Тридцать два года назад наш город подвергся бактериологической диверсии.
Я до сих пор не знаю, да и знать не хочу, всех деталей события. Как-то раз меня пытались расколоть на воспоминания представители какой-то цветной (то ли желтой, то ли зеленой) прессы, но я решительно увернулся.
И дело тут не в подписке о неразглашении тайны, которую, якобы, требовал комитет госбезопасности – не было никакой подписки.
Просто вспоминать нечего – рутинная работа врача-реаниматолога в отделении реанимации клиники инфекционных болезней.
А вот историю про то, как нас похоронили господа западные журналисты, рассказать можно.
Пораженных поступало много, поэтому один из корпусов больницы, в которой я в то время работал, отвели под инфекционный госпиталь.
Был там и отделение реанимации, в котором я и работал.
По молодости и по собственному согласию.
На сутки нам давали упаковку тетрациклина и сто грамм спирта, поначалу заставляли одеваться чуть ли не в противочумные костюмы, но потом, когда выяснилось, что эта зараза от человека к человеку не передается, мы ходили в обычных операционных костюмах, зачастую даже без колпака и маски. Работали только в перчатках.
Начальство вспомнило о нас только тогда, когда эпидемия пошла на убыль, сказало, что все мы делали не так, а как надо было делать - оно и само не знало.
Но речь сейчас пойдет о происках вражеских голосов.
Для тех, кто помоложе - объясню: вражеские голоса - это голоса радиостанций "Свобода", "Немецкая волна", "Би-Би-Си". Никто и не подозревал даже, что пройдет время – и эти радиостанции можно будет свободно слушать, не запирая двери на два замка и не навешивая на окна одеяло.
А в то время, вечером, мы сидели и слушали, как эти голоса клевещут на наш строй.
Клеветали, кстати, достаточно умно.
Информация давалось вроде бы и объективная, но в тоже время было какое-то интересное смещение акцентов, и получалось, что город лежит весь в руинах, по улицам рыскают голодные собаки, волки и прочие медведи, трупы никто не убирает и что везде царит паника.
Голос диктора - сладкий, тягучий, завораживающий, говорил о том, как все плохо в нашем любимом городе, а мы, ехидничая, попивали спирт, закусывая его всякими деликатесами типа копченой курицы и "Кильки в томатном соусе".
А диктор наворачивал страсти, говорил, что и сами медики становятся жертвой этой эпидемии, просил почтить их память молчанием. И тут мы, сквозь шум глушилок, услыхали наши фамилии.
Поначалу вздрогнули, потом решили, что показалось. Но когда через два часа вновь услыхали, что мы умерли, то допили оставшийся спирт, а самый старший и запасливый достал еще водку и мы выпили за наше здоровье.
А утром мы четко знали, кто слушает голоса, а кто нет. Законопослушные граждане здоровались с нами, как ни в чем не бывало, а диссиденты либо шарахались от нас, как черт от ладана, либо приглашали нас на наши же поминки. Приглашение с благодарностью принималось.
А дальше было все просто: эпидемия закончилась, мы вернулись на свои рабочие места. Сотрудникам морга и московскому начальству (да и не только московскому) дали денежные премии и ценные подарки, а реаниматологам, работавшим в очаге - благо-дарности с занесением в трудовую книжку
История аукнулась где-то лет через двадцать, когда по телевидению, в какой-то передаче, посвященной этим событиям, ведущий повторил эту же байку про гибель врачей. Благо, фамилий не назвал.
Вот, такая история.