилалай!» Что бы значило это загадочное слово? «Лалилалай», я имею в виду. «Неужели это то, о чем я подумала? Какой кошмар!» - голосом чопорной старой девы (с французским проносом) просюсюкала я. Ну, вот, занудствую, как пожилая гувернантка. Кстати, и возраст уже позволяет. Ну уж нет! Песня, кстати, довольно ритмичная. «Это энергичный танец!» - процитировала я, притопывая и размахивая в такт руками. Мне захотелось еще шампанского: гулять так гулять! Налила. Но выпить не успела. В дверь позвонили. «А вот и гости!» - не удивилась я и, пританцовывая, отправилась открывать.
- Кто там?
- Лариса Винохватова здесь живет? – послышался женский голос. – Я Ваша родственница, сестра. Вы не могли бы открыть?
Сестра?! Дрожащими руками я рванула щеколду. Передо мной стояла и неуверенно улыбалась молодая женщина. Ну, совсем молодая. Может, девушка…Одета модно: короткий пуховик, шапочка-носок и ботфорты.
- Меня Лена зовут, Гулебщикова, знаете такую фамилию?
- Ну да, это девичья фамилия мамы… Да Вы проходите, раздевайтесь, давайте за стол сразу. У меня, представьте, день рождения сегодня… Так Вы маминой сестры дочь? Подождите… А как же… Почему тогда фамилия эта?
- Нет, я дочь брата Вашей мамы, Федора.
- Но у мамы не было брата, только сестра…
- Ясно, Вы ничего не знаете. Значит, Вам не сказали…
История, которую поведала Лена, повергла меня в шок. Жизнь порой преподносит сюжеты покруче, чем в сериалах, это я теперь точно знаю.
А дело было так. В одной из станиц Краснодарского края еще до войны жили братья-двойняшки Саша и Алеша. Подростки сбежали на фронт, прошли войну и вернулись домой, порядком израненные – но вернулись! А вот родители их героически погибли. И парни решили: у кого из них будет дочь – назовут именем матери, сына же – именем отца. Женились братья в один год, как это часто бывает с близнецами, и дочки у них родились с интервалом в несколько месяцев. Обеих девочек назвали Ираидами, в честь матери.
Так и получилось, что в одной станице, да еще недалеко друг от друга оказались две Ираиды Гулебщиковы, ровесницы. Чтоб не путать, одну всегда звали Ирой, другую Идой. Девчонки были очень разные, и внешне, и по характеру, но это не мешало их дружбе. Ира – изящная светловолосая принцесса – играла «первую скрипку». Смешливая зеленоглазая Ида, невысокая, крепко сбитая, с гривой золотисто-рыжих волос легко подчинялась подруге-кузине.
Повзрослев, обе девушки влюбились в одного парня, Володю Винохватова. Володя был старше, он уже окончил технический ВУЗ и, уезжая офицером-двухгодичником в далекий северный гарнизон, сделал предложение Ире. Но невесте только исполнилось восемнадцать, она училась в техникуме, и родители ее замуж не пустили. Ничего, не горит, вот отслужит жених, вернется - можно будет и о свадьбе подумать.
А дальше все традиционно: ждала-ждала Ира жениха, да и переспала с заезжим кавалером. Когда до Володиного возвращения было уже рукой подать. И не просто переспала – забеременела. К чести кавалера – предложение руки и сердца последовало незамедлительно. Отпраздновали свадьбу, и молодые супруги уехали в город.
Так что Володя вернулся – невеста уже не невеста, а чужая жена. То ли ему хотелось сделать Ире назло, то ли тянуло что-то доказать. Чужая душа – потемки. Володя стал встречаться с Идой, которая тоже сразу же забеременела. И тоже сыграли свадьбу. Володя устроился работать в правление колхоза, молодым выделили коттедж. Ида родила девочку, Ларису.
- Подожди, Лен, я уже запуталась. Володя Винохватов – мой отец, Ира Гулебщикова – мама. А ты про Иду говоришь…
- Слушай, сейчас все поймешь.
Итак, Ида (не Ира!) родила девочку, Ларису. Недоношенную, семимесячную, крошечную, но на удивление крепенькую и здоровую. И очень симпатичную! Досужие кумушки начали было судачить, но, увидев малышку, прикусили языки: такое поразительное сходство ребенка с отцом нечасто встретишь. Внешне все выглядело благополучно: красивая пара, ребенок – хорошая семья. Но Ида понимала, сердцем чувствовала, что Володя любит не ее, а кузину Иру. Что же было делать? Нет, Володя старался, конечно. Но как-то не получалось.
И вдруг в станицу вернулась Ира, похудевшая, побледневшая, несчастная, как побитая собака. А она и была побитая. Муж, который с виду был интеллигентным и воспитанным (стоматологом работал!) оказался настоящим садистом. Он избил жену на последних месяцах беременности, и ребенок погиб, не родившись. Врачи сказали, что вряд ли Ира сможет когда-нибудь забеременеть. Последовал развод. Стыдно было возвращаться в станицу, невозможно признаться родителям, и гордая Ира маялась в съемном углу, подрабатывая, где придется, пока ее не покинули силы. Окончательно измучившись, она признала поражение.
Возвратившись домой, неудачливая жена стала потихоньку приходить в себя. Они увиделись с Володей – и стали тайно встречаться. Но что значит «тайно» в сельской местности? Конечно, все узнали. В один из вечеров (Володя как раз задержался на работе) в коттедже молодых Винохватовых начался пожар. Иду спасти не удалось – она задохнулась в дыму. А годовалая Лариса как раз в эту ночь была оставлена ночевать в доме бабушки, которая впоследствии призналась, что дочь, уходя, попрощалась с ней и с малышкой непривычно горячо. Тело Иды отвезли в город, и патологоанатом сделал вывод: самоубийство. В крови Иды была обнаружена большая доза снотворного и спиртного.
Как только Иду похоронили – Ира с Володей стали жить вместе, не таясь, чем настроили против себя всю родню Гулебщиковых и Винохватовых. Это же ни в какие ворота не лезет – даже год не подождали! Да что там год – и сорок дней не выдержали! Совесть-то надо иметь, в конце концов. Среди людей ведь живут – не в лесу. Не бросили маленькую Ларису – подумаешь, подвиг. Володьке она дочь, а Ира, если хочет мужика заполучить, пусть заменит ребенку мать. А как же иначе? Только по-человечески все надо делать, а не так… Устав ловить на себе откровенно неприязненные взгляды односельчан, молодые Винохватовы вскоре уехали в город.
- Я поняла, я все поняла теперь… Но ведь до этого ни за что самостоятельно не додумаешься! У нас все документы хранились у папы в ящике стола, под замком. Я свое свидетельство о рождении вообще увидела, когда паспорт надо было получать. Смотрю, а в графе «мать» у мамы отчество не то: Александровна (а должно быть Алексеевна). Спрашиваю, а она говорит, мол, напутали в сельсовете, надо бы заменить, да некогда все. Представляешь, Лен?
Услужливая память стала подсовывать мне случаи, которые раньше я не могла объяснить.
… Мне года четыре. Лето. Мы в станице. Меня укладывают спать. Вдруг за окном шум, зарево. Крики: «пожар, пожар!» Родители убегают. Со мной какая-то бабушка, не моя, но тоже тут гостит. Она берет меня на руки, подносит к окну. Я вижу дым, огонь, фигурки суетящихся людей. Приезжает пожарная машина. «Бог с ним, с сараем, на дом, главное, не перекинулось, успели, - бормочет старушка. – Да, Лялечка, а твоя-то мамка сгорела, на пожаре сгорела…» Моя мама?! Я начинаю рыдать. «Ой, что это я! – пугается бабушка. – Да ты не слушай, меня, старую, это не про твою мамку, я так просто...» Но я реву еще пуще. Тут приходят папа и мама, чумазые, пропахшие дымом. «Ну, вот же она, вот мамка моя, а ты говоришь – сгорела!» - сквозь слезы радуюсь я. «Ты что это болтаешь? Кто тебе позволил?» - возмущенно обращается папа к чужой бабушке. Больше я ее не видела…
… Перед школой, перед самым отъездом в Братск мы приехали в станицу. Меня не выпускали одну со двора, велели не подходить к уличному забору и ни с кем чужим не разговаривать. Мне и в саду было не скучно: я ела вишни, собирала сливы, яблоки и груши, строила «шалаш», играла с куклами. В один из дней мама нарядила меня в новое платье, и мы с папой пошли. Было жарко, хотелось пить, я спрашивала, «долго еще?» - папа отвечал невпопад. Мы зашли в какой-то дом, нас встретила чужая бабушка, да нет, не бабушка - тетенька, очень красивая, только злая. Она хмуро посмотрела на меня, но все же угостила пирожком с компотом. Дальше мы пошли втроем. «А нам куда?» - спросила я тетеньку. «На кладбище», - ответила она. Я знала: кладбище – это где мертвых закопали. На кладбище мы остановились.
- Что же могилка неприбранная? – спросил папа. – Вы совсем здесь не бываете?
- Мы-то бываем, а и ты тоже не чужой.
Мне было весело (я люблю, когда папа рядом), хотелось скакать, петь, я вертелась.
- Ты можешь спокойно постоять? – одернул меня папа.
- А почему?
- Так надо. Имей уважение. Тут люди похоронены.
- А кого, кого похоронили? – не унималась я.
- Твою мать…
- А почему ты ругаешься? – мне было известно, что так ругаются – «твою мать».
Папа махнул рукой.
- Не надо. Она мала еще, рано, - сказала тетенька.
- Я не маленькая, я в школу пойду! – похвасталась я. Но никто не ответил.
Мама ждала нас на крыльце. Отец сразу прошел в дом.
- Ну, что, где вы были?
- Мы к тетеньке какой-то ходили, я компот пила…
- А потом?
- Потом на кладбище.
- И что? Папа что тебе сказал?
- Ничего не сказал. Ругался только…
- Ругался?!
- Ну да, «твою мать» сказал.
- Это он сказал, что там похоронили твою мать.
- Мою? – не поняла я (вот же она!).
- Ну не мою же! Моя вон живая! – раздраженно ответила мама и ушла в дом.
Я пожала плечами и убежала к своим куклам…
… Этот день начался здорово: мне вручили диплом! Папа был со мной и очень гордился. Медучилище с красным дипломом – это не шуточки. Эйфория длилась несколько дней. До маминого замечания.
- Тоже мне, отличница! А элементарных вещей не знаешь!
- Каких?
- Ну, например, реши задачу по группе крови. У матери с отцом третья. Какая будет у ребенка?
- Третья или первая, - бодро отрапортовала я.
- Ну, вот. А у тебя какая?
- Четвертая. А что?
- Ну?
- Что ну? – не поняла я.
- А какая должна быть?
- Давай посчитаем. Вот у тебя какая?
- У меня третья.
В этот момент пришел с работы папа.
- Пап, у тебя какая группа крови? – вместо приветствия спросила я.
- Тебе зачем? – подозрительно прищурился папа.
- Рассчитываем мою группу крови.
- Рассчитываете, - не обрадовался папа. Он посмотрел на маму с каким-то странным выражением лица (мама опустила глаза) и сказал очень тихо, сухо и бесцветно:
– Ира, ты мне срочно нужна. Надо поговорить.
На этом расчеты закончились. Мама с папой дулись друг на друга несколько дней, но причина осталась тайной…
Теперь-то я понимаю. Все просто. Мать оказалась мачехой, вот и все. Ясно, почему она так любила Сережу: во-первых, он родной, во-вторых, все думали, что она вряд ли родит. И почему так относилась ко мне: люди не любят тех, кому причинили зло.
- Но почему мне не сказали? Ведь мать (мачеха) все время порывалась! – пожаловалась я Лене.
- Я думаю, твой папа не разрешал. Ты бы начала задавать вопросы, может, захотела бы поехать в станицу. И узнала бы не слишком приятные вещи. Кто виноват в смерти Иды? Если бы Ира дождалась твоего отца – все было бы иначе. Если бы Ира не влезла в вашу семью – твоя мать, Ида, была бы жива.
- Ну да. Но когда папа умер… Уже ведь можно было признаться? Хотя… Думаю, что мама тогда уже болела.
- Видимо, так. Вдруг ты бы рассердилась и бросила ее? Кто бы тогда за ней ухаживал? А перед смертью хотела тебе сказать, да не успела. Слушай! После родителей ведь небось остались документы, ты же должна была все понять.
- Конечно. Целая папка с документами. Все аккуратно сложено. Я заглянула, только не рассматривала ничего. Не до этого было. Мамин паспорт вместе с медицинскими картами и Сережкиным свидетельством о рождении на виду лежали. А остальное… Папку привезла сюда, не могла себя заставить разобрать, тяжело очень. Решила: потом, все потом. Спрятала подальше и забыла. Я же не думала, что могу найти что-то интересное.
- Ну, теперь, наверно, посмотришь.
- Лена, а ты как вообще меня нашла? – этот вопрос я задала в числе первых.
- Через милицию, вот как!
- А как ты узнала, что я здесь? Мы ведь в станице уже сколько лет не были. Как бабушка умерла, так и все. Родни больше не осталось – что туда ездить. Ну, мне так сказали.
- Папа мне вашу историю (родителей твоих) еще в детстве рассказывал, я любила ее слушать. Знала, что у меня есть сестра, думала, ты в Братске. Такая даль! А тут сюжет по телевизору, ну, про малыша. Папа и увидел. Фамилия у тебя редкая. Я в Интернете сюжет нашла, мы несколько раз смотрели всей семьей. Ты так похожа на своего отца – просто одно лицо. И даже манеры. У папы фотография есть, Идина свадебная. Господи, вот голова садовая – я же взяла ее с собой! Вот.
С черно-белой фотографии на меня смотрел молодой папа. А рядом с ним… Это же та женщина из моего сна! Мама… И я рассказала Лене свой сон накануне папиной смерти. Мистика! Верилось с трудом, но это было. Было!
- Только не говори, что ты приехала в Крым из Краснодарского края меня искать!
- И не скажу. У меня сын в Черноморском Флоте служит, матросом, - засмеялась Лена. – Вот я и совместила приятное с полезным. Сначала через Интернет тебя пыталась найти, но не тут-то было.
- Правильно. Я только в скайпе, и там значусь как «ВиЛара», без фамилии. Вообще, нигде фамилию не пишу, в смысле, в Сети.
- Ну, вот. Здесь уже, в Севастополе в милиции дали и адрес, и телефон, городской. Телефон не отвечает…
- Не удивительно. Я давно от него избавилась – как мобильные появились. Зачем зря платить? Слушай! У тебя сын матрос? Сколько тебе лет тогда?
- Тридцать девять. Сколько ты думала? Тридцать? Вот такие у нас женщины. Ты ведь тоже молодо выглядишь.
- Лена, я так рада! Я ведь думала, что одна на белом свете. Брат есть, конечно, но он в Германии. Редко выходит на связь. Расскажи, кто у меня из родни.
- Ну, приготовься, - начала Лена. - Нас много. Мой папа – младший брат твоей родной мамы, Иды...
Лена рассказывала, я поначалу пыталась вникнуть, но вскоре мысленно махнула рукой. Все равно не запомню.Сидела, подперев щеку рукой, и слушала, слушала... Кивала, задавала вопросы, а сама просто наслаждалась неторопливым певучим голосом сестры.
- ...Мама одна, она после истории с Идой сразу заболела и умерла.
- Еще раз! О ком сейчас? - Вынырнула я из сладкого тумана.
- Да я про маму твоего отца. В станице говорили, мол, Володька Винохватов мать в могилу свел. Он же стал с Ирой жить сразу после похорон, а это нельзя.
- Представляю, как окружающие восприняли…
- Да ужас вообще!
- Что уж им так не терпелось! Уехали бы по очереди потихоньку в город, да и все.
- Вот именно. Чего только не болтали в станице: будто Ира приворот Володе делала, а Иде на смерть ворожила.
- Глупости какие! Средневековье просто!
- Бред, конечно. Но Ириной семье досталось по полной программе. Отец у них, правда, не дожил до позора. Мать-то ладно, она женщина боевая была, палец в рот не клади. А у Иры же младшая сестра, Люба, ей лет пятнадцать тогда было. Я ее не видела, она ни разу не приезжала. Папа говорит, красивая была девчонка. Только все кавалеры от нее раз – и отвернулись.
- Из-за Иры?
- Ну да. Шарахались, как черти от ладана. У нас ведь так! Деревня… У Любы парень был, они пожениться мечтали. Ну, родители ему запретили к этой семье приближаться. Люба поплакала, поплакала, собрала вещички – да в город. То ли в училище, то ли в техникум поступила.
- И что, к матери даже не приезжала?
- Нет. Папа говорит, мать в Ире души не чаяла, а Люба на втором плане… Кстати, можно тетку Любу поискать через Интернет – она, хоть, и дальняя, а все же родня нам.
- А настоящие бабушка с дедушкой, ну, наши с тобой?
- Дедушку похоронили, когда я еще в школу не ходила (у них с братом – близнецом у обоих недолгий век был – военные раны, что ты хочешь). Бабушка десять лет назад умерла. Часто вспоминала тебя. Жалела, что о твоей жизни ничего не знает.
- Это с ней мы тогда на кладбище ходили, я запомнила, что она красивая, но злая.
- Да, бабушка красавицей была. Но чтоб злая – это тебе показалось, наверно.
Вот так раскрылись семейные тайны. Теперь я понимаю, почему меня никогда в станице гостить не оставляли. И со двора не выпускали. Боялись, что кто-нибудь не удержится, сболтнет, что не надо.
А интересно, как бы мне жилось, если бы мне еще в детстве рассказали правду? Например, папа бы рассказал… Может, мне не было бы так обидно, что мама меня не любит. Раз это не мама, а мачеха… Или, наоборот, все ее поступки рассматривались бы с точки зрения «конечно, это ведь не мать – мать так бы не поступила». Не знаю. Даже и представить не могу.
- Лена, уже утро скоро! Ты же с дороги, устала ведь, да еще после шампанского! Спать, спать! Я тебе на диване постелю.
- А ты?
- А я на Сережином кресле. Завтра договорим. То есть, сегодня уже.
- Поедешь утром со мной к Пашке, матросу моему? И вообще – у тебя отпуск когда? К нам в станицу приезжай. У тебя же столько родни! У нас ведь еще троюродные братья-сестры есть. Целый клан! Все рады будут. Понравится – жить переезжай. Что ты тут одна?
…Лена уехала. А я теперь мечтаю о лете – будет лето, будет отпуск. И я поеду в станицу, где меня ждут. С сестрой (сестра – какое замечательное слово!) созваниваемся в скайпе почти каждую неделю. Я уже увидала (на экране компьютера, правда) всех своих родственников. И очень хочу навестить «живьем». Как это здорово, когда есть родня! Ни с чем не сравнимое ощущение! Только тетку Любу найти не удалось: наверняка, вышла замуж, и теперь сама, дети ее и внуки носят другую фамилию. Моя почти детективная история впечатлила всех знакомых, а Зоя Васильевна уже пишет по ней рассказ. Я буду первым читателем.
Брат звонил из Германии (в кои-то веки!) – поделиться радостью: Юля беременна, ждут двойню, мальчиков. Уже решили назвать в честь дедушек- близнецов (героев войны) Сашей и Лешей, тех самых, что нарекли дочек Ираидами – в память о матери. Мое сообщение Сережу с Юлей просто ошеломило. Но они рады, что я теперь не одна в другой стране.
Вот и апрель! Здесь, в теплом краю, уже вовсю весна. Сегодня, возвращаясь с работы, шла через парк. Шла, не торопясь, мечтая. «Мать! Снова мать! А-а-а… Мачеха! Угадала!» - услышала веселые детские голоса. О чем это они? Специально подошла поближе – посмотреть. Две девчушки (постарше и помладше), сидя на корточках, играли с листком мать-и-мачехи. Одна с закрытыми глазами должна была на ощупь определить, какой стороной подружка прикладывает ей к щеке листок – гладкой или бархатистой. «Тебе, видать, на роду написано – с мачехой жить», - вспомнила я. Коварный все же цветок – с одной стороны мать, с другой – мачеха. Вот и у меня такая же история. Дело не в том, что мать оказалась мачехой, а в том, что не смогла она полюбить (да пусть бы не полюбить – просто пожалеть) дочку покойной соперницы. Взвалила на себя непосильную ношу. Что ж, это можно понять, сердцу ведь не прикажешь – оно само выбирает, кого любить… Я улыбнулась девчушкам и пошла своей дорогой. «Может, это и избитая фраза, - подумала я. - Но «у каждого дорога своя», тут уж ничего не поделаешь… У меня – такая»…
Как бы там ни было, моя жизнь изменилась к лучшему, а, возможно, мне еще удастся найти свое счастье. Я верю в это. Вдруг поверила. И что интересно (конечно, это простое совпадение) – у моих подруг началась полоса везения! Да-да! Виорика ушла от Витюши! На развод подала! И не просто ушла, а к другому мужчине! Замуж выходит! Все в шоке, особенно Витюша! Тем более, что экс-супруг сам срубил сук, на котором сидел: его постоянные упреки в том, что жена не работает, и выдача денег «строго под расчет» вынудили Рику трудоустроиться. Ее взяли швеей в цех, обслуживающий элитный салон штор. Рика отличная швея, между прочим. Ну, а один из хозяев салона, мужчина разведенный (дети выросли) увидел Рику – и пропал. Я говорила? – Рика у нас красавица, и с годами только пышней расцвела. Любовь с первого взгляда бывает и в нашем возрасте, оказывается!
А Верочка, не сходя с места (рабочего) познакомилась с одним из пациентов. На пару лет постарше, вдовец, дочка-первоклассница. Жена его смогла только в сорок лет забеременеть, но умерла во время родов. А дочку спасли. И хотя о свадьбе пока речь не идет (роман еще в самом начале), Вера с Надюшей (так зовут девочку) очень подружились. Вера и Надежда! Замечательное сочетание! Лично мне виден свет в конце тоннеля.
Я больше скажу: у Зои Васильевны появился поклонник! Они уже дважды ходили в театр. Соседка регулярно посещает студию самодеятельных писателей, ну, и к ним присоединился новенький, по словам нашей писательницы «совсем мальчик» (ему всего семьдесят пять!), талантливый поэт. Запал на прозу Зои Васильевны и на ее пирожки.
Правда, пока нет известий от Алёнки из Москвы, но я предполагаю: молчит, значит, все в порядке. Уж такой она человек, любит поныть и пожаловаться. В основном, и звонит за сочувствием. Думаю, что от нее мы тоже дождемся хороших новостей. И очень скоро – раз уж пошла такая полоса… Нет, я не думаю. Я уверена!
Декабрь, 2013 год