Улица эта, конечно, не только моя. Тем более, что я живу здесь совсем недавно — с прошедшего лета.
Мне она сразу понравилась тишиной, зеленью и причудливым соединением прошлого, настоящего и будущего. Много не просто старых - старинных домов. На одном, еще крепком и жилом, красуется табличка: построен в 1909 году.
Тут же — кирпичные или деревянные пятидесяти-шестидесятилетние соседи, сверху, снизу, с боков облепленные всевозможными добавками — город с рабочими местами совсем рядом.
С начала девяностых над скромными постройками возвышаются разноцветные господа — огромные особняки, окруженные высокими, обычно глухими, заборами.
Последние годы дети, кто имеет возможность, строят вместо старых родительских домиков небольшие уютные коттеджи со всеми городскими удобствами.
Я часто представляю, о чем могут говорить дома, такие же разные, как и их сегодняшние хозяева. Это интересно.
И жить на моей улице тоже очень интересно.
Вот вчера, в новогодний вечер и ночь, она сияла гирляндами и огнями, бахала салютами, ничем не отличаясь от городской. Хотя, нет. Отличалась — хозяева двух домов разожгли мангалы прямо перед домами, и запах мяса призывно щекотал ноздри.
А сегодня, утром первого января, на улице тишина-а-а-а. Только мы с псом осторожно скользим по тропинке. Кроме меня, умеренно пьющей, гулять с ним некому.
Из калитки выходит сосед. Здоровается. Закуривает и произносит с какой-то горечью:
- Тяжело- то как!
Приветливо соглашаюсь:
- Да уж. Плюс три. Снег, лед, вода. Идти невозможно. Серость кругом...
А он, видимо, не слыша, продолжает о своём, вечно мужском:
- Паршиво. Всё болит. Вот идиот. Говорила моя, чтобы не перепивал. Не послушал. Таблетку что ли попросить?
И заметив меня:
- А твой-то тоже хворает?
Я киваю. Он довольно улыбается — не один мучается после праздника.
Пес тащит меня дальше, периодически поднимая лапу над осевшей снежной обочиной.
Никого вокруг. На рябине — стайка птиц. Подхожу ближе. Какие-то юркие, кажется, сероватые птички с хохолками на головках клюют ягоды. Вдруг резко взвиваются вверх — не забыть бы посмотреть в интернете, что за птицы. Дикие мы стали. Ничего не знаем про тех, кто рядом.
Мой дружелюбный питомец завилял хвостом — нас догоняет местный житель средних лет в низко надвинутой на лоб вязаной шапке. Спрашивает мне в спину:
- Девушка, а это кто?
Отвечаю:
- Ерёма.
- Да нет. Порода какая?
- Бельгийский грифон.
Глубокомысленно:
- Етит твою мать!
- А Вас как зовут?
- Людмила!
- А я — Руслан!
Поворачиваюсь. Видит, что на девушку давно не тяну.
Меняет тон:
- Да Сергей я.
Идет рядом. После паузы:
Вот думаю. Ну, и что, если я ростом не вышел. Пушкин — тоже маленький был. А ведь Пушкин! Вон сколько всего написал. И вдруг вполне прилично начинает:
- Я Вас любил. Любовь ещё быть может....
И без запинки, вдохновенно читает до конца.
Поражённая народной любовью к Гению стараюсь подбодрить попутчика:
- И Есенин был невысоким.
Останавливается в изумлении:
- Да ты что? Серёга?
И уже доверительно приблизившись:
Знаешь, Люд, мы в армии все Серёгой бредили. Песни его пели. Стихи в альбом дембельский писали. Его портрет с трубкой, на фанерке выжженный, у меня до сих пор в гараже висит. Жена, зараза, из комнаты выбросила.
Закрыв глаза, нежно и протяжно произносит:
- Не жалею. Не зову. Не плачу...
Расчувствовавшись, подхватываю. Дочитываем хором.
Останавливаюсь перед своим домом. Расстаёмся друзьями.
Хорошо-то как жить на нашей улице!
С Новым Годом, Россия!
P.S. Всё описанное здесь - чистая правда. Произошло только что.