ДВОЕ
Он долго смотрел на нее. Она спросила:
- Ну что, понравилась?
- Да. Только уши оттопыренные.
- Что, что?
- Уши, говорю, топориком.
- А у тебя нос с дырками.
- С какими дырками,
- Вот с такими. – Она показала колечки из пальцев.
Он потрогал нос и сказал:
- Это фильтры.
Пригородный, едва остановившись, дал гудок отправления. В переполненный вагон они втиснулись последними и стояли, плотно прижатые друг к другу. Поймав взгляд ее черных глаз, он сказал тихо:
- А я тебя знаю. Ты Галя Мурашкина.
- А я тебя нет, - так же тихо ответила она.
- Теперь будешь знать, я Валера. Ивлев. Можно поцеловаться для знакомства. И он прикоснулся губами к ее щеке.
- А бы врезала тебе, да руку не вытащу.
- Потом, когда сойдем с поезда.
- А ты к кому?
- К тебе.
- Не дури. К кому едешь?
- К председателю, - соврал он.
- Иван Кирилычу?
- Да.
- А ты кто ему?
- Племянник.
Осенний день на красном коне заката, разметавшем по горизонту свой хвост, улегся в ночь. Второй раз приехал Ивлев на свою новую работу. Гостинцы в деревне не было. Ночевать в комнатушке, где у него был кабинет, не хотел.
- Мне вон туда, - показала Галя в сторону уходящей от вокзала улицы.
- Я провожу.
- Не надо. Мне рядом. Иди к своему дяде. – Каким-то неуверенным тоном проговорила Галя.
Валерий зашел в сельский совет, взял списки жителей и долго изучал, выписывая в блокнот потенциальных нарушителей. Поговорил с председателем и побрел по улице. Гудки поездов вплетались в простые размеренные и привычные сельские звуки, гасили их, словно заглатывали. В домах зажигали огни. Галю увидел в окне. Поднявшись на носочках, она искала что- то в шкафу. Постучал по ограде. Она замерла, и, узнав его, подошла к окну, открыла створку.
- Чего тебе?
- У них никого дома нет.
- Не может быть… Бабушка Вера всегда дома.
- Может в гости куда ушла.
- К младшему сыну Федьке, наверное, тот снова запил.
- Пусти меня.
- А ты не наркоман. Не алкоголик?
- А ты?- с обидой спросил Валерий.
- Дурак. Все вы там в городе… Иди в дверь. Откуда ты меня знаешь? – спросила когда он вошел.
- Вы к нам в бригаду с концертом приезжали. Наши колхозы рядом. Ты хорошо пела. И мы с тобой один танец танцевали.
- Только один?
- Да. Потом вы уехали. Поздно было.
- Как давно это было. Я только школу кончила.
- А я на службу собирался.
- Есть хочешь?
- Хочу.
- Пойди в комнату. Я что-нибудь соберу.
- Спасибо.
_ Спасибо потом скажешь. Может, не заслужу.
- Тогда за ночлег спасибо.
- Что, что? Какой ночлег? Ты что ночевать думаешь?
- А куда мне? Я же никого не знаю. И дяди никакого у меня здесь нет.
- Ну, ты жук. Может, еще чего хочешь?
- А кто его знает.
- Нахал. Уходи.
- Да не бойся. Я смирный и послушный. Честное слово.
Малосольные огурцы издавали просто одуряющие запахи, а молодая картошка еще в тонкой кожуре, как нельзя лучше дополняла сервировку. Галя тонко нарезала домашнего сыра. Поставила сливочное масло в аранжевой глубокой тарелке.
- Вот это пир. Ты все это сама?
- А чего хлеб не спечь – на лопату да в печь.
- Ты чудесная хозяйка, Галя. Тебе, наверное, трудно работать и учиться заочно?
- Ты и это узнал? Спать будешь на диване, - резко сказала Галя. Телевизор не работает. Ремонтировать надо. Никого не допросишься. Уборка.
- А ты? – спросил он машинально.
Она посмотрела на него, будто услышала что-то неприличное.
- А я у себя в спальне. – ответила с нажимом на каждое слово.
Спать ему не хотелось. Он взял с полки журнал «Сельская молодежь» и стал рассматривать. Потом постучал в стену.
- Галь, тебе скучно?
- А ты что, веселить мастер?
- Ага. Приду? Обсудим куда телевизор повезем на ремонт.
- Нет. Спи там.
- Почему?
- Потому. Не знаешь, что бывает?
- Да ничего не будет, - сказал он как-то неестественно весело. За стеной тянулась тишина. Что-то стукнуло. Галя нервно сказала:
- Все равно, нет.
- А хочешь, я женюсь на тебе?
- Спасибо. Осчастливил.
Он встал и пошел к ней, завернувшись в простыню. Сел на край кровати. Свет уличного фонаря сделал ее лицо серьезней и привлекательней.
- Жениться пришел?
- А что. Я уже давно совершеннолетний.
- И только-то? В семь утра приходит мама.
- Ну что?
- Женихи к этому времени исчезают.
- Времени уйма. Можно в Москву слетать.
- Улети, а!
- Это ж простыня, а не ковер-самолет.
- Жаль. Уходи.
Она толкнула его коленом. Он наклонился к ней.
- Уходи, кричать буду.
И накрылась одеялом с головой.
Он ушел. Долго не мог заснуть. Постучал в стену еще раз. Галя не ответила. В половине седьмого выпроводила его.
В шесть вечера приехал на служебном транспорте – мотоцикле. Галя видела, откуда он приехал. Спросила:
- Ты из Сосновки?
- Да. Я там живу. Вернее, сейчас здесь буду. После армии в вечерний институт поступил.
Работать к вам послали участковым. Поедем, покатаемся. Мне осваиваться надо.
- Разобьешь где-нибудь. И мы, почти, незнакомы.
- Как не знакомы? Вместе спали. То есть ночевали в одном доме.
- А и вправду нахал. Куда поедем?
- Куда скажешь.
- Во вторую бригаду. Там моя сестра, Надя, работает. Она просила кое какие вещи. Давай отвезем.
- Давай.
- Подожди, я сейчас. Если хочешь, зайди в дом.
- Хочу…- Валерий проверил шину заднего колеса. Выдернул ключ зажигания.
-Вот вещи. Держи. Я переоденусь… Ну, выйди же.
Взяла под руку, чтобы вывести из комнаты. Он прижал ее к себе. Она вырвалась. Ее рассерженное лицо стало краснеть.
- Не поеду. Давай вещи.
Дернула сумку. Он удержал.
- Идем.
-Не пойду.
- Почему?
- Приставать будешь.
- Не буду. Часто пристают? Только скажи. Оформлю штраф.
- Поклянись.
- Клянусь. Оформлю…
Промелькнули последние дома под высокими, тронутым желтизной, тополями. Запетлял между колками еще не размытый дождями проселок.
- Куда разогнался так?
- Пятьдесят всего, не бойся.
- Я не боюсь. Тебя жалко. Отвечать будешь. Не асфальт же.
Он притормозил на перекрестке, пропуская грузовик.
- На элеватор в район поехал.
- Он туда ничего не довезет. Смотри, сколько зерна на дороге. Надо догнать его. Держись, Галя!
Она прижалась к нему, обхватив сильными загорелыми руками. Приятное тепло прошло по его телу. Полетели мимо в ровных рядах копна соломы, окутанный облаком пыли бордовый комбайн. Хлестал в лицо ветер.
Что – то опьяняющее есть в скорости, особенно в погоне, когда овладевает волнующий до внутреннего содрогания азарт. Страх и риск объединяются в силу, пожирающую инстинкт самосохранения. Преследуемый приближается. Он рядом, отстал, победа!
На ровном участке дороги, Валерий вылетел вперед ЗИЛа.
Галя стала махать рукой, чтобы тот остановился, но грузовик только сбавил ход.
-Он наедет на нас! – растерянно крикнула Галя, продолжая испуганно махать.
- Не наедет!- крикнул в ответ Валерий. Он увидел впереди кучу гравия. Резко затормозил, потерял управление, и они свалились на гравий…
К счастью все обошлось. У Валерия была разорвана джинсовая штанина и содрана кожа на ноге. Галя ощупала ее.
-Больно?
- Нет.
-Значит целая.
Подошел, пошатываясь, водитель грузовика. Увидев, что упавшие быстро поднимаются, закричал на Валерия:
- Что ты под колеса лезешь, салага!?
Валерий шагнул к шоферу, от которого пахло спиртным, взял крепко за руку и повел к заднему борту машины. Из большой щели сыпалось на дорогу зерно.
- Это, что, пьянь?
- А тебе то, какое дело. Твое оно?
- Нет. Колхозное. Пока не заделаешь, не поедешь.
- Да кто ты такой? Пошел отсюда!- и толкнул Валерия в грудь, но тот поймал его руку и завернул за спину.
- Мент, что ли? Так бы и говорил сразу. Отпусти. Заделаю, - увидев удостоверение, заявил шофер. _ Зачем фамилия? Откуда ехал. Обедал.
- Третья бригада в другой стороне, - сказала Галя. – Опять за старое. Вместе учились. Эх, Серега, вот Наталья узнает…
Валерий не стал оформлять бумаги, взяв честное слово, что за рулем Пантюшин пить не будет.
- Тебе в медпункт надо. Укольчик от столбняка. Смотри кровь. Дай
Я пока платком замотаю. Бригада не убежит. Ты зря его отпустил. Что случись, оба будете виноваты, а может пострадать и третий, и колхоз, оставшись без нового автомобиля.
- Он же поклялся. Людям надо верить.
- Не знаю какой из тебя милиционер получится. Если каждого нарушителя жалеть будешь.
- Не каждого. Ты же сама говорила, что он хороший парень, ошибки со всеми бывают.
- Мотоцикл, хоть с трудом, но завелся и они доехали до деревни. Уже стемнело. Светились редкие окна. Загоготали потревоженные гуси в полисаднике. Было тепло и радостно. Звездное небо было загадочно и близко.
-А тебя предупреждала.
-О чем?
- Что разобьемся. Могло быть хуже.
- Нет. Не могло.
- Почему?
- Нам жить надо. Детей заводить.
- Кого заводить?
- Кого, кого. Замуж за меня пойдешь, - сказал он спокойно.
Она долго смотрела на него, потом произнесла удивленно:
- А любовь, Валерочка?
- И любовь будет.
- А если нет?
- Есть. Уже. Вот тут, - он показал себе на грудь. – Растет. До небес вырастет.
- А тут? – она показала на свою грудь.
- И там Будет.
- А, может, у меня ее совсем нет. Не родилась со мной.
- Так не бывает. Она просто придремала. Мы ее разбудим.
- Ну и фантазер ты. Однако твой красный конь заждался тебя.
- Я же не могу ехать. Нога болит. Отдохну до утра.
- Симулянт. Сегодня это предложение не принимается. Идем я провожу тебя.
Он взял ее за руку. Крепко прижал к себе и она не отступила назад.
ИЗ ДЕТСТВА
Как – то неожиданно моя человеческая тайна снова переместилась в детство. Впереди ее нет. Там я все знаю. Там нет того большого мира, непонятного, но влекущего душу, который открывался для меня медленно и трудно. А пока что мне предстоит все лето гонять быков на деревенской маслобойке.
- Витя, Витенька, проснись, - мать трясет меня за плечо. Я просыпаюсь, но встать не могу. Сон сильнее моей воли. Мать поднимает меня силой и садит на кровать.
- Опоздаешь, сынок. Ругать будут, - как-то жалобно и тихо говорит она. Набрасывает мне через голову рубашку на плечи и подает штаны. Я медленно просовываю руки в рукава. Неловко, будто неумеючи, надеваю штаны и выхожу во двор. Мать кричит от калитки, что я должен съесть на завтрак, и уходит на работу. Я думаю про завтрак и про то, что весь день буду хотеть есть.
Раннее июньское солнце высушило росу и припекает спину. Я иду за огороды, где пасутся спутанные быки. Распутываю их и веду по меже на деревенскую улицу. Мне все еще хочется спать. Я иду в полудреме, ноги подкашиваются, и я будто прихрамываю. Быки, на коротком повадке, лениво плетутся за мной, мотая головами, спасаясь от, проснувшихся уже, слепней, дергают из рук веревку, не давая мне окончательно заснуть.
Быки у меня худые от старости и работы. Их костлявые бока, обтянутые грязной кожей, похожи на ржавые стиральные доски. Они осторожно ступают ломаными копытами на каменистую пересохшую дорогу. И работа у них по их силам – Крутить деревенскую маслобойку. Мне жалко быков, но их не люблю. Я люблю коней. Лошадь, после человека, самая главная, потом корова, собака, а потом все остальные животные.
Когда у меня был отец. И он всегда куда-нибудь посыла меня верхом или в ходке и даже в бричке. Это была самая большая радость в моей жизни.
Теперь я на колхозный двор не хожу. Там говорят про отца, что он
вредитель. А это неправда. У него с войны медаль за «За отвагу» и ранение. А что волки зимой залезли в овчарню и порезали одиннадцать овец, виноват сторож Кротов. Он проспал всю ночь пьяный в кузнице. И хоть отец был бригадир, он тут ни при чем.
В ограде маслозавода я отпускаю быков и они сами идут к месту работы. Я по привычке забегаю в прихожую цеха, где раньше стояла фляга с пахтой, которую не закрывали на замок, и мне разрешалось ее пить. Но флягу в прихожей больше не оставляют.
Я запрягаю быков и в ожидании, пока крикнут из окна: «Пошел!», ложусь на траву и засыпаю.
Во сне я вижу отца. Он подъезжает к дому в кошевке. Я сожусь рядом с ним, и он отдает мне вожжи. Я правлю слегка похлопывая по спине жеребца Байкала, как это делал отец. Мы едем по деревенской улице мимо дома Катюшки Васильковой. Она стоит у калитки своего дома, машет рукой и что-то кричит. Но голос это не ее, а какой-то чужой и злой, и я просыпаюсь от него.
- У вражина беззаботная, расхрапелся. Подымайся, а то…
Это бригадирша маслозавода Макарьиха, которая никогда не разговаривает правильно, а только кричит.
Я вскакиваю. Забираюсь на сидение от сенокосилки, приделанное к водилу, и хлещу застоявшихся быков. Они медленно начинают свой бесконечный путь по кругу, а я думаю о том, что бы скорее кончилось лето и наступила школьная пора.
СНЕГ
Звезды ушли в себя. Небо ночи исчезло. Острый ветер превратился в густой серый воздух, и через него с усилием протискиваются к земле снежинки. Те, что, посмелее, падают быстрее, а робкие долго кружатся, пока протолкнутся через массу воздуха.
На заборе сидит белый кот и терпеливо ждет, когда снега нападает столько, чтобы можно было пойти и попробовать, такой ли он, как в прошлом году.
Из курятника вышел пестрой окраски петух, грациозно поднимая и выбрасывая вперед ноги. Так делает жеребец Байкал, который часто стоит у нас во дворе, ожидая своей работы. Петух остановился у конуры, из которой видна собачья морда, сказал что-то, наверное: «Вот, мол, снова зима», и пошел дальше к забору. Увидел кота и с криком: «Как, ты опять здесь!» - взлетел на забор. Кот, не спеша, спрыгнул с забора, даже не посмотрел на глупого петуха, и пошел по дорожке, щупая лапами снег. А он падает и падает, тихий как время.
НА ЛУГУ
Тихон Пегов косил на лугу траву. Лег отдохнуть. Поспал часок и проснулся. Хотел пойти к ручью умыться и… не смог сдвинуться с места. Пошевелиться удалось, а чтобы шагнуть – никак. Тихон стоял и думал, что же с ним приключилось. Пряталось за лес горячее солнце, а впереди была его тень. И тут Тихон догадался. Пока спал, тень приросла к земле и поэтому он не может двинуться с места.
Неподалеку жевала молодую траву стреноженная лошадь, отгоняя хвостом ос и мух. Под телегой, уложив голову на лапы, спал кобель Тезей. «Вот оказия», - сокрушался Тихон, терпеливо ожидая захода солнца.
После этого случая он ложился отдыхать на покосе только под телегу.
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
рассказ
-… И вам надоело?
- Да. Все уже пьяны.
- И ваш муж?
- И он тоже. Между прочим, танцует с вашей женой.
- Она редко танцует в компаниях.
- Да и Григорий, не ахти какой танцор.
- Может их что-то другое привлекло друг к другу?
- Наверное, вино и настроение. Свадьба все-таки.
- Наверное. Как вас зовут?
- Валентина.
- Я – Федор.
- Я знаю. Вас жена называла.
- Вы за нами наблюдали?
-- Я за всеми набдюдала. Лучше скажите зачем за мной пошли?
- Никогда не видел такой обворожительной женщины. Вы из нашего города?
- Нет. Я из Парижа.
- Никогда не целовал француженку.
С этими словами он поцеловал ее в губы. Она отвесила ему пощечину. Он поймал руку и прижал к губам.
- Тяжеловата.
- Другая будет еще тяжелее.
- Нет. Хватит. И зачем вы рождаетесь такие? Мужикам на беду.
- Вы о чем?
- о том, что всяких видел, а вот такую…
- Женская красота для каждого мужчины индивидуальна.
- Не скажите. На вас не только я засматривался.
-Кто же еще? – она засмеялась, и лицо ее стало еще прелестнее.
- Вам смешно, а я как ушибленный.
- Идемте, а то вас потеряют.
Они еще раз пообщались в этот вечер, когда объявили белый танец. Он даже пошел ей навстречу, чтобы она не передумала.
- Зачем вы? Я же к вам шла.
- У женщины каждый шаг непредсказуем. Могу я думать, что понравился вам?
- Думайте что хотите.
- И все равно буду не прав?
В зале было полутемно, особенно у выхода, куда Федор увлек Валентину и прижался к ее губам.
- Немедленно назад, - сказала она, оторвавшись от его губ.
Музыка кончилась, когда они уже были в центре танцующих.
- Это последний танец. Как я вас найду?.
- Не знаю. Отпустите, меня муж ждет
- Подождет.
- Отпустите же!
- Телефон. Дайте телефон.
Она прошептала цифры.
В ту же ночь он приснился ей. И как-то странно. Она не видела его, чувствовала присутствие, и от этого ей было приятно и весело. Проснувшись, постаралась удержать это ощущение, вспоминая подробности. Но подробностей не было. Да и какие подробности у чувств.
- Алло! Это вы, Валентина!?
-Да.
- А это я, Федор. Доброе утро. Где мы встретимся?
-Вы с ума сошли.
- Нет. Но близок к этому.
- Вы представляете, что это такое и к чему приведет?
- Старался представить и еле удержался, чтобы не позвонить вам ночью. У вас ничего подобного не возникло?
Она засмеялась в трубку. Не говорить же ему про сон.
_ меня сейчас возникает.
- Что?
- Встретить надрать вам уши как мальчишке, который не понял что замышляет.
- Я согласен. Куда придти?
После долгого молчания она сказала:
- В пять у школы номер восемь. И положила трубку.
И как мы до сих пор не встретились. Живем в одном городе. Ходим по одним улицам.
- А что всех остальных вы уже встретили?
- Каких остальных? Как я мог тебя…вас…
- Пусть будет тебя.
- Пусть будет.
- И что же мы будем делать?
- А что хочешь. Кино, ресторан, парк.
- На дискотеку. Лет десять не была, - пошутила она.
- Я не то говорю?
- Идем же отсюда.
Она взяла его под руку.
- Ты не сбежал с работы? Еще рабочий день не кончился.
- Я сам себе хозяин.
- Да? И кто же ты?
- Директор магазина.
- Так вот почему ты всех женщин в городе знаешь.
- Не всех, конечно. Вот тебя же не знал. А пойдем мы сейчас к одному моему хорошему товарищу.
-Удобно ли? Придешь к товарищу с незнакомой женщиной. И что он подумает обо мне? А его жена?
- Жена – в отъезде, а что он подумает, его дело.
Федор позвонил. Открыла женщина.
- Светочка, тебя же нет.
- А вот есть.
- Сегодня приехала?
- Только что. Да заходите, нельзя через порог разговаривать.
- Мартын дома? – Фамилия товарища была Мартынов, но все знакомые звали его Мартыном.
- А где ж ему быть.
- Ты один, Федор? – раздался голос из глубины квартиры.
- Нет, не один.
- Света проводи гостей.
Валентина думала, что встреча займет не более часа, но по прошествии этого часа, не было никакой возможности уйти. Светлана затащила ее на кухню, и они стали готовить ужин.
Глядя на обилие продуктов, Валентина поняла, что эти люди ни в чем себе не отказывают. Ей стало стыдно за себя, за свою учительскую нищету. Поведение людей было естественно и просто.
Никаких неприятных вопросов задано не было. С ними было легко.
Все пили, смотрели телевизор. Валентина позвонила мужу и сказала, что задержалась у подруги и скоро придет.
Простившись с Федором, Валентина подумала. «Ну, вот и случилось, то чего не могла допустить и в мыслях своих». И хоть ничего серьезного еще не произошло, поняла, что все будет. Любовь ли это, не знала. Если и любовь, то странная, со страхом, риском и какой-то удалью, где не на последнем месте вызов: а была, ни была. И полетела, будто в пропасть прошлая жизнь, до тошноты надоевшая повседневность, сумасшедшие расчеты и подсчеты, как жить дальше. Захотелось растрясти, эту, годами накапливающуюся тоску и мысли, что никуда от этого не деться и ничего поделать нельзя.
Закончились занятия и экзамены в школе. Наступили каникулы и отпуска. Мужа Валентина уговорила поехать к матери, которая звала их к себе в деревню. А сама она будто бы нашла хорошую работу репетитора и заработает денег. С Федором она встречалась, почти, каждый день за исключением тех, когда он уезжал за товаром для своего магазина. Любовь его была искренняя и неудержимая. Валентина никогда в жизни не испытывала того, что испытала с Федором. И в бизнесе дела у него шли хорошо, да иначе и не могло быть с его напористостью.
В одно из воскресений он сказал:
- Валя, завтра едем за город.
Место, где она расположились, было знакомо Федору. Он здесь часто бывал с женой и друзьями. Приехали еще две молодые пары на иномарках.
- Кто они? – спросила Валентина.
- Женихи и невесты. Будущие молодожены.
- Все такие счастливые.
- В это время все счастливые, - с ноткой грусти проговорил Федор.
Когда пикник был в полном разгаре. Выпито несколько бутылок вина и немало съедено шашлыков, послышался гул мотора и на большой скорости в их расположение влетели «Жигули». Из машины выскочила женщина. Не говоря ни слова, толкнула ногой мангал. Горящие угли и шашлыки украсили траву.
-Что ты делаешь, Лариса? – крикнул Федор.
- А тебе советую помолчать. Я жена этого кобеля,- сказала, повернувшись к Валентине, а вы, как я поняла, его очередная любовница.
- Федор, отвези меня домой, - спокойно сказала Валентина.
- Нет. Домой вы поедете со мной, - сказала Лариса, открывая дверцу машины.
- Садитесь, оба. За машиной я пришлю.
Валентина не хотела, но Федор усадил ее на заднее сидение, а сам сел впереди. Видя, как Лариса нервничает, предупредил:
- Не гони. Смотри на знаки и на дорогу.
- Боишься? За кого боишься, за нее? Ничего с вами не сделается.
Ты не знаешь его. Он же готов всех баб в городе перепробовать. Надоело оттаскивать.
- Остановите машину,- сказала Валентина, когда стали подъезжать к городу.
- Нет. Я отвезу вас домой. Ваш муж надеется, что я доставлю вас в полном здравии.
- Что вы ему наговорили?
- Рассказала ему какая ты верная жена.
Григория дома не было. - «Ушел чтобы не встречаться», - подумала Валентина Дома был сын Сережа. Десятиклассник.
Он спросил:
- Мама, это правда?
- Что сын?
- Что мне папа сказал.
- А ты ему веришь?
- Да, верю.
- Тогда что ж спрашиваешь.
- Ты что не любишь его.
- Люблю, - неуверенно проговорила женщина. От нее пахло дымом, вином и жареным мясом.
- Разве можно так? – спросил подросток с болью.
-Наверное, нельзя, но… она пошатнулась и схватилась за косяк двери.
Сережа поднялся со стула и выбежал на лестничную площадку.
Когда Григорий пришел домой, на кухонном столе белела записка: «Дорогой мой! Лирическое отступление окончилось. Проза жизни продолжается. Если ты не сможешь меня простить, не обижусь, потому что не знаю, как бы сама поступила. До начала занятий поживу у мамы, а в начале сентября решу, где буду работать. Сережа! Я – твоя мама. Так получается, что мама у тебя одна. Прости».
ЗНАКОМСТВО ПО ОБЪЯВЛЕНИЮ
1
«Стройная женщина тридцати семи лет, сто шестьдесят
Шесть сантиметров тоста, с высшим образованием,
воспитывает пятнадцатилетнюю дочь, познакомится с мужчиной
с целью создания семьи, в возрасти до сорока пяти лет, имещим спокойный добрый характер, без вредных привычек».
Переписав во второй раз свое объявление, Валентина Колоскова
долго держала тетрадный листок, не решаясь вложить в подписанный конверт.
Все продумано и решено, выбрана газета, но почему – то не покидает чувство приниженности. Положение одинокой матери, которое постоянно мучило ее десять лет, не менее унизительно.
Валентина Ивановна никогда не верила женщинам, выдававшим свое одиночество за свободу. От кого и от чего свобода? В самой человеческой сущности заложено жить парами, да и не только в человеческой. Конечно, она могла и раньше выйти замуж, замужество, наверное, было бы не плохим, но она отказывала, не в силах объяснить ни мужчинам, ни себе самой, - почему. Долго уговаривал ее Андрей Петрович, работавший с ней в отделе. Валентина помнила его жену. Человек он был аккуратный, исполнительный, она добрая, веселая женщина. Хоронили ее всем отделом. По прошествии нескольких лет, Андрей Петрович говорил ей: - Не знаю, чего ты ждешь, Валентина. Муж твой, говорят, женат. Годы идут. Одиночество, оно же больше душу съедает, чем тело. По себе знаю. Ты ведь женщина удивительно – приятной внешности, не заметишь, как начнешь увядать. Мыслей хороших, веселых у тебя все меньше и меньше. Одной работы для мозга мало. Ему нужно разнообразие – положительные и отрицательные эмоции, ревность. Из этого жизнь складывается.
Но она была как заколдована. Через некоторое время Андрей Петрович женился. И после этого Валентина решилась выбрать себе спутника. Вспомнила Павла как-то. Первую встречу в отделе кадров АТЗ, когда оформлялись на роботу по направлениям. Нельзя сказать, что влюбились с первого взгляда, но все пять лет жизни любовь их только укреплялась. Не потому ли и разрыв был резким и категоричным. Разве могла она подумать, что простила бы все, только приди он через год, два или через много лет. Но он не приходил и не приезжал. Поздрав,
лял дочь с днем рождения, с Новым годом, Восьмое марта и присылал подарки. Считал, что в разрыве она виновата. Возможно это и так.
2
Это было первое, длительное расставание. Она не спешила домой с работы, потому что его не было. Через три дня, после отъезда в санаторий прислал телеграмму. Там было одно слово:
«Люблю!». Валентина положила ее в сумочку, и ни на минуту не забывала о ней. Показала только школьной подруге. Та сказала:
- Как у тебя все хорошо Валя.- И как – то таинственно замолчала.
-Что ты молчишь?- спросила Валентина.
- Да, не знаю. В жизни так не бывает. Что бы все было прекрасно. Там на курортах такое. Ты же видела картину «Дама с собачкой».
А кино «Любовь и голуби».
Павел приехал загорелый веселый и с подарками. Желудок у него перестал хандрить. Он ел даже маринованные помидоры и жареное мясо. Окунулся в сумасшедший ритм работы в три смены. Случалось, прихватывал выходные, когда нужно было дотягивать план. И все было бы хорошо, если бы не эти проклятые снимки, которые прислал приятель, с которым он жил в саноторной палате.
Колосков после второй смены, как всегда, пришел домой в
первом часу ночи. У них уже была однокомнатная квартира. Горел свет. Это Павла насторожило, потому что Валентина в это время всегда спала. Подошел к столу. Увидел две любительские фотографии, конверт и письмо. На одной фотке – он с товарищем, в плавках, а между ними две разбитные особы в очень открытых купальниках. Все смеются и обнимают друг друга за плечи. На другой – смеющаяся миловидная женщина, стоявшая рядом с Павлом, теперь чересчур заботливо кормит его, поднося к открытому рту кусок торта. У Павла в руках стаканчик с темной жидкостью. Казалось, что тут такого – собрались в комнате – палате попить чаю, вероятно, у кого – то день рождения. Сколько бывает таких дней рождения.
Все заверения и клятвы Павла в том, что ничего у него с этой женщиной не было, ни к чему не привели. Валентина не верила.
- И что ж теперь из – за этой ерунды разводиться! – закричал Павел, доведенный молчанием жены до отчаяния.
- Да! И немедленно! Я не хочу тебя видеть!
Уходя утром на работу, оставила записку: «Я не приду домой, пока ты не уйдешь». Дочь Маришка отдыхала в пионерском лагере. Что на берегу озера в сосновом бору, в соседнем Егорьевском районе.
Несколько раз Колосков пытался достучаться до школьной подруги, у которой Валентина жила, но ему не открыли. Положив начальнику цеха заявление об уходе, Павел уехал к родителям в Новокузнецк. Их развели быстро. Он оставил ей и дочери все. Даже библиотеку с фантастикой и приключениями.
3
Марина давно перестала спрашивать об отце. И это не успокаивало, а больше тревожило Валентину. Как – то спросила ее:
- Марина, ты забыла папу?
- Нет, мама. Я его никогда не забуду. А почему ты спрашиваешь? Хочешь выйти замуж? Я вам не помешаю.
- Ну что ты такое говоришь, как не стыдно, - притворно возмутилась Валентина и невольно покраснела оттого, что дочь угадала ее мысли.
- Почему стыдно? Посмотри, какая ты привлекательная, и совсем еще молодая. У других вон братишки, сестренки есть, а ты в старухи записалась.
Конечно, ей, девочке, не понять одинокого взрослого человека, но женское чутье и у нее есть. И выходит, что мы обе, по – своему одиноки. Так думала Валентина. Она почувствовала в голосе дочери обиду, и тревогу за нее и за себя. Она многое в жизни понимала и то, что семья у них неполноценная, и в жизни ее матери нет обыкновенной человеческой радости.
Валентина пришла на полчаса раньше, чтобы рассмотреть, кто придет на свидание, и при необходимости незаметно уйти. Села на скамью спиной к кафе и время от времени оборачивалась. Чем меньше оставалось времени до назначенного срока, тем сильнее ее охватывала дрожь и желание перебежать площадь и
Втиснуться в троллейбус. И все же думала, что у нее нет обязательств, что можно провести вечер и больше не приходить или отказать даже в этом. Она обернулась и увидела мужчину с большим букетом, идущим к кафе. Мужчина шел быстро. Еще несколько шагов и она увидела его лицо. В глазах ее потерялись краски. Она перестала видеть и слышать. Ни радости, ни удивления не было, а возникло неприятное ощущение беспомощности и стыда. А мужчина приближался. Это был Павел. Что она скажет ему? Уйти. Но поздно. Он – рядом. Пришел не ко мне. Спешит к другой женщине. Но к какой другой, такой же, как я. А зачем ему другая? А если не захочет со мной разговаривать? Но Почему? В ее голове шла торопливая игра в вопросы и ответы. Спорили две женщины. Та, что шла на свидание с незнакомым мужчиной, и та, которая в этом мужчине увидела своего бывшего мужа, которого она захоронила в своем сознании и не собиралась воскрешать. Конечно, надежда жила в ней независимо от ее желания. И вдруг ей захотелось рассказать ему о невыносимости одиночества, о непоправимой вине перед дочерью. Пусть все знает. Она встала со скамьи и крикнула:
- Паша!
Мужчина остановился. Увидел, стоявшую без движения женщину, медленно пошел. Она взяла из опущенной руки цветы и обняла его.
- Пашенька! Как долго тебя не было.
- Вот в командировку приехал. Пошел вас навестить. Марина обещала бабушке, что снова приедет. Мы вместе и поедем.
Странный и противный холодок прополз по телу Валентины, будто колючим ветром обдало.
- Давай посидим, - предложила она.
- Нет, зачем же, идем домой.
Дверь открыла Марина.
- Ой! Папка! Как хорошо, что ты приехал. Мы скучаем… Легкое чувство неловкости остановило ее. Она быстро преодолела его, и, взяв обоих за руки, повела на кухню.
- Давайте окрошку пробовать. Только квас не очень кислый.
- Это беда небольшая, - сказал Павел, обнимая дочь.
ЧЕРТИК
Когда я вчера вернулся из кухни к письменному столу с кружкой
Крепкого чая, он сидел слева на пишущей машинке и что-то выво-
дил копытцем на недопечатанной странице.
-Ты что делаешь?- возмутился я. –Тебя только и не хватало. Хотел поработать.
-Не кричи,-сказал он, покачивая головой с рожками. Твой рассказ
ничего сегодня не стоит.
-Стоит или не стоит не твое дело.
-Допустим, мое. Невелика радость оказаться в гостях у невезучего
автора.
-Каким еще гостем? Кто тебя приглашал? Иди туда откуда пришел. Я столкнул его с машинки. Он обежал стул и встал с правой стороны, положив передние копытца и бородку на край
стола.
-Ему хочешь помочь, а он… обидчиво проговорил Помощник.
-Что ты там нацарапал. Испортил лист.
-Так прочти. Прочти. Когда-нибудь еще спасибо скажешь.
Я глянул на лист и невольно вздрогнул. Ее, до боли знакомым
почерком было написано: «Родной, это была такая глупая ссора.
Я постоянно думаю о тебе».
-Ну и что ты сидишь, писатель? Беги к ней. Это будет у тебя
настоящий роман.- не успел растаять последний звук как он исчез.
ЧЕТВЕРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
Человек по имени Проша шел по дороге и упал в яму. Следом спешил Витя. Посмотрел в яму. Никого не увидел. Тогда он крикнул:
-Ты где?
-Нету меня,-ответил Проша.
Витя задумался: «Нету, а говорит. Полезу разберусь». Слез в яму.
Человек по имени Саша, проходя мимо , услышал разговор. Ос-
тановился и спросил:
-Кто там?
-Никого,-ответили ему витя и проша. Саша посмотрел в яму.
Действительно.
Прохаживаясь, Федор, заметил Сашу и подошел.
-Кто там?
-Никого.
-А кто говорит?
- Никто, - ответил Саша.
- Полезу посмотрю.
В яме на один голос стало больше. А через некоторое время голосов набралось полная яма. Подошел Иван Афанасьевич.
У него был портфель. Шляпой заканчивалась голова. Он спросил
Сашу:
- Кто там?
- Никого тут нет, - дружно ответили из ямы.
Иван Афанасьевич снял шляпу, посмотрел в яму. Никого. Яма
Полна голосов, людей нет. С помощью Саши он соорудил щит,
Достал из портфеля кусочек мела, он был учитель физики, и напи-
сал: « Четвертое измерение».
П У Л Я
Пуля кокетливо вылетела из-за угла ресторана и царапнула ухо
Выходившему посетителю.
- Дура, - проговорил тот ей вслед. И добавил непечатное слово.
- Что ты сказал? – вернувшись, угрожающе и зло прошипела пуля.
- А что слышала, - возмутился неуравновешенный посетитель.
- Разлетались тут. Не видишь , домой иду.
- Как же, дойдешь ты до дома, крематорий называется.
Пуля облетела вокруг ресторана, чтоб как следует разогнаться и
Влипнуть в голову. Но посетитель вытянул руку поймал пулю и сунул ее в карман.
-Побудешь тут.
Из – за угла вышел человек в белой шляпе и спросил:
- Ты тут пулю не видел?
- А т-т-ы зачем в м-м-еня ее стрельнул? Я же домой иду.
-Я не в тебя. Я хотел застрелиться, а она…
- На твою пулю. Сдалась она мне.
Человек в шляпе взял пулю, загнал ее в ствол пистолета и
Сказал зло: «дура».
СТАРЫЙ РОЯЛЬ
Рояль стоял в своем углу и плакал. Он увидел ту, которая мучила
его. Содрогнулся от воспоминаний, как короткие пальцы, коло –
тушками били, выколачивая Танец Маленьких Лебедей, а полу –
чался лошадиный топот. Было стыдно. Люди могли подумать, что виноват он, что у него такое звучание. Но это не так. Когда к клави-
шам прикасалась нежными пальчиками одна грустная и совсем не
красивая пианистка, он звучал так, что сам удивлялся, наслаждаясь
великолепием прелестной музыки. Люди тоже удивлялись. Директор концертного зала, собиравшийся отдать рояль в подшефное учреждение, задумался. Он знал толк в инструментах,
но рояль был стар. «Вы послушайте. Это настоящий Вагнер. Это
безумное чудо!» - восторгался дирижер.
- Его рано списывать, - басил директор филармонии. – Такими
Инструментами не разбрасываются нынче.
- Ну что вы – это монстр. Его сколотили на тарной фабрике – го –
ворила дама с толстыми и короткими пальцами. – Он совсем не
звучит. – Дама села на вертлявый стульчик. Помощница установила
ноты. Пальцы обрушились на клавиши, и не единого звука не вы –
летело из черного, блестящего тела рояля. Дама стучала еще и еще.
Она колотила изо всех сил, но рояль молчал. Он плакал. Молчал.
Молчал и плакал.
БАНЯ
- Эх, истоплю, - ликовал Тимофей, набирая в охапку березовые,
пахнущие летом поленья. Он уже выгреб и вынес в огород золу.
Сложил в печь горокой дрова, поджег бересту. Истекая черными
Слезами, и, сворачиваясь в пружины, запылала. Взял ведра, нано
Сил воды из колодца. Полную бочку. Чтоб не жалеть. Осмотрел
каменку. В прядке. Дыма немного будет. Подбросил дровишек.
Потом еще. Эх славная банька! Веник приготовить. Запаривать,
Однако, рановато. Пойду скажу Анисье, чтоб самовар ставила и
Полотенце положила новое, что дети подарили на день рождения.
Теперь можно и веник. Разделся в предбаннике. Надел шапку,
Рукавицы.
- Ну, пора. Господи благослови, перекрестился. Первый ковш на
Каменку для обмывки, для пробы. Пар вскинулся к потолку одним
густым клубом. Эх, парок. Второй ковш – на камни. Третий. Вырвал
веник из ушата. Полез на полок, олив его из таза. По ногам, по спине, по животу. Ух, жжет. Кожа на лице морщится. Дыхание тя –
желое. Спина огнем загорелась. Завертелся юлой…
Анисья, проверяя самовар, выглянула в окно.
- Батюшки!
Видит Тимофей стрелой вылетел из предбанника. В шапке, в рука –вицах метнулся к пруду. А за ним…
- Господи Иисусе Христе, - прошептала, крестясь. Вслед Тимохе,
переваливаясь, как утка и, пыхтя парком, бултыхнулась в пруд и
баня. – Ну вот. Натопил, окаянный. Баня угорела.
СТАНИСЛАВА
Прелестная Станислава изменила мужу. Муж очень любил работу
И часто допоздна задерживался, пытаясь всю ее переделать.
Когда от нее ушел, другой, она, как всегда, встав с постели, посмотрела в зеркало и… не увидела своего отражения. Испугав-
шись, Станислава снова зарылась в одеяло и подушки с головой.
Но лежать так в одиночестве ей надоело. Поднявшись, глянула на
зеркало, лежавшее черной стороной кверху, и почувствовала себя
там, в черном непроницаемом квадрате. Ей стало еще страшнее.
Охватила паника. Показалось, что полетела она в темную и холодную бездну. Она поняла значение слова – г-р-е-х-о-п-а-д-е-н-и-е. Станислава горько заплакала и, чтобы хоть как-то искупить
Свою вину, все рассказала мужу. Муж любил жену и простил ей
ее глупость. Только несчастная Станислава не видит больше себя
в зеркалах – ни в больших, ни в маленьких. Только в Новогоднюю
ночь видит в елочных шарах свое искаженное изображение.