Влюбленный мертвец

Быть холодным и бесстрастным просто, если ничего не чувствовал и до приступа онемения эмоций. Лицо представляет серый камень, который сопровождается тягостью черных кругов под изумрудными глазами, что также изменчивы под ситуацию, как и тихий, полностью забитый человечек в обществе людей-вампиров. Надменный взгляд и неподвижные скулы, я представляю, как размазываю кровь по их умильным личикам. Я выполняю свою работу, я ни с кем не вступаю в диалог, лишь приветствую мимо проходящих знакомых.  Я наблюдаю, я надзиратель этого тусклого местечка, для меня везде тишина, ведь обсуждаемые темы растворяются в новостных передачах и комсомольской правде, которой торгует женщина. Я хочу описать эту даму, я хочу описать то, что я вижу, когда иду в супермаркет за молоком. Она стоит напротив центрального входа в продсиб и кричит, что-то вроде: «Покупайте газетку, с программкой», в промежутках тянет сигаретку, дым проходит через редкие пожелтевшие зубы. Я прохожу мимо нее, раза по три на дню, а то и более. Я по памяти восстановлю ее лицо, почему-то потускневшие судьбы по-особенному впиваются в кору головного мозга своими ужасными образами. Черное каре, поношенная мешковатая одежда, серое вытянутое лицо, обвисшая кожа, ей лет пятьдесят. За много лет моего проживания в данном районе, я ни разу не купил газету. Нет, серьезно, зачем мне газета? У дамы в черной мужской куртке зеленые глаза и базарный голос, а ведь когда-то она была молода, когда-то у нее были деньги, когда-то ее любили,  а теперь, она совсем одна. Я забываю ее проблемы сразу же, как моя нога оказывается на ступеньках, но там меня ожидает новое угрызение совести. Бородатый, вонючий и грязный, с жалостливыми глазами бродяга. Возможно, я являюсь не самым добрым человеком, возможно, это было мое место – побираться возле супермаркета, сидя на холодном полу, чтобы каждый час меня выгоняли охранники по просьбам покупателей продуктов и другого продовольствия для дома. Рыжеволосый бомж выразительно пялиться на меня, и тянет руку, а я морозным взглядом пытаюсь сказать, что сам скоро буду с ним сидеть и нести благоухания в мир прекрасных людей, которые после тяжелого трудового дня пришли за ингредиентами для ужина. Летом еще стоял паренек в белой кепке и на коляске, держал корку с надписью, что требуются деньги на операцию. Я мнительный и к тому же, мою паранойю еще никто не пытался у меня отнять. Это к тому, что были в моей жизни товарищи, которые воровали из больниц коляски, а потом неплохо зарабатывали на доверчивых людишках. Но в моей голове всегда междоусобные войны альтер-эг, кто-то орал, что очередной жулик, кто-то, что, хотя бы десятку стоит кинуть, третий просто хотел поговорить. Неумолимая душа двигала меня дальше, так что, уже 30 декабря, ничего не исправить. Скоро новый год, я определенно счастлив, - стукнул я по рельефной клавиатуре с безэмоциональным лицом. Зачем ложиться спать, если через пару часов я услышу стандартно-блевотную мелодию из черного блока с камерой?! Кстати, немного о месте моей дислокации по утрам. Там я наизусть читаю стихотворения Пастернака, пока никто не слышит и не видит. Бывает мимо проходят, а я с придыханием во весь голос…эх, плачет по мне палата №6, Антон, заберите меня, молю. Зачитавшись Толстым, называю его Левой, как-то уютней становится в моей холодной квартирке. Несу нецелесообразный бред, мои мысли это и баста. Я болен душевно, я болен ее запахом, я болен каждым изгибом ее тела, я болен ее нравом, я болен ее губами, я болен ее расширенными зрачками. Я уже покойник, посмотри, каменное лицо ослабевает и пробивается улыбка, светлая, как и у уменьшенного меня, когда трава зеленее и деревья выше. Всю жизнь замораживал этого ребенка, а она превратила его в топленое масло, каким бабушка смазывала толстые блины.