Маленькую трагедию «Скупой рыцарь» чаще всего понимают лишь как изображение страстей человеческих, но таковое понимание оставляет нас в недоумении о том, что прозревает великий поэт за деньгами – какую силу, власть и право «свободно» унижать себе подобных?
«…Жид и Пушкин…что общего между мелочным торгашом и великодушнейшим из смертных? Какое взаимное понимание? Не знаем мысли евреев о Пушкине, но ярко помним строки Пушкина из «Скупого рыцаря»… Хитрость, лесть…и какая-то сжатость и замкнутость в себе в свою очередь никому не нужного «жида»…
Что-то опытное и старое, что-то библейское…
…Пушкин сразу угадал: всемирное в «жиде» - его старость:
«Деньги? – Деньги
Всегда, во всякий возраст нам пригодны;
Но юноша в них ищет слуг проворных
И, не жалея, шлёт туда – сюда,
Старик же видит в них друзей надёжных
И бережёт их, как зеницу ока».
…Пушкин набросал эти главные и существенные черты, под которыми мы должны рассматривать «загадочное лицо» европейской цивилизации… Что весь библейский теизм есть собственно семейный теизм, что здесь как его родник, так и предметное устроение. Пушкин это понял и безмолвно указал» (В.В. Розанов).
Да, недаром в основании трагедии выносится образ старого торгаша еврея, способного на любую низость, вплоть до откровенного предложения сыну отравить своего родного отца:
« Жид:
Так –
Есть у меня знакомый старичок,
Еврей, аптекарь бедный…
…Товий торг ведёт иной –
Он составляет капли…право, чудно,
Как действуют они.
…В стакан воды подлить…трёх капель будет,
Ни вкуса в них, ни цвета не заметно;
А человек без рези в животе,
Без тошноты, без боли умирает.
…………………………………….
Смеяться вам угодно надо мною –
Нет; я хотел… быть может вы… я думал,
Что уж барону время умереть.
Альбер:
Как! отравить отца! И смел ты сыну…
Иван! держи его. И смел ты мне! ...
Да знаешь ли, жидовская душа,
Собака, змей! Что я тебя сейчас же
На воротах повешу!
Жид:
Виноват!
Простите: я шутил.
……………………………..
Альбер:
Вон пёс!
(Жид уходит)
Вот до чего меня доводит
Отца родного скупость! Жид мне смел
Что предложить! Дай мне стакан вина,
Я весь дрожу… Иван, однако ж деньги
Мне нужны. Сбегай за жидом проклятым,
Возьми его червонцы. Да сюда
Мне принеси чернильницу. Я плуту
Расписку дам. Да не вводи сюда
Иуду этого… Иль нет, постой,
Его червонцы будут пахнуть ядом,
Как сребреники пращура его … »
Образ жида дан Пушкиным в основании его трагедии, как древняя, знающая себе цену всемирная сила, подчиняющая и скупого рыцаря и его сына. И старый скупой рыцарь, заражённый могуществом силы денег и копящий сокровища, и его сын, мятущийся без денежной отцовской помощи и не полагающийся на себя, и жид, до времени сносящий унижения, но знающий себе цену – все они обречены вращаться в невидимом заколдованном круге силою денег.
Не зря и сын скупого рыцаря грозит жиду повесить его на Вратах, ибо деньги закрывают Врата Рода, Благо Рода вменяя ни во что, Древо Жизни подменяя древом смерти, звенящим на всю вселенную пустым, сковывающим души людские мертвенным звоном.
Потому и заканчивается трагедия словами : «Ужасный век, ужасные сердца!», что Пушкин предвидит, что ради денег, забудутся отец и мать и Род, а услужливые жиды найдут яд, чтобы отравить до конца природную естественную жизнь, как это пророчество и исполнилось в наше лукавое время.
Это именно о них писал величайший русский поэт XX столетия, прозаик и философ Б.Л. Пастернак :
«Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мёртв и хулим, -
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.
Не знал бы никто, может статься,
В почёте ли Пушкин иль нет,
Без докторских их диссертаций,
На всё проливающих свет…».
И да не решатся они обвинять русскую литературу в шовинизме и национальной ограниченности лишь на том только основании, что россияне не хотят, чтобы привыкшие к деньгам, к презренной пользе липкие пальцы торгашей брались за перо, тревожа чистую светлую память нашего великого поэта! … Нет, что ж, мы не против…
«Будь жид и тоже не беда, беда, что скучен твой роман»… Более того, надо со всею ответственностью признать, что именно евреи Д.Самойлов и Б. Пастернак дали нам глубочайшее понимание творчества нашего русского гения и с успехом продолжили искания его, идя по Родовому пути им найденному. Дело не в национальном вопросе. Просто сегодня нужно каждому мыслящему человеку иметь ясное представление о том, что у старых и нынешних «новых русских» торгашей и их западных идейных вдохновителей и учителей их же «ветхо» и «ново» заветной веры есть все основания и по смерти глубоко и страстно ненавидеть нашего великого поэта.
Так еврейский русскоязычный поэт В.Шали после перестройки по его же словам: «стал чувствовать себя также уютно, как Дантес в России после убийства Пушкина». И это наверно потому так для него стало уютно и хорошо, что нам, гражданам великой страны, плохо стало. Здесь работает закон сохранения материи и энергии на социальном уровне в точности также как и на физическом, только и всего.
Вспомним «монаха» Варлаама из трагедии «Борис Годунов»:
« Плохо, сыне, плохо! ныне христиане стали скупы; деньгу любят, деньгу прячут. Мало Богу дают. Прииде грех великий на языци земнии. Все пустились в торги, в мытарства; думают о мирском богатстве, не о спасении души. Ходишь, ходишь; молишь, молишь; иногда в три дни трёх полушек не вымолишь. Такой грех! Пройдёт неделя , другая, заглянёшь в мошонку, ан в ней так мало, что совестно в монастырь показаться; что делать? С горя и остальное пропьёшь; беда да и только. – Ох, плохо, знать пришли наши последние времена. Хозяйка (плачет): Господь помилуй и спаси!»
Вот оттуда же и гениальная сцена с юродивым на ту же тему:
«Юродивый: А у меня копеечка есть. Мальчишка:
Неправда! Ну покажи(вырывает копеечку и убегает).
Юродивый(плачет): Взяли мою копеечку; обижают Николку!
Народ: Царь идёт. (Царь выходит из собора, боярин впереди раздаёт нищим милостыню. Бояре).
Юродивый : Борис! Борис! Николку дети обижают.
Царь: Подать ему милостыню. О чём он плачет? Юродивый: Николку дети обижают….
Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.
Бояре: Поди прочь, дурак! схватите дурака!
Царь: Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка. (Уходит).
Юродивый (ему вслед): Нет, нет! Нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит»…
В этой сцене всё символично. И копеечка, ставшая на место кровно-родственных отношений, и подрастающее поколение, озлобленное, лживое, готовое в подлости опередить старших, и лукавая милостыня, и подобострастие народа, забывшего о человеческом достоинстве, но главное в этой сцене то, что уязвлённый Правдою юродивого Борис, Николка так и обращается к царю по имени, как к простому человеку, просит молиться за него.
Это недвусмысленно говорит о том, что не только царь и его бояре, но и весь народ русский православный, - обретаются во всеобщем свальном грехе. Царь и рад бы покаяться и очиститься от греха, но ему бояре его и в первую очередь лукавая, узаконивающая грех, ложь и зло, церковь «православная» не дадут. И только один юродивый Николка остаётся верен Правде, и, стало быть, и Богу, и не желая смешивать добро со злом, говорит в лицо царю и боярам: «Нельзя молиться за» ложь, зло и убийство, - «Богородица не велит»!
Русская история повторилась ещё более страшно в 1993 году, когда так называемый «первый президент России» Борис Ельцын расстрелял Парламент своего народа. Дьякон Андрей Кураев, надо отдать ему должное, опубликовал тогда статью «Богородица не велит», утверждая в ней, что в православной церкви уже не молятся за нечестивого президента. Но прошло время и беззаконная власть с воровскими деньгами всё поставили на своё, «положенное от века» место. – И вот уже 15 лет «наша церковь» молится своему Господу, поминая убийц вместе с невинно убиенными в «междоусобице». О совершенно очевидной всем и вся противозаконности ельцынского указа не вспоминают, как и о том, что приехавший из Америки через неделю после начала событий патриарх Алексий и ни один из его епископов не сочли для себя возможным и необходимым прийти на помощь своему народу и попытаться остановить кровавое развитие событий. Не вспоминают и о раздавленном гусеницами танка, приехавшем из Харькова в Москву великомученике святом отце Викторе, со Святым Крестом, вышедшем на встречу безвременной своей героической смерти.
Обратимся к особенным характерам человеческим, занимавшим живое и праведное воображение Пушкина. Казалось бы один из наиболее страстных его персонажей - Германн из «Пиковой дамы». Первое впечатление о нём у читателя весьма благоприятно. Германн скромен, тих, тактичен, умён, не обременяет своею особою окружающих. Но недаром Пушкин пожалел для Германна русской национальности и представил его как холодного расчётливого немца, зажигающегося неистовым огнём при виде денег. И не так опасна старая ведьма графиня, как страстный Германн, готовый отдать себя всего без остатка картам, и ради денег ни во что вменяющий искренние чувства к нему бедной Лизы. Чудовище без чести, но с твёрдой волей и расчётливой сноровкой, с умением нравиться, артистически изображающем природные чувства, которыми никогда и ни при каких условиях не мог он обладать.
И в «Русалке» та же тема – та же замена открытого чувства любви деньгами и драгоценным жемчугом, что обвивается как змея вокруг шеи любящей девушки – дочери мельника. Пушкин не обременяет свою музу задачей обрисовки характера и психологии князя; его волнует нечто более важное – правда искреннего чувства и холодный материальный расчёт, воспринимаемый гением автора не иначе, как предательство.
И нет прощения тем, в ком совесть нечиста, неважно кто это, царь Борис или изменивший любви и продавший её князь. Тот, кто предаёт свои мечты, поверяет алгеброй гармонию, как жид и Сальери, … кто стремится перевести в звонкую монету чувства и вдохновение, … кому всё равно, кто перед ним, законный ли русский царь или же самозванец, лишь бы была выгода для него, тот не только сквернит родную землю, не признавая правды на ней, яко Истины, но не признаёт Правды и выше – на Небе!
Только так можно объяснить гнусные слова Сальери из трагедии «Моцарт и Сальери»: « Все говорят нет правды на земле, но правды нет и выше?!» - Тот, кто не имеет земного Отечества, не может иметь и Отечество Духовное! И здесь А.С. Пушкин во всём противоположен апостолу Павлу, утверждавшему в «Послании к евреям», что «Мы странники и пришельцы на земле. Ибо те, которые так говорят, показывают, что они ищут отечества. И если бы они в мыслях имели отечество, из которого вышли; то имели бы возможность возвратиться. Ныне же лучшего желают, то есть небесного. Потому и Господь не стыдится их, называя себя их Богом…» (Евр.XI, ст.13-16).
Если в человеке отсутствует земная правда чувств, то всё вокруг него теряет смысл и остаётся только презренная польза, ставшая на место жизни и её Творца. Нет, - верит поэт, - у человека не должно быть эмоционального и мысленного расчёта даже тогда, когда ему отовсюду грозит смерть: «Есть упоение в бою, и в бездне мрачной на краю», и Пушкин за тех, кто пирует во время чумы, за тех, кто стремится понять ближнего своего и пред лицом смерти. Потому и свидетельствует Вальсингам: «Нежного слабей жестокий!».
И появляющийся священник на пиру во время чумы, воззвав к совести Вальсингама и добившись своего, просит в конце у него прощения, ибо прозревает всю неправоту своей смертельной, оторванной от правды чувства веры.
«Здешняя земная жизнь – уже таит корни неземной. Как и сказано:
Есть упоение в бою…
И бездны мрачной на краю,
И в бушеванье урагана,
И в дуновении чумы…
Бессмертья, может быть, залог.
Какая мысль, - какая мысль … скользнула у Пушкина! Именно – «залог бессмертия и вечной жизни». Это – «Аид» и «Элизий» древности: и как мы не поверим им и их реальности, раз у христианина Пушкина… вдруг и неожиданно, вдруг и невольно, вдруг и неодолимо, - скользнула мысль к грекам,… к тартару и мыслям Гесиода и Гомера…» (В.В.Розанов, «Мимолётное», М., 1994, стр.460).
Германн, Сальери, Мазепа, Годунов, Григорий Отрепьев, Марина Мнишек, Швабрин и жид, готовый на всё ради денег, рассчитывающий на века вперёд и продолжающий древнейшую традицию лести, лжи, лукавства, низости – во имя власти денег – «алгебры» (цифр – сефирот), заменившей «гармонию» творчества человеческого, да и всего бытия земного…
В «Сценах из рыцарских времён» видим тоже отношение к деньгам в монологе Франца: «Купец, сидя за своими книгами, считает, считает, хитрит перед всяким покупщиком: «Ей – Богу, сударь, самый лучший товар, дешевле нигде не найдёте».- Врёшь ты жид. – «Никак нет, честию вас уверяю.»…Честию!...Хороша честь.»
Здесь же выведен подмастерье Карл, забирающий причитающееся по родовому праву имущество у сына своего хозяина,… не брезгующий серебряной цепочкой, данной ему в подарок жене от того, кого он только что гнусно обобрал. «Прощай, Бог тебе помоги!» - напутствует лукаво подмастерье хозяйского сына.
То же в поэме «Братья разбойники»:
«Богатый жид иль поп убогий, -
Всё наше! Всё себе берём».
И тут намёком указывается лицемерие «попа убогого»: понятно, если бы поп был убог и беден, то и грабить бы было нечего.
Вернёмся к «Сценам из рыцарских времён», в них граф Ротенфельд, хваля вино, рассказывает о своём прадеде, который поставил его в погреб сто лет назад, «отправляясь в Палестину, где и остался». Между делом граф уточняет: «Этот поход ему стал двух замков и рощи, которую продал за бесценок какому-то епископу». И здесь А.С. Пушкин подметил характерную особенность рыцарского времени. Из средневековой истории мы знаем, что епископы предоставляли возможность сражаться за Святыни Веры рыцарям, а сами скупали их имения во время крестовых походов. Потому Пушкин и противопоставляет благородство рыцаря, отдавшего за доспехи своё родовое имение расчётливому епископу, воспользовавшемуся трудностью ситуации сего Воина Христова и скупившего за бесценок на пожертвования мирян достояние его отцов.
О том, насколько интересовала Пушкина тема подлого мздоимства, говорит хотя бы тот факт, что из всей «Божественной комедии» Данте, один план которой Александр Сергеевич почитал произведением великого гения, он выбирает для перевода фрагмент о казни в аду ростовщика:
«И дале мы пошли – и страх объял меня.
Бесёнок под себя поджав своё копыто,
Крутил ростовщика у адского огня.
Горячий капал жир в копчёное корыто,
И лопал на огне печёный ростовщик.
А я: «Поведай мне: в сей казни что сокрыто?»
Виргилий мне: «Мой сын, сей казни смысл велик:
Одно стяжание всегда имев в предмете,
Жир должников своих сосал сей злой старик
И их безжалостно крутил на вашем свете».
Тут грешник жареный протяжно возопил:
«О, если б я теперь тонул в холодной Лете!
О, если б зимний дождь мне кожу остудил!
Сто на сто я терплю: процент неимоверный!»
Тут звучно лопнул он – я взоры потупил.
Тогда услышал я, (о диво!) запах скверный,
Как будто тухлое разбилось яицо,
Иль карантинный страж курил жаровней серной.
Я нос себе зажав, отворотил лицо. …» (1832 г.)
Пушкина всего более занимали нравственные проблемы противостояния Добра и зла, и потому он не мог пройти мимо нравственного вопроса, как это случилось с ограниченными «народниками» и разночинцами, не имевшими глубоких традиций подлинной Веры и культуры. Бескомпромиссно великий поэт ставит вопросы и в отношении ближних к религии и истории своего великого народа. Таково его отношение и к общественной жизни и понимание прав и обязанностей гражданина, сформировавшееся ещё в Царскосельском лицее и впоследствии не менявшееся в течение всей жизни.
«В вверенном мне воспитательном учреждении есть главное – нет духа раболепствия» - докладывал императору Александру Iдиректор Царскосельского Лицея В.Ф. Малиновский. «Они составляли одно общество, без всякого различия в столе и одежде, как древний аристотелевский Ликей; в их образе жизни и взаимном общении наблюдалось общее равенство. Товарищество без всякой подлости было священно. Им никто ничего пространно не толковал. Токмо вопросами возбуждались их способности. Лишённые косых привычек их отцов, выходили из этой школы для Служения государству и Отечеству люди умные и прямые. Люди новой породы – будущие дипломаты и законодатели» (Ю. Тынянов, «Пушкин»).
С целью « воспитания общего духа, свободного от раболепия и господства» директор Лицея Василий Фёдорович Малиновский предложил тверского семинариста, в котором М.М. Сперанский принимал участие – Алексея Петровича Куницына, считавшего, что из его учеников « должны быть собраны депутаты, чтобы создать новые законы, навсегда отменить рабство». «Всему должно учить на родном языке, без иностранных преподавателей( холодны, далеки, не поймут)» - считали в лицее и преподаватели и учащиеся.
В речи по поводу открытия лицея, профессор А.П. Куницын, обращаясь к ученикам, ни разу не упомянул царя. А.П. Куницын призывал лицеистов « отвергнуть кичливость предками», но « не быть последними в Роде, состязаться в славе с отцами».
«Если граждане забудут о должностях и общественные пользы подчинят своекорыстолюбию, то общественное благо разрушится и в своём падении ниспровергнет частное благосостояние. Добрый, означает сообразность вещи с назначением, ни более, ни менее. Вещи добры, когда служат средством к достижению цели. Так и добро есть стремление к счастью. Ложная гордость основана на воображении, которое без всяких на то оснований порочит окружающих и возвышает гордеца. Скупость – единственная страсть, но справедливость и малодушие не есть страсти… В сих пустынных лесах – назвать так Царское Село, быть может, смело, но нужно возбудить их воображение: так недавно эти парки были пустынею – давно пора нам сделаться русскими». В речи преподавателя предметов «Права естественного» и «Изображения системы политических наук» А.П. Куницына выражение «В сих пустынных лесах» дважды подчёркнуто. Юный Пушкин глубоко воспринял наставления уволенного из Петербургского университета за «ниспровержение всех связей, семейственных и государственных» профессора нравственных наук, выпускника Гейдельберга и Геттингена.
«Свободы сеятель пустынный», «Пустыни сторож безымянный», «На берегу пустынных волн», «И чудо в пустыне тогда совершилось», «Пылай камин в моей пустынной келье», «В пустыне чахлой и скупой», «Отцы пустынники и жёны непорочны», «В обители пустынных вьюг и хлада, Мне сладкая готовилась награда»…
Поэт понял тайный смысл Лицея «в пустынных лесах» - единственного в крепостной России учебно-духовного учреждения, где в воспитании отсутствовало унижение властью. Лицеисты не были встроены в существующий порядок общественной жизни России и потому они были обречены быть одинокими как в пустыне … С одной стороны души их были открыты новому Родовому миросозерцанию в соответствии с высоко нравственным учением «Естественного права», а с другой - им было пусто и холодно среди «барства дикого», лести и холуйства придворного «света».
Что можно было ожидать от Пушкина после его «Скупого рыцаря», где прямо сказано:
«Я свистну, и ко мне послушно, робко
Вползёт окровавлённое злодейство,
И руку будет мне лизать, и в очи
Смотреть, в них знак моей читая воли.
Мне всё послушно, я же – ничему;
Я выше всех желаний; я спокоен;
Я знаю мощь мою…
Что не подвластно мне, как некий демон
Отселе миром править я могу…
И вольный гений мне поработится,
И добродетель и бессонный труд
Смиренно будут ждать моей награды…»
После «Моцарта и Сальери»:
«Все говорят нет правды на земле.
Но правды нет - и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма…
…………………..Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию….»
После «Пиковой дамы», «Каменного гостя», «Медного всадника»… возможно Пушкин создал бы монументальный образ западно-европейского или американского Всемирного Ростовщика на фоне жалких просвещенческих ухищрений и демократических «свобод», скупающего людские души, после заключения торговой сатанинской сделки становящихся мёртвыми, что-то в духе «Холодного сердца» В.Гауфа …
Безусловно его поэтическое « жало мудрой змеи» было направлено в последние годы жизни в сторону обличения цивилизации, и он ведал о том, кто был её движущим началом и крёстным отцом… Но всё это только догадки…
Фи, как это всё банально, - скажут современные, привычные к новейшим извращениям, «просвещённые» читатели, - хотелось бы чего-нибудь более «оригинального» ( им невдомёк, что слово originalв переводе с латыни означает действительный) , фантастического, ибо не могут видеть Пушкинской глубины за кажущейся такой простой и обыденной узорной тканью стихотворного текста великого поэта, да и к тому же «дикость, подлость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим»:
«Ваш дед портной, ваш дядя повар,
А вы, вы модный господин, -
Таков об вас народный говор,
И дива нет – не вы один.
Потомку предков благородных,
Увы, никто в моей родне
Не шьёт мне даром фраков модных
И не варит обеда мне» (1823 г.)
«Понятна мне времён превратность,
Не прекословлю право, ей:
У нас нова рожденьем знатность,
И чем новее, тем знатней…
Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов…
Под гербовой моей печатью
Я кипу грамот схоронил
Я не якшаюсь с новой знатью,
И крови спесь угомонил…» (1830 г.)
Речь у Пушкина идёт о том, что Вера может быть только при наличии у отдельного человека и народа в целом Святынь на родной земле – гробов и пепелищ славных предков… мало того, противопоставляя святыни - иудейской пустыне Пушкин недвусмысленно объявляет иудейскую веру мёртвой, а алтари их , лишёнными святости.
И не только так к Иудее, как было уже показано в опубликованной ранее статье, относился поэт, но и к Европе в целом. Так он пишет по поводу русской истории:
«Гизо объяснил одно из событий христианской истории: европейское просвещение. Он обретает его зародыш, описывает постепенное развитие и, отклоняя всё отдалённое, всё постороннее, случайное, доводит его до нас сквозь тёмные, кровавые, тяжёлые и порою рассветающие века.
Вы поняли великое достоинство французского историка. Поймите же и то, что Россия никогда не имела ничего общего с остальною Европою; что история её требует другой мысли, другой формулы, чем мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада. Не говорите: «Иначе нельзя было быть». Коли было бы это правда, то историк был бы астроном, и события жизни человеческой были бы предсказаны в календарях, как и затмения солнечные. Но провидение не алгебра. – Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая. Один из остроумнейших людей XVIII столетия предсказал Камеру французских депутатов и могущественное владычество России, но никто не предсказал ни Наполеона, ни Полиньяка – мощного, мгновенного орудия провидения» (1831 г.).
Что и говорить, нет ничего удивительного в том, что на Западе Пушкина не понимают, было бы просто невероятно, если бы наш русский поэт их хотя бы заинтересовал.
Как могли непредвзято отнестись к тому, кто всем устроением своей жизни и силой творческого художественного гения противостоял Западу? Что, и каким местом могли понять те, кто строил западную культуру, определяя развитие цивилизации, занимаясь просвещением, без тени сомнения веря лживым идеалам «свободной личности», «прав человека», «демократии» в сочинениях своего антипода? – В лучшем случае можно было промолчать и не заметить, в худшем – извращать и обращаться к властям с вполне понятной целью запретить призывы плыть против европейского сточного течения. Редко кто на Западе обладал трезвостью взгляда и глубиной нравственности Проспера Мериме, чтобы понять Правду Пушкина, и через это суметь оценить красоту его творений!
Пушкин и нравственность естества есть синонимы. Так вот, для того именно, чтобы он никогда и никем не был понят и пущена была в ход легенда о его личной безнравственности, его свобода расценена как гордыня и похоть, его искренность и человеческая простота, как отсутствие «лица необщего выражения», его гражданственность и желание блага Отечеству, как соглашательство с беззаконием царской власти.
Ещё стоит отметить, что в четвёртом колене Пушкин был эфиопом, и так как у нас и в Европе, самое неверное представление об этой древней национальности следует привести слова Псалтыри, где речь идёт об этой великой когда-то стране:
«Приидут молитвенницы от Египта, Эфиопия предварит руку свою к Богу»(Пс.67, ст.32).
«Пред Богом припадут эфиопляне, и врази его персть полижут»(Пс.71, ст.9).
«Помяну Египет и Вавилон ведущим Меня: и Тир и люди эфиопстии, сии быша тамо»(Пс.87, ст.4).
Нам, северным русским людям, нужно гордиться, что Бог, оживил нашу благородную, но прохладную, кровь огненным вливанием благородной южной крови эфиопской для того, чтобы выразить в полноте нашу праведную тёплую русскую душу.
Не токмо Глас Пушкина и Глас Шевченко, но и вообще Глас славян пока есть Глас, вопиющего в пустыне. Нас не слышат потому, что не хотят слышать правду, потому, что славян никому из «просвещённых» библейскими знаниями и «нравственностью» народов новой и новейшей истории не удобно слышать.
Потому нас не слышат, что нечем им нас услышать, попросту в алфавитах их языков нет букв, соответствующих Роду, чистоте сердца и молитвенной устремлённости к Небу. На Западе утеряна народность, точнее она отнята у социальных людей цивилизацией до конца, отнята от людей, совершенно сознательно забывших своё естество, свою человеческую утробу, родовое и природное единство: «Уходит с Запада Душа, Ей нечего там делать!» ( Б.Л.Пастернак).
Но Россия, «Росс, Больной расслабленный Колосс», просыпается. Спящий встаёт. Доброта и Правда Слова Небесного стучатся в сердце человечества!
«Из переполненной господним гневом чаши
Кровь льётся через край, и Запад тонет в ней.
Кровь хлынет и на вас, друзья и братья
наши! –
Славянский мир, сомкнись тесней…
«Единство, - возвестил оракул наших дней, -
Быть может спаяно железом лишь и
кровью…»
Но мы попробуем спаять его любовью, -
А там увидим, что прочней» (Ф.И.Тютчев).