Эпизод

   


 

     Случается такое  нередко.
    Был вечер. Я  возвращался с работы,  весь  затюканный. Мне уступили место в маршрутке.  Помог мой внешний  вид:  стою, скособочившись, и при любом толчке на лице невольно  появляется мина  страдания. Артрит.
   Вот как все было. Народу как селедки в бочке. Я стоял вместе со всеми в проходе.  Маршрутка  все время подпрыгивает на выбоинах. И вдруг  женщина средних лет, стоящая рядом со мной,  не выдерживает,  и во весь голос кричит  на сидяшего рядом молодого  человека:
 - Ты что расселся? Не видишь, старик стоит инвалид?  Встань, пусть сядет!
   Я никак не считаю себя стариком. Пенсионер,  пожилой человек, за шестьдесят.  Не сдаюсь, еще работаю. Конечно, по внешнему виду за инвалида принять меня можно, но я к врачам хожу, надеюсь на исцеление. 
   Впрочем, конечно, старик.  Многое в жизни повидал.
   Молодой  человек, восточной наружности, вскакивает смущенно, с извинениями:
 - Прости, дед! 
   Говорю «спасибо», смущенно сажусь. Рахмат, рахмат
   Я знаю, в традициях востока уважать старших,  своих аксакалов. У нас   это куда-то пропало, исчезло. Табличка на первых сиденьях  в  трамвае  «для пожилых и инвалидов»  уже  никого не останавливает,  Молодые садятся на первые места  без зазрения совести, иногда с бутылкой пива, с музыкой в наушниках, полностью погруженные в себя. Им дела нет  до окружающих.
    И все вокруг воспринимают это как должное.  Мы не осознаем этого, но чувство  уважения к старикам исчезло и у людей среднего возраста и у молодых.  Нет этого. Вот что страшно! вот что потеряно! В семьях об уважении к старшим теперь ни слова не говорят.  Нет этого у людей. Иначе одернули бы.
   А как государство  смотрит на пожилых?  Государство едва ли осознает, что экономика страны, все заводы, предприятия   есть результат   нашего труда. - Ах,  ты на заслуженном отдыхе?  Еще немного сил в тебе есть? Значит, давай работай. Тогда  тебе будет кое- как хватать на жизнь.  Зарабатывай себе на лечение. А ведь здоровье на работе подорвано.
 
  Ситуация  развивается дальше. Женщина, глядя на молодого человека, кричит:
- Понаехали тут всякие! Весь Кавказ перебрался. Житья нет! 
Шум в маршрутке не  смолкает. Но никто ни слова в ответ.
- Ты посмотри, и шофер с Кавказа, и кондуктор. Ни на одной маршрутке русских нет.
  Я пытаюсь остановить ее: – Вы понимаете, что их нанимают на работу, потому что зарплата маленькая, другие не пойдут.
- Ага, вы же не знаете, сколько денег идет мимо кассы.  Это же золотое дно.
 
  Здесь уж  я не понимаю, что надо говорить. После таких разговоров  и та, и другая сторона кажутся дураками.  Все понимают, что жизнь вывернута наизнанку.
  Я смотрю на парня. Жалко его. Впрочем, сам  виноват. 
  Кроме меня, пожилых еще стоит половина. И никто  никому место не уступает: - Как это так? -  это мое место. Я первый сел.  Мое  я никому не отдам.

  Почему я сам не попросил уступить место?

   Что же в нас исчезло? Человечность. Вырос и расцвел махровым цветом  индивидуализм, а человечность и любовь к себе   совмещаются плохо.  Но когда это происходит, распадается народ.  Мы уже теперь живем  не единым народом, не кланом даже, мы - песок в пустыне.

   «Мое,  не отдам».  Так у нас организовано государство. Воров поддерживают. Хитростью, наглостью те  под шумок уворовали все. Теперь это мое, не отдам. Место не уступлю. Делаю, что хочу. Вы мне не указ.
    Вот только «мое» ли?  Украденное ведь возвращают.
 
    Вот сколько мыслей и даже диагноз за одну поездку в маршрутке.