«Love means never having to say you're sorry»
Kim Grove Casali
Отличница Юленька страдала двойкофилией.
Не то чтобы она их любила, но имела определённую зависимость. В школе, где она училась до этой, двоек она и не получала вовсе. Зато были жизнерадостные пятёрки и розовощёкие четвёрки. Бледные тройки на их фоне смотрелись невзрачно, поэтому на них не обращалось никакого внимания и даже считалось, что их как будто и нет.
В новой школе Юленьку сначала очень удивляло отсутствие оценок, которые теоретически стояли в журнале, а практически учителя и не делали никаких выводов о знаниях учеников, давая задания, но не проверяя их. Однако двойки ставились, притом часто. Иногда учеников, получивших пять двоек, выгоняли со школы, а затем опять принимали, но под другими фамилиями, повышая рейтинг школы за счёт количества обучавшихся в ней. Кто-то, правда, уходил на совсем, но этих были единицы: всё-таки в этой школе учиться было престижно, по слухам, ходящим среди самих учащихся.
И вот Юленька, привыкшая к тому, что поднятая с готовностью рука неминуемо вела к оценке, а тут нет, – призадумалась. Определённо, учителя по какой-то причине не хотели её учить. Илья Иванович, надо отдать должное, если и не объяснял, то хотя бы приносил наглядное пособие, иногда не совсем приличного содержания. А экономист Игорь Никанорович, вечно в солнцезащитных очках, сером плаще, сером костюме и даже серой рубашке, тот даже этого не делал: прийдёт, бывало, на урок, и, не снимая своих чёрных очков, даст коротко задание, а потом сидит за учительским столом или ходит по классу, буравит всех взглядом. Строгости говорит мягко и улыбается. Чем страшнее строгость, тем улыбка мягче, словно бы извиняется. И от того в классе тишина делалась могильная, и всяк боялся вздохнуть. Все, кроме Юленьки. Потому что она страсть как любила серьёзных учителей. Но ведь ей просто в голову не приходило, что Игорь Никанорович специально напускал на себя важный вид, потому что не знал предмета хорошо. Учителя так часто делают. Юленька эту фишку поняла спустя много лет.
Итак, Юленька, девочка очень умная да к тому же находящаяся в пубертатном периоде – гормоны так и играют, так и играют, – крепко призадумалась над безотметочной несправедливостью, что даже не спала несколько ночей, не подряд, конечно, а периодически… Как вдруг её озарило: двойка оказалась очень даже хорошей оценкой. Во-первых, учитель подходил к счастливцу-неудачнику самолично, а не просил передать дневник через третьи руки. Во-вторых, учитель иногда нежно брал за плечи и выпроваживал за дверь подготовиться, а прикосновение, как известно, лучший способ стать ближе. И, наконец, в-третьих, двойки приходилось «закрывать», а значит, был дополнительный повод поговорить с учителем.
Илья Иванович, надо сказать, на двойки не был жадный. Зачастую даже из класса не выгонял и мог поставить двойку по просьбе, чем Юленька и воспользовалась несколько раз. Эти двойки она показывала дома родителям, с гордостью, тем более что эти двойки были очень странной формы, очевидно, у Ильи Ивановича был артроз конечностей (ну не подозревать же учителя в извращенных мыслях).
Игорь Никанорович, наоборот, подходил к двойкам обстоятельно и ставил их в самый неподходящий момент. Закрывать он их не любил, и поэтому за ним часто ходили толпы двоечников с жалобами. Но Игорь Никанорович только устало улыбался и вежливо кланялся, предпочитая не дотрагиваться ни до кого, со словами: «Ничего-ничего, не будете больше плохо себя вести!» Удивительно, но эта интеллигентная вежливость практически никогда не приводила к желаемому результату, и двоек, полученных от Игоря Никаноровича, меньше не становилось. Он спокойно мог зайти в любой класс и поставить двойку по любому предмету, потому что порядок для него был священен. Юленька опять крепко подумала об Игоре Никаноровиче, и в результате ей стало до слёз жалко бедного учителя, ходившего постоянно в сером и никогда не цеплявшем бейджик со своей фотографией на лацкан, будто боясь кого оскорбить этим аусвайсом.
Он ни с кем из учителей тесно не общался, администрация терпела его как неизбежное зло, которое творит порядок, хотя иногда и перегибает палку. На учительских совещаниях с неформальной повесткой не появлялся… Ученики его не любили… В общем, он целиком представлял собой образ мужественного изгоя, борца за чистоту в умах и сердцах. И такой одинокий в своем сером, то ли выцветшем, то ли специально подобранным под цвет школьных стен, чтобы сливаться с ними и незаметно подкрадываться к толпе расшалившихся учеников.
«Бедный, бедный Игорь Никанорович! – думала про себя Юленька, а сердце её обливалось умилением и жалостью, – ведь у него никого и ничего нет в этой школе. Кроме его двоек. Он так же, как и я, жаждет внимания. И если бы он после двоек ставил пятёрки, то его быстро бы забывали… А так хоть поругают, но будут помнить…»
В конце концов, отличница почти в него влюбилась, стала следить за его перемещениями по школе, завела дневник, куда старательно записывала свои наблюдения, сердечки, вклеила самолично нарисованный портрет строгого учителя и, более того, жирно обвела новеньким розовым фломастером.
Игорь Никанорович, возможно, если бы понял, что его привычка не «закрывать» двойки – далёкое эхо детского синдрома дефицита внимания и перфекционисткого комплекса отличника; возможно, тогда бы он пересмотрел своё отношение к ученикам и те бы его полюбили… Но синдром был устоявшимся, комплекс – зацементировался от возраста и, вероятно, поделать уже ничего было нельзя.
«Придётся принять его таким, какой он есть», - с нежностью подумала Юленька, поставив диагноз учителю. И вклеила очередной вкладыш от «ловиса» в девчачий дневник. На вкладыше было предсказано: «Любовь… это поцелуи под луной». И Юленька втайне стала мечтать о поцелуях с печальным Игорем Никаноровичем.