В глухом лесу на краю села Клиновка в Уссурийской долине ничем не примечательная крестьянская изба приютилась. Все избы села, как на один подбор: стены рублены из бревен, крыша покрыта тёсом. Обязательно тянется вверх труба торчком, из которой зимой каждый день вьется синий дым столбом. Окна небольшие вставные, затянуты обычным дешевым стеклом, а снаружи обязательно закрываются на ночь ставнями с двумя створками и деревянной запоркой. Основные назначения ставен со створками – сохранять тепло в доме зимой: ветер не задувает, меньше проникает мороз и на стекле не рисует снежный узор.
Во дворе стоят, прижавшись к избе и друг к другу, постройки: это для свиней, это для коров и птиц, а это для овец. Вокруг них – общий загон из вбитых в землю деревянных колов, жестко скрепленных продольным бревном.
В конце двора стоит большая скирда: сена запасено в наклад, благо зимой скотина от голода не будет страдать. А сзади в торце дома навес для поленницы построен, под которым аккуратно целая стена поленьев наколотых сложены, без которых зимой обойтись нельзя: есть во дворе запас дров вдоволь – значит, будет тепло в доме. Зимой в печке поленья ярко полыхают и комнаты теплом обогревают, а хозяева в тепле пребывают и голубичное варенье крепким чаем маньчжурского лимонника запивают.
От подворья дома плетеным забором отделен огород, чтобы на зиму вырастить овощей для себя и для животных впрок: картофель, капуста, тыква, свекла – все, что нужно для крестьянского стола. Все хозяйство от соседей и дороги отделено высоким дощатым забором: на подворье никому не проехать, ни пройти, даже петуху к курочкам соседа нельзя во двор зайти. Так вот и пасечник села Панкрат жил на своем подворье в свое удовольствие.
Было у Панкрата хозяйство в подворье: разная птица, свинья, пять овец и корова. Свиньи всех сельчан и Панкрата осенью выходят в лес на свободный промысел: целый день они бродят по лесу, а ночуют дома в хлеву. Кормятся они в лесу желудями, лесными орехами, хвощем и кореньями: свиньям вольготно и хозяевам беззаботно: не нужно думать, когда их кормить, поить и на прогулку выдворять. Да и выгода большая: не надо на них корм расходовать и можно деньги экономить.
Но однажды пасечника Панкрата Хавронья-свинья домой на ночь спать не пришла. Две ночи подряд не приходила она домой спать. Стали ее в тайге искать, но это равносильно что в стогу иголку искать. Ходили по распадкам, бродили по ручьям, но следов Хавроньи не смогли отыскать. Хозяйка дома запричитала, заголосила:
- Куда же ты, Хавронюшка, запропастилась? Зачем далеко в лес ушла? Ты же знаешь, что в лесу живут злые волки, они наверно, тебя съели и уже обглодали косточки?
А хозяин Панкрат, наморщив лоб, ходил из угла в угол в раздумье и досаде:
- Экая проказа! Теперь семья останется на всю зиму без сала и без мяса.
Но человеку присуще свойство быстро забывать любое горе. Походили, поискали, поплакали, следов не нашли; на том про Хавронью забыли и дело закрыли.
А свинья Хавронья отбилась от подружек в лесу и забрела глубоко в тайгу. В глухом Рябоконьем ключе корма было на удивление много и она беззаботно вынюхивала желуди и копала рылом корни.
Вдруг из кустов выскочил большой кабан, красавец-секач. Он к свинье подбежал, понюхал и рылом почесал ей брюхо. Молодой, статный, властный, красивый и Хавронья сразу в него влюбилась. От нахлынувших счастья и чувств она дом и хозяев забыла и с секачом вместе по распадку бродила. У него, как у хорошего семьянина – было подготовлено надежное и мягкое гайно – жилище. В нем они вместе весь день отсыпались, а ночью для кормления в тайгу отправлялись. По этой причине хозяин Панкрат не мог ее днем в лесу отыскать. Ночью под такой надежной охраной Хавронье в лесу было не страшно. Так они вдвоем в лесу жили и добытый корм пополам делили. Зимой было холодно в лесу, но в гайно, прижавшись друг к другу было тепло. Недаром говорят в народе: в голоде, в холоде, в нищете, но с милым рай и в шалаше.
Через четыре месяца Хавронья-свинья семерых поросят родила. Три из них на нее были похожи: беленькие, нос розовенький пятачком, а тоненький хвостик крючком. А четверо поросят – ну прямо вылитый отец, чистая порода диких свиней: рыженькие, вдоль с темными полосами, с длинной мордой и хвостиком трубой.
Папа-секач маленьким детям был очень рад; о них проявлял большую заботу, ночью гайно охранял; часто кормиться свинью отправлял, а сам в гайно оставался и с поросятами забавлялся. При такой заботе и опеке поросята быстро прибавляли в весе. Через две недели поросята уже резво бегали. Хотя мамино молочко попивали, но и сами себе уже корм добывали.
Вдруг вспомнила Хавронья, а может быть совесть заела, что в селе давно не была и хозяев забыла. Быстро в дорогу собралась она и поросят домой повела. Папа-секач недоволен был, но все же до села их проводил.
По старой привычке, поддев рылом снизу калитку, свинья приподняла ее вверх и вбок, сдернула с петли крючок. Калитка сразу сама открылась: заходи, заходи во двор, милая!
На середине двора стоял хозяин Панкрат во весь рост. Увидел он Хавронью и от удовлетворения раскрыл рот, а глаза от страха полезли на лоб:
- Что это мне такое наваждение? Неужели в моей голове повреждение? Может быть на самом деле я рехнулся? – сам себя с испугом спросил и поперхнулся.
К нему, как белое привидение, шла пропавшая Хавронья-свинья, а за ней семенили в ряд испуганно-настороженных семь двухнедельных маленьких поросят. Когда они человека увидали – молнией в огород под кусты побежали. А свинья издала три раза «Хрю, Хрю, Хрю», как ни в чем не бывало к хозяину подошла и, словно извиняясь, ему ногу головой почесала. Опомнившись, Панкрат на весь двор закричал и стал свинью обнимать:
- Хавронюшка, дорогая! Где же ты пропадала? Как хорошо, что ты жива и домой пришла! Хозяюшка! Иди скорее сюда! Хавронья домой пришла и с собой приплод привела!
На шум выбежала хозяйка на подворье, увидела свинью, всплеснула руками и, как наседка вокруг цыплят, так она вокруг поросят забегала, закудахтала, запричитала:
- Где же ты, Хавронюшка, пять месяцев пропадала? Мы тебя долго в тайге искали, гадали, что волки тебя растерзали и давно уже белые косточки обглодали! А ты сама домой пришла и семь поросят с собой привела. Иди скорее в хлев, я тебе дам поесть: ты, наверное, очень проголодалась! Я тебя накормлю, напою и на новую подстилку спать уложу. Да, кстати сказать, и малышам с дороги не мешает поспать.
Но недолго свинье у своих хозяев в хлеву жила. Через две недели она снова внезапно удалилась, как сквозь землю провалилась. По-видимому, тосковала по любимому секачу, который остался за селом в лесу. По секачу заскучала и в лес с поросятами убежала.
Снова в отчаянии сокрушался соседям Панкрат:
- Не только сама ушла, но и весь приплод с собой увела; без всякого достатка оставила меня: ну на расплод хотя бы оставила мне одного дикаря.
Панкрат, беспокоясь за жизнь поросят, снова пошел в лес их искать. Ходил, бродил, никого не нашел и обозленный, уставший к вечеру домой пришел. Стали в надежде ждать, что скоро Хавронья вернется опять.
Через несколько дней сосед сообщил Панкрату радостную весть:
- У Рябоконьева ключа, в лесу, я видел с приплодом домашнюю свинью. А около нее и поросят бродит огромный кабан-секач. Он их заботливо охраняет и никого близко не подпускают. Ни дать, ни взять, но наверняка это твой «зять».
На следующий день рано утром Панкрат ушел в лес свинью с поросятами искать. Весь день по ключу прошел, но свинью так и не нашел.
А свинья с секачом и поросятами вольготно бродили по распаду. Корма здесь в достатке, но нужно работать, его добывать и рылом для этого землю копать. То ли дело в хлеву: лежи себе на боку, хрюкай, а хозяйка принесет тебе кушать. Ни заботы тебе, ни печали, одна благодать! Но где ее теперь взять? И стала Хавронья по дому скучать. Неизвестно, как она секача просила, но в конце концов он с большой неохотой с ней согласился.
Пришли они в Клиновку всей семьей: впереди важно шествовала и хрюкала мама, за ней бежали и повизгивали юркие поросята, замыкал шествие папа-секач, ни дать, ни взять, но хозяина «зять».
Не будем снова повторять, как пасечник Панкрат был им рад.
Поросята-дикарята за прошедший месяц так подросли, что с помощью соседей с большим трудом удалось их в загон завести. А рыжего хряка, дикой породы «зятя», поставили вместе со свиньей на откорм: чтобы они перед заколом много ели и больше сала под кожей накопили.
Соседи не раз Панкрату говорили:
- Не удержит твоего дикаря никакая сила. Убежит он в тайгу, ведь тайга для него – родная стихия, а тесный загон для него во дворе – равноценен тюрьме.
- Не убежит, - возражал им довольный Панкрат, - ведь для него поросята и свинья – родная семья, не может он семью и родных детей покинуть.
Наступил декабрь. Кабан вел себя беспокойно, плохо ел, похудел, визжал по ночам, бегал по периметру и пытался сорвать дверь загона. На ночь в хлев к свинье не заходил, даже в лютые морозы и ложился спать прямо в снежные сугробы.
В начале января, под покровом ночи, он все же выломал клыками дыру в стене загона, протиснулся через нее во двор, через забор перемахнул и знакомой дорогой вдоль ключа в свое гайно махнул. У хозяина много дармового корма, но неволя, а для него ценнее свобода.
Хавронья приняла уход секача спокойно. Продолжала воспитывать уже выросшее его потомство. С ее заколом Панкрат решил подождать.
А весной Хавронья опять принесла хозяину приплод – семь поросят. И все семь, что надо – чисто вылитый папа.
Пасечник Панкрат до глубокой души был поросятам рад.
А про секача-«зятя» просто забыл вспоминать.