Глупая и жестокая стерва война не щадила никого. Такова была её ненасытная и всепожирающая сущность.
Пока Британия развлекалась последние годы в своей Большой игре с Россией и разбиралась с колониями, та постепенно назревала, как коварная раковая опухоль, что разрастается и бьёт лишь в тот момент, когда у неё есть силы.
Джонатан не планировал особо о будущем, когда заканчивал средненькую школу для детей рабочего класса. Отец всё размышлял о том, как было бы прекрасно, если бы Джонатан смог стать врачом. Престиж, хорошее имя и всегда будет доход, ведь люди всегда чем-то больны, а потому такая профессия всегда будет востребована.
Но судьба решила иначе. Судьба вообще никогда не желала слушать других.
Когда началась война он начал спешно заканчивать последний класс, размышляя о том, как было бы прекрасно в одно туманное утро уйти с ружьём на перевес в строю добровольцев. Естественно парни в классе разделяли подобное рвение, помимо изнеженных маменькиных сынков, что считали благоразумным получить образование дальше и работать. Но их зудение не могло убить романтизм мечты и стойкость решение. Так же как и крики недовольства отца.
В начале 16-ого года Джонатан наконец-то получает заветную форму и оружие. С неким дрожанием и трепетом он входил в дом, уже одетый и стриженный по правилам, ожидая лёд и пламя отцовской ярости. Но тот лишь покачал головой и позвал к столу.
С тех пор и началась тернистая и неприятная жизнь солдата. Их полк отправили в страну неприятного говора с непозволительно мягкой р и свежих багетов. Привыкание к полку было поспешным и скомканным, но товарищами какими никакими он всё же обзавёлся. А летом…А летом их направили в междуречье Соммы и Анкра на северо-востоке Франции. И только в ту жуткую для истории битву Джонатан осознал, как романтизм героизма моментально смешался с отвратительной грязью реальности. Пытаясь унять дрожь, хватая сдавленно воздух сквозь сжатые зубы, что отбивали ритм, он пытался соответствовать той картинке, что рисовал в воображении. Но когда гибли рядом, когда хрустели кости от пуль и танков, когда всё мешалось в грохоте выстрелов, взрывов и стонов…Картинка не была столь прекрасна.
Потом была вспышка и тихое жужжание в ушах. Жужжание, когда полковник бил по щекам и открывал рот в искривленной гримасе. Жужжание, когда его тащили к медикам, а рядом падали в беззвучном стоне убитые. И оно его сопровождало долго, где-то с неделю, пока улыбчивые француженки пытались помочь ему подняться на ноги, но вместо языка любви он слышал тихое жужжание. А потом потоком появлялись новые и новые пострадавшие, пришлось на время вернуться на родину для дальнейшего лечения. Перенаправили туда лишь тех, кто хотя бы не был в столь критичном положении.
И снова холодная Англия и не особо героичное возвращение. Слух постепенно начал нормализоваться, но сломанные рёбра и левая рука, конечно же, не могли так же быстро восстановиться к великому сожалению.
Сидя на койке в новой больнице, Джонатан размышлял о том, что произошло. А вернее о том, как же их полку смертельно повезло. Вот именно. Смертельно. Те, кто шёл первыми погибли моментом, а их полк выходил пятым и просто уже были оповещены о слишком сильном ударе врагов.
Он шумно выдыхает, морщась, боль в рёбрах всё ещё напоминала о себе острым ударом изнутри. Именно в этот момент в комнату влетела хрупкая девушка, видно, медсестра, но Шухарт старался не особо привлекать внимания, считая, что он вполне здоров, его надо немного подлатать.
С самого начала рабочего дня было ясно, что количество пострадавших нарастает. Видимо очередная боевая стычка не проходит гладко. Как давно хотелось. Мне стало страшно, страшно от самой себя. Больше не было так горько замечать перед собой полуживые тела молодых людей, больше не подкашивались ноги при виде глубоких ранений. Меня перестала пугать смерть. Я стала машиной? Пускай не до конца, но прежняя, молодая Джессика превратилась во что – то большее, с железными нервами и стальным характером, пускай это еще не устоялось во мне, но я чувствую, что война меняет многое. Многие бежали сквозь, так и не замечая какого – то странного ступора, что случился у меня в ту минуту.
Я стояла у двери, « нахмуривши » брови и все еще не решаясь подойти немного ближе. Нужно было быстро приходить в суровую реальность, после своих « книжных » похождений, чем занимала себя ночами напролет. Других развлечений, так сказать, не было. Самое положительное, что мне это « ночное » занятие и, правда, нравилось. Перебороть глупые несбыточные мечты, поджидающие по приходу домой, и страх перед очередным появлением солдат в госпитале. А это, безусловно, сложно. Большая моральная и психологическая нагрузка, которую из вида не исчезнет.
В глаза сразу же бросалось храбрость и стойкость молодого человека, который буквально был неподвижен - словно скала. Повреждения заметны сразу, вот только настрой этого парня был полностью несовместим с ними – абсолютное спокойствие. Это необычно, особенно на данный период. К сожалению, раны были, и они не исчезнут самостоятельно. Это мой долг, долг перед любыми, покалеченными временем и обязанностями мужчинами, долг перед всей Великобританией. Возможно, даже побольше.
Я осмелилась подойти ближе и присела на край койки, взяв в руки документы, которые сложенные в стопку лежали на тумбочке. Так странно, мои глаза сразу отвлеклись на работу, что и подтверждает мои выводы о своем изменении в себе.
- Джонатан Шухарт, - слова " разрезали " тишину, которая по - прежнему охватила комнату. Я пробежалась глазами по некоторым из страниц , изучая в очертаниях диагнозы боевых ранений и после чего медленно подняла взгляд, внимательно заглянув юноше в глаза. На первый взгляд его совсем не смущал список нанесенных повреждений, боль не заставала его врасплох и,похоже, не впервые. Такие отточенные боевые качества заслуживают большого уважения, он будто вырос в моих глазах. Никогда еще не видела подобного.
Вскоре я поспешно отложила бумаги в сторону и взяла бинт с медпрепаратами в руки.
- Сломанные ребра и рука значит. – тихим, даже успокаивающим голосом откликнулась я, монотонно опуская взор. Задумчивость слишком часто навещала меня.
Мимолетная улыбка « мелькнула » на лице, явно заставив нас в неловком положении. Так происходило каждый день, и как бы там ни было, даже чтобы я не думала, а девичья смущенность брала верх. Каждый раз.
Раны следовало промыть, а затем уж обработать – все думала я. Никогда не размышляла глубоко о профессии врача, но мой отец являлся им. Постоянные рассказы о происшествиях в больницах, операциях и смерти вводили в недоумение « ветреную голову » Джесс. Но демонстрация некоторых навыков мистера Эдкинса в этой сфере, на протяжении будущих лет помогла мне. И, по ходу, не только мне.
Спасать жизнь людям, возвращая в обыденность - неприемлемо мне. Спокойствие и свобода перед собой – вот это по- моему было всегда. Это говорит моя творческая, художественная натура? Пора бы смириться с реальностью, но ведь так хорошо в « розовых очках ».