Сон Жака отрывок из романа

               
                7.

    Он   никого  не  узнавал. С  одной  стороны  это  не  удивляло  его  -  ведь  прошло  столько  лет,  и  из  старых  знакомых  все  должны  были  быть  давно  демобилизованы;  кроме  того,  вокруг  были  только  солдаты  -  они  лежали,  сидели, теснились  на  устланных  соломой  дощатых  настилах  в  мятых,  застиранных  ХБ.  Но  странным  было  то,  что  редкие  офицеры,  заходившие  в  барак, бывший,  видимо,  казармой  какой-то  роты,  сами  узнавали  его  -  Жака,  и  с  удивлением  узнав,  что  тот  снова  призван   на  службу  к  ним,  в  Полярный, мимоходом  успокаивали  его,  ободряюще  хлопая  по  плечу,  призывая  не  придавать  значения  такому  пустяку: «Два  года  пролетят  быстро». Но  он-то  сам  не  узнавал  никого…

    Его  удивляло  также,  что  все  было  монохромным  -  даже  не  черно-белым,  а  просто  одинакового  цвета:  лица  солдат,  их  гимнастерки,  табачный  дым, солома  на  нарах…И  если  бы  не  разница  в  освещении,  не  светотень, то  все  слилось  бы  в  один  сплошной  квадрат  Малевича,  только  серый  или  слегка  коричневый. Не  покидало  ощущение,  что  все  пространство  едва  заметно  покачивалось,  словно  было  подвешено  за  кольцо.
    Несмотря  на  то,  что  он  никого  не  узнавал, он  был  совершенно  уверен, что  находится  именно  в  своей  прежней  части. Но,  как  же  он  попал  сюда  снова?  Ответа  на  этот  вопрос  он  не  находил. Единственно  о  чем  он  догадывался  -  о  бесполезности  попыток  что-либо  исправить,  протестовать,  хотя  бы  потому,  что  понятия  не  имел ,  как  приступиться  к  этому,  к  кому  апеллировать? Занятый  разгадкой  того,  как  это  могло  произойти,  он  даже  не  обратил  внимания,  какие  на  нем  были  погоны,  и  была  ли  вообще  на  нем  форма?
    Судя  по  всему,  для  набившихся  в  барак  солдат, это  был  свободный  от  службы  час  -  так  называемое  «личное  время»,  и  каждый  был  волен  проводить  его  по  своему  усмотрению. Большинство  предпочитало  спать. Постельных  принадлежностей  не  было,  и  спали,  не  раздеваясь  и  не  разуваясь, вповалку;  многие,  положив  голову  на  какую-нибудь  часть  тела  соседа  -  никто  не  возражал  и  терпел  навалившуюся  на  него  тяжесть.  Кто-то  прямо  на  нарах  занимался  стиркой,  используя  большие  эмалированные  тазы, при  этом  и  вода,  и намыленное  обмундирование, и  пар,  поднимающийся  над  тазами,  были  еле  различимы  все  из-за  той  же  одинаковой  окрашенности.  В  дальнем  углу  кто-то  резался  в  карты.  Кто-то  поил  птицу  из  миски,   поглаживая  ее,  как  котенка,  по  пестрым  перьям.  Он    почувствовал  себя  тоже  свободным  от  предполагаемых  служебных  обязанностей  на  этот  час  и  решил  прогуляться.  Сопку  узнал  сразу  и  уверенно  направился  мимо  казармы  третьей  роты  к  задней  дороге,  которой  раньше  почти  никогда  не  пользовался,  за  исключением  того  злополучного  рейса; она  выводила  в  город  со  стороны  вещевых  складов  и  обычно  именно  по  ней  шли  грузовики  в  часть  или  из  части.
    Неведомо  как  он  очутился  на  высоком  скалистом  берегу  залива. Стоя  над  обрывом,  он  заставил  себя  посмотреть  вниз  и  увидел,  искусно  закамуфлированные  под  каменистые  гряды,  причалы,  где  были  пришвартованы   подводные  лодки. Он  не  заметил  никаких  строений  на  прибрежной  полосе. Настораживала  полнейшая  тишина  и  безлюдье. Но  через  некоторое  время  он  разглядел  широкую  дорогу,  спускавшуюся  со  скал, хорошо  утрамбованную  темной  щебенкой. Приглядевшись  внимательней,  он  обнаружил  и  шлагбаум  там,  где  начиналась  дорога   в  скалах. Он  решил  пройти  туда  и  спуститься  по  дороге  к  морю. Как  оказалось,  ему  все  рано  пришлось  бы  это  сделать,  так  как  именно  в  этот  момент  кто-то  тронул  его  за  плечо;  обернувшись,  он  увидел  матроса  в  черной  шинели ( он  обрадовался,  что  краски  вернулись  в  мир)  и  черным  флажком  в  руке,  который  сказал  ему,  что  сейчас  здесь  находиться  нельзя. Первым  побуждением  было  -  отчитать  рядового за  бесцеремонное  и  не  уставное  обращение  к  офицеру,  но  оказалось,  что   вместо  формы  на  нем   надет  синий  меховой  анорак  на  молнии,   доставать  удостоверение  личности  было  бы  слишком  долго,  к  тому  же  он  не  был  уверен,  при  нем  ли  документы?
    Как  только  он  приблизился  к  спуску,  безлюдная  до  того  дорога  стала  заполняться  спешащими  на  службу  офицерами. Обгоняя  его,  некоторые  оборачивались,    опять  странным  образом  признавали  в  нем  своего  знакомого,  здоровались,  спрашивали:  «Как  жизнь?», звали  на  концерт  в  Дом  офицеров  сегодня  вечером…Он  отвечал  что-то  путанное,  решив  никого  не  разочаровывать  своим  полным  непониманием  происходящего  вокруг.  Неожиданно  за  спиной  раздались  нетерпеливые  автомобильные  гудки,  все  расступились,  пропуская  открытый  военный  джип  -  УАЗ  в  сопровождении  бронетранспортера,  следовавшего  сзади. На  капоте джипа  был  укреплен  маленький  российский  флаг. Президент  страны,  сидевший  рядом  с  водителем, выглядел  усталым  и  был  погружен  в  свои  мысли;  одной  рукой  он  крепко  держался  за  железную  скобу  перед  собой,  так  как  дорога  была  недостаточно  ровной. Очевидно,  что  к  появлению  президента  здесь  привыкли.  И  никто  не  проявил  ни  особого  интереса,  ни  почтения,  словно  это  была  машина  одного  из  сослуживцев. Подождав  на  обочине,  пока  машины  проедут, снова  сходились  на  дороге,  продолжая  свое  шествие  на  службу,  переговариваясь  о  том  о  сем.
    Спустившись,  наконец,  к  воде,  он  увидел  сразу  бросавшееся  в  глаза  странное  сооружение  -  фасад  трехэтажного  здания,  как  бы  приклеенный  к  скалам, только  фасад,  самого  здания  не  было  -  по  аналогии  с  Печерским  монастырем. Архитектурно  оформленный  вход  в  полость  сопки,  он  был  распахнут  и  через  него  внутрь  заходила  длинная  очередь,  состоящая  преимущественно  из  женщин. Рядом  стоял  президентский  джип, в  котором  сейчас  сидел  только  шофер. Офицеры  проходили  мимо  скопившейся  у  входа  людской  вереницы  и  направлялись  к  трапам  своих  атомоходов. Начался  дождь,  и  многие  женщины  раскрыли  над  головой  зонтики. Очередь  двигалась  быстро,  без  задержек,  но  не  иссякала,  так  как  в  конец  становились  все  новые  люди.  Он  обратил  внимание  на  женскую  фигуру  в  черном  плаще,  стоящую  к  нему  спиной  в  хвосте  очереди. Женщина  пыталась  раскрыть  свой  зонтик,  у  нее  не  получалось, что-то  заело  в  механизме,  и  как  всякая  женщина  она  хотела  преодолеть  поломку  лишь  сумбурно  прилагая  все  новые  и  новые  усилия,  вместо  того,  чтоб  разобраться  в  причине.  И  только  тогда,  когда  она  от  нетерпенья  и  досады  тряхнула  головой,  он  узнал  в  ней   Иру.  Ее  присутствие  в  этой  очереди  почему-то  совсем  не  удивило  его ,  и  он  даже  не  попытался  проанализировать  возможные  причины  ее  появления здесь  -  его  можно  было  считать  естественным,  закономерным,  раз  он  и  сам  оказался  тут. Где  же  ей  быть,  как  не  с  ним?
    Потом  они  как-то  сразу  оказались  в  квартире   на  Комсомольской,  где  Ира  жила  с  Костей  в  Полярном,  а  он  и  не  знал  этого! Квартира  очень  напоминала  их  прежнюю,  ленинградскую,  рядом  с  лесотехнической  академией  - тоже  на  первом  этаже, и  обстановка   полностью  перенесена  сюда,  и  пианино, и  фотографии  на  стене,  где  ей  шестнадцать  лет,  она  с  длинными  волосами. Разговор  не  клеится,  все  предпочитают  молчать,  даже  в  каком-то  оцепенении. Он  понимает,  что  он  должен  уйти, что   она  нацелена  на  ожидании  Кости -  видимо,  он  вот-вот  появится. Она  говорит  Жаку,  что  они  скоро  уедут  отсюда,  а  он  останется,  и  с  этим  ничего  нельзя    поделать…  но  ему  это  уже  безразлично. Он  оказывается  на  улице,  стоит  перед  окнами,  Ира  отдергивает  занавеску  и  глядя  на  него  улыбается  и,  усмехнувшись, крутит   пальцем  у  виска, он  продолжает  рассматривать  ее,  и  что-то  быстро-быстро  разматывается  в  нем,  как  линь  из  бочонка,  влекомый  гарпуном,  всаженным  в  кита…