Сирота в дом - радость в нем?

               
               

Из воспоминаний одной медсестры.


Глава 1

После медицинского училища по распределению попала в детский дом и так там и осталась. Поначалу для молодой девушки видеть  душевно искалеченных детей было больно и жутко.…  Всех их хотелось привести к себе, обогреть.… А слез-то сколько было... Уж, и вспомнить страшно! Бывало, попадешь, наконец, домой после смены, вроде и спать хочется, да  уснуть не можешь. Слезы так и распирают.

Уткнешься в подушку-то и   рыдаешь, рыдаешь, остановиться нет мочи! Вот так  всю ночь  и проплачешь. Там - то держаться приходиться  - нельзя! Только дома и расслабляешься…

Деток тогдашних я почти  всех помню.  Возраст разный был - от двух лет и старше. Больше всех, конечно, я к маленьким прикипела, они как ангелы. Еще Бог у них в сердце и на устах. Лопочут себе, лопочут… зла у них нет... Правда, ведь говорят, что до семи лет детки  без греха будто.

Да, вот  одну девочку  я на всю жизнь запомнила, с ней точно что-то от Господа к нам пришло… Посланница Божия.

Попала она к нам   прямо в  Рождественскую  ночь. В ту пору сторожем Иваныч был -  вышел покурить, вдруг слышит -  у ворот дите орет, глянул  - и обомлел. Ребенок новорожденный, в одно одеяло завернут, голенький совсем. А холода тогда страшные стояли!

Совсем окоченевшая была малютка, и как только не умерла, до сих пор не пойму! Видать Господь ее хранил для какого-то дела важного. Отогрели мы ее, выходили,  хоть и самим не верилось тогда, что жить будет.
 
Об этом случае в милицию, конечно, заявили, но мать девчонки этой, так и не нашли - никаких следов! Всех в округе опросили, ну никто ничего…  Кто ее к нам тогда на снег положил? Может и не родительница вовсе, а другой кто. Случаи-то они разные бывают. Одно могу сказать, если б не Иваныч со своим куревом, умер бы ребенок! Точно умер, даже до утра бы не дожил! Ох, и вспоминать сейчас страшно! Вот ведь, твари бессердечные!.. Не знаю я, что у таких в голове! Как же можно так с детеночком беззащитным?! Как?! Собственными руками губить?! Ну, да Господь им судья!

Так и осталась она у нас. Катей назвали. День рождения 7 января ей записали. И как уж с этим поспоришь. У нее ведь действительно тогда второе рождение произошло.

 Ах,  какая  Катя ласковая была, добрая! А уж умнаааая! Всех сверстников своих по развитию не то что догнала, а  обогнала быстро. Всему сама научилась. Ручки-то у нее  золотые были  -  и шила, и рисовала красиво, но особенно петь любила.
Вот бывало, плохо на душе,  с начальством поругаешься или дома скандал какой, то  я сразу к ней: «Катюшка, милая, поди сюда! Спой свою песенку!»

Она прибежит, на коленки усядется, обнимет крепко и затянет своим нежным голоском:

«…Где-то там высоко, над грешной землей,
 На облаке белом, воздушном.
Ангел склонился вниз головой,
Машет  кому-то своим он крылом…»

 И все проблемы уходят куда-то, и  на сердце так хорошо становиться, так легко.

 И откуда она только эти куплеты брала, до сих пор ума не приложу. Говорила, что Бог будто бы ей слова подсказывает. А может и правда, сама сочиняла, кто ее знает. Ну, у нас таких песен, отродясь, никто не слыхал. Про Бога, все, да про ангелов пела…

 Я ведь в ту пору всерьёз задумывалась, чтобы Катюшку к себе забрать. Мужа умаслить пыталась, да  он только  руками на меня махал: «С ума ты сошла, что ли?! Опомнись! Мы ж не больные какие! У нас скоро свои дети пойдут. Зачем нам  приемыши-то?»

Что уж тут скажешь, меня еще с детства мамка учила, мужу не перечить, муж всему глава. Я и молчала.

А Катюшка наша подрастала тем временем. И ведь всем нам  помощницей стала! Четыре годика мы ей 7 января справили, а она уже и за малышами ходила, и книжки им читала, и кормить, и одевать помогала! Ни девка - золото! Другие то  -  в четыре, тока говорить начинают, как следует.

Но одна беда – стало у нашей Катеньки зрение падать. Врачи только руками разводили. Да, и больно-то кому нужен  бесхозный ребенок! Разбираться с ним еще - очки прописали - вот и все леченье!

А я все мужа уговорами доставала, чтобы хоть опеку над Катюшкой взять, да толку – ноль!  Злился, да и все! А в середине марта непраздная я стала. Но, ей Богу,  не обрадовалась я тому, ведь понимала, что теперь не смогу я Катю к себе забрать.

Тоскливо как-то на душе, страшно за нее. Мне в декрет уходить, а  я вся извелась прямо. Как ее там оставлю? Кто ее теперь приголубит? В детдоме-то, знаете как? Детей много! А она ведь такая ласковая была, нежная…Сломать такой цветочек легко, а вот вырастить не каждому под силу.
 
Вот с этими-то  мыслями я в храм решила сходить. Вспомнила, как бабушка Клава, покойная, царство ей небесное, меня учила: «Леночка, если случится что, ты к Господу ступай! Помолись, и все тебе будет!» А чем я  могла помочь-то ей? Только что молитвой! А больше и не чем.

 У нас прямо рядом с детдомом часовенка была Святой Матроны Московской. Вот к ней и пошла  просить, много про нее от людей слыхала. Дескать, слепая она была и всем всегда помогала.
 
Пришла значит, встала перед ее иконой на колени и давай причитать и плакать.  Молитв-то толком никаких не знала, а твердила только:

 «Матушка Матронушка, защити! Помоги нашей Катеньке, сиротинушке. Пусть ее возьмут в семью, пусть хоть, кто-нибудь о ней позаботиться, пока я в декрете буду. Я ведь уже и навестить ее не смогу! С младенцем-то, куда поедешь?! Матронушка, у Катеньки со зрением беда, обследовать нужно, по врачам возить. Кто этим заниматься будет? Кто?  Ах, помоги матушка, спаси сиротинушку. Подыщи ей родителей хороших, тебе там сверху всех видно».

Сколько я так простояла? Сама не знаю. Помню только, что Батюшка, добрый такой, меня под локоток взял и вывел. И ласково так сказал мне: «Не плачь, утешишься ты! Все хорошо будет. Ступай домой спокойно».
 
А на следующий день прихожу на работу, а мне сменщица передает:

«Лен, давай готовь карточки медицинские младшей группы! Чтоб все у нас там, в порядке было! Заведующая, так велела! Сегодня,  вроде как семья приедет,  малышей смотреть!»

 Директором нашего детдома была тогда Зинаида Васильевна Княжева - добрая душевная женщина, но за порядком строго следила.  Детей всегда лично опрашивала - не обижает ли кто, не бьет, не голодные ли они? И по именам всех ребятишек помнила и все про каждого из них знала. А если кто на воспитателей пожалуется, то сразу увольняла, долго не разбиралась. «Дети не врут! Дыма без огня не бывает!» - вот и весь разговор у нее.

Так вот дала она  указание в тот день -  малышей нарядить, причесать красиво,  и медицинские  карты подготовить. Так обычно только к приезду каких-то гостей делали. А посетителей в детдомах   много бывает – то спонсоры, то начальство, какое заглянет с проверкой, а иногда семьи приезжали, усыновители то бишь.

Мне, как сказали, что семья будет, так у меня все внутри перевернулось. «Неужели Матронушка помогла?» - думаю.
 
Отыскала я Катюшкину  карточку и давай читать - вроде все  хорошо, если бы не заключение офтальмолога.  Бросила документы на стол, перекрестила их, помолилась еще разок Матронушке, и побежала к младшеньким.

Так хотелось Катеньку самой причесать красиво! Волосики-то у нее роскошные были, длинные, чудом уцелели. Один раз всю группу наголо обрили - вшивые все, а Катюшка – чистая! Как такое бывает?! Правда, все равно постричь хотели! На всякий случай! Да и кому возиться охота – заплетай, расплетай каждый день! Но я тогда отстояла! «Не дам, - говорю,- Катьку стричь! Сама заплетать  буду!»

Так вот в тот день, всех младшеньких одели по-праздничному - умыли, расчесали,  а вскоре и гости пожаловали.

Были они, ну, очень приятные! Он статный такой мужчина - с усами, в очках, в плаще кожаном. Интеллигент - одно слово! А она - хрупкая тонкая, волосы длинные, светлые, а уж блеееедная… Видно болезнь какая-то. Но одета была роскошно! О!! Как жар-птица! Я все до мелочей запомнила. Шуба короткая по моде тогдашней, из лисы - дорогая, сразу видно..  Платье короткое, вязанное такое. А руки все в кольцах! Прямо как из кино! Мы – в своей глуши, отродясь, таких нарядов не видывали.

они, значит, к директрисе сначала, сидели там у нее с час – разговаривали. А как  вышли, то Зинаида их  на просмотр сразу повела.
 
Зашли они в группу – все детки сразу к той бледной девушке так и кинулись: «Мама, мама!» Толкаются, кричат.

Она не ожидала видно. Румянец проступил, глаза заблестели. Смотрю на нее, вот-вот расплачется.

- Не волнуйтесь!  - говорю, - Всех они так принимают! Хоть маленькие, но знают, зачем вы пришли сюда. А вы же всех все равно себе не заберёте! Ищите сердцем своего ребеночка… – сказала так, а сама на Катеньку поглядываю.

Одели ее в тот день, словно ангела  – платье беленькое нарядное. А волосы я ей в косы заплела и бантами белоснежными подвязала. Смотрю на нее и любуюсь! Будто куколка она! Сидит себе скромненько в уголке, да  ленточки свои теребит.

- Катенька, - говорю, - что же ты к тете не подходишь? Иди сюда, иди к нам!

Она послушалась, подошла. Я ей место расчистила, усадила рядом с этой нарядной дамой. Другие-то ребята сразу ее отталкивать стали, кричат  что-то наперебой, спрашивают. А один, бойкий такой мальчуган, возьми да и ляпни:

- А у вас дети есть?

- Нет!  – сказала женщина и на мужа своего с такой тоской посмотрела. А потом вдруг, как заревет белугой.

Дети немного испугались, оторопели. А Катя вдруг протянула к ней свои тонкие белые ручки, обняла нежно-нежно (так только она умела), и ласково так сказала:

-Не плачьте, у вас обязательно будут дети! Хотите я вам песенку спою про Ангела?
 И запела своим нежным грудным голоском:

«Где-то там высоко, над грешной землей,
 На облаке белом, воздушном,
Ангел склонился вниз головой,
Машет  кому-то своим он крылом:

«Мама, родная, меня позови!
Здесь я, сижу, на меня посмотри!
Встань на колени у Бога проси
Пусть все отпустит земные грехи»

«Мамочка, милая ты не гордись,
Встань на колени и помолись.
Пусть все грехи улетят от тебя
Сразу в награду получишь - меня…
Я твой ребенок, я - твой сынок!
Но Бог мне сказал: Не пришел еще срок!
Ждет покаянья Господь твоего
Будет подарком  - рожденье  мое!»

Пропела Катенька свою песенку, а дама плакать перестала, смотрит на девочку с удивлением:

- Как же тебя зовут, милый ангел?

- Катя, – отозвалась она.

- А меня Таня.

Вот так значит и познакомились. Только в тот день они, конечно, одни ушли.

 Распрощались с нами со всеми, сказали, что должны  в себя прийти от увиденного, обдумать все спокойно. Медицинские карточки они не просили, но уже в дверях бледная женщина обернулась и спросила меня:

- А что у этой девочки со зрением, у Кати?

- Так ничего страшного - соврала я, - обычная близорукость, как и у вашего мужа. Они с ним, кстати, чем-то похожи, оба в очках, - засмеялась я. – И у обоих очень умный вид.



 
Глава 2

С тех самых пор Татьяна и Алексей стали частенько к нам захаживать. Придут, принесут чего-нибудь деткам нашим – игрушки или сладости. Таня была со всеми ласкова, внимательна, но особливо, конечно, Катюшкой интересовалась.
 
Присматривалась к ней что ли. Иногда нам казалось, что вот-вот она Зинаиде скажет, что все, мол, беру девочку, давайте документы готовить, но нет! Что-то ее останавливало будто.

Вскоре мы  про эту пару все знали! Коллектив у нас маленький, а событий не так много! Вот языком и чесали – обо всем и про всех! Ох, я, ведь и до сих пор этим грешу… Кому косточки перемыть, это ж за милую душу. А потом каяться бегаю.

 Они без детей уже лет 10 жили. У ней  диагноз был – бесплодие! Много болела, перенесла две операции тяжелые по женской части, вот и отразилось. А он-то здоров, да вишь, как бывает, не бросил ее, не отказался. У нас ведь, как обычно? Мужик трудностей не любит. Больные жены, кому нужны? Одна наследника не родила, другую возьмут. А ежели та, что детей полный дом наплодила, состарилась рано? Или располнела, как боров? Ничего возьмут и третью. А он, видать любил ее сильно, все невзгоды с ней вместе переживал.

По профессии Татьяна была бухгалтер, но с работы давно уволилась из-за частых болезней своих. Да и зачем ей было работать? Муж ее, Алексей, и так хорошо приносил - начальником  был, в какой-то фирме.
 
Так и ходили они к нам каждые выходные, и долго бы, наверное, еще ходили, если бы не заинтересовалась Катюшкой еще одна семья - из Америки.

Тут уж директриса наша надавила: «Вы или берете, - говорит,- Катю или нет! Зачем девочку мучить. Прикипела она к вам, привыкла. Ей уже из Америки бездетная пара заинтересовалась, а у них там и медицина на должном уровне! Обследуют Катю у хорошего специалиста. Может операцию сделают! В общем, думайте до конца недели. Если нет, то я документы в Америку начну готовить!»

Это-то все и решило. В скором времени, Алексей и Татьяна пришли за Катей. Перекрестила я ее, ленты ей в косы заплела и сама отвела к новоиспеченным родителям.  А когда собирала ее, спросила:

- Катенька, милая, ты хоть рада, что у тебя теперь мама будет?

- Да,-  сказала она, но как-то не очень весело, - я рада, конечно. Буду этой грустной тете теперь во всем помогать.

Может она тогда и предчувствовала что?  Кто ее знает…

Так увезли нашу Катеньку. А я в скором времени в декрет ушла. А уж, как родила, пошли свои заботы. Честно признаюсь, позабыла я тогда про свою Катюшку.


Глава 3

После декрета,  вернулась  на тоже место. Привыкла уже, коллектив хороший, начальство справедливое, да и работа это от Господа. Одного чужого приласкаешь, а Он потом и твоему родненькому здоровья пошлет. У Бога ведь не одно хорошее дело бесследно не проходит! Все на счету! Уж в это я свято верю!

Вышла  значит - и началась новая жизнь, закрутилась! С работы домой, от чужих детей, к своему бегу. Про Катю, лишь один раз у Зинаиды Васильевны спросила: Как она? Не известно ли чего?

«Да, все вроде, Слава Богу, Ленок! Не нарадуются они на Катюшку нашу! Помощница им во всем. Одна проблема – зрение у нее падает. Уж, к каким только специалистам они ее не водили! Говорят, что ксерофтальмия  - нарушение слезоотделения. Дескать, витаминов мы ей здесь мало давали, и еще вроде недоношенная она была. Говорят-говорят, а делать толком ничего не делают! Все только пугают, да очки новые выписывают. Предлагали и операцию:«250 тысяч, сказали, заплатите, но гарантию мы вам даем!»  А девчонка-то слабенькая, вот и боятся делать».

Я забеспокоилась немного, хотела даже в храм забежать, хоть свечку, думаю, за Катюшкино здоровье поставлю, но потом забегалась – работа, дом, семья. Сами понимаете…

А однажды заходит к нам пара -  он – в очках солидный,  а она – ну такая красивая тоненькая, волосы светлые, лицо румяное. Пригляделась я к ним… Ба! Да, это ж Катюшкины приемные родители - Татьяна и Алексей! Только изменились как-то, похорошели. Узнала их, обрадовалась, и сразу  к ним.

- Здравствуйте, я - Лена, медсестра, помните? Как там наша Катенька? Привели бы вы ее к нам повидаться?

- Мы к Зинаиде Васильевне! – строго сказал Алексей, и так на меня посмотрел! Мама родная! Таким взглядом и убить можно! Меня прямо всю тогда словно огнем обожгло.

Я назад  попятилась. А она ничего не сказала, только посмотрела на меня как-то грустно и головой  слегка кивнула, поздоровалась, вроде как.
 
А у меня сразу мысль в голове: «Что-то с Катей случилось!»

Директриса в этот  раз их как-то холодно приняла,  даже не вышла к ним навстречу, как обычно бывало, и вообще не поздоровалась. Они дверь  к ней в кабинет открыли, а оттуда слышно, что она  им грубо так говорит: «Пришли, значит? Ну, что ж  проходите!»

Мы все сразу между собой шептаться давай, да сплетни разводить. Событие!  Зачем они сюда явились, что за надобность? Может беда, какая случилась - у Катеньки, или у них в семье?

-А может разводиться собрались, - предположила Любовь Яковлевна, толстая такая женщина, воспитатель второй группы.

- Разводятся и не знают, как с Катькой теперь быть! Он-то, небось, уже другую себе приглядел!  Своего ребенка хочет, а чужой ни к чему. От них мужиков чего только не жди! Козлы они все!

- Это твой козел, а по этому видно, что он от своей жены без ума, - заступилась я.

-Ох, да все они без ума сначала. Пока другую юбку не заметили, – не унималась она.

Вскоре Татьяна и Алексей вышли из кабинета, лица у них были каменные, никаких эмоций. Он ее за руку держал, да так нежно, что мысли о разводе мы сразу отбросили. Ушли, как говорится по-английски, будто и не видели нас. А Зинаида даже и не проводила их. А она, ведь всегда гостей до ворот сама лично вела. А тут вон оно как.

Мы стояли, словно вкопанные, да в уме разное перебирали. Я первая не выдержала и в кабинет к заведующей рванула.

- Зинаида Васильевна, простите меня! Можно?

Зинаида за столом сидела, печальная такая, прямо лица на ней нет.

- Заходи Лена. Чего тебе?

- Зинаида Васильевна, понимаю, что это не мое дело… Но вы, ведь знаете, что я Катюшку нашу очень любила..

- Знаю, Лена, знаю. Придет она скоро сюда, придет твоя Катюшка, вот и люби ее. Ей твоя любовь сейчас, знаешь, как нужна будет!

-То есть, как придёт? С родителями? Навестить нас придет, да? А когда же?
- С родителями!? Ха! Не будет у нее никаких родителей больше. Не будет, Лен! Мы ее семья!

- Да, как же не будет? А Татьяна с Алексеем, как же? Или они что и правда, разводятся?

- Разводятся?! Да, нет, что ты! Зачем же  им разводиться? Она-то беременна оказалась! Видишь, как оно бывает, Лен! Врачи бесплодие ставили, а как взяли они Катю, так Господь в награду им ребеночка послал! Бог нам диагнозы ставит, Ленок, а не врачи! Ты, хоть и сама медик, а должна знать, что только Он решает, иметь нам детей или не иметь, жить нам еще, или умирать пора.

- Беременна! Так это ж хорошо! Будет Катюшке братик или сестрёнка! Или… - и тут меня словно  холодный пот прошиб, - или они, что? Отдают ее что ли?…

- Да, Лена, да! Отдают они Катю обратно. Попользовались, получили от Господа подарок, а теперь и не нужна она. Зрение у Катюшки совсем упало, почти ничего не видит. Очки уже не спасают. Ее в школу специальную отдавать надо, понимаешь? К чему им такие мороки, а тут малыш родится – свой, родненький, единокровный!

- Как же они так?… как же, Зинаида Васильевна? Ведь два года почти она с ними была… неужели не полюбили, не привыкли?…
 
- Эх, Лена. Молодая ты еще, наивная. Такие, как они, ведь только себя и любят. Да Бог им судья. Чего ревешь-то? Не впервой же детей обратно принимать.
- Других детей да… но Катя… Катя  такая нежная, хрупкая…. Ох, и что ж теперь будет-то с ней, Господи?…

- Ой, и не спрашивай, Лен. Сама не знаю, что будет, но у нас она долго не останется. Ей в школу специальную надо, понимаешь? В интернат для слепых отправим ее, когда семь лет исполниться.

- А когда они ее приведут?

- Она сказала, что до родов пусть с ними живет.

- Так может, передумают еще?…

- Вряд ли..  Она-то, конечно, плакала… Одно слова  - баба! А он так спокоен, как слон. Отдадут ее, Лен. Отдадут. Я уже людей насквозь вижу! И как только раньше их не разглядела. Надо было в Америку ее тогда… Эххх… не разглядела, не почувствовала подвоха!


Глава 4

Спустя 8 месяцев, зимой, к нам в детский дом вернулась Катя.
Ее привел бывший папа Алексей и оставил. Только сказал ей, помню: «Прости нас Катя!» И ушел.
 
А она, съёжившись,  от холода будто, прошла в группу, села в уголок, да так и осталась там сидеть, даже не раздевшись. А мы  и подойти к ней боялись.
 
Когда к ужину накрыли стол,  я все же подошла к ней тихонько, рядом села. Сижу и по руке ее  глажу, а она дрожит, словно на морозе.

-Катя, не бойся! Это ж я - Лена. Медсестра, помнишь?

- Помню вас, конечно, тетя Лена, –  грустно улыбнулась она, – только не вижу уже, но лицо ваше помню и голос, вы всегда мне были как…. Как мама…

И она разрыдалась, видно держалась до этого, а тут не выдержала уже. Рыдала она долго, громко, и дрожала вся, всем своим крохотным тельцем дрожала.

- Катенька, миленькая, ты, что дрожишь-то так? Уж не заболела? Ну, будет, тебе реветь-то.… Будет… Не стоит, так убиваться-то… найдем мы тебе маму. Молиться вместе будем, в храм пойдем. Авось, Господь твои детские молитвы скорехонько услышит.

Она перестала плакать и подняла на меня уже почти совсем невидящие глаза.

- Странная вы, тетя Лена. Разве можно найти новую маму?! Мама она одна, ее нам Бог дает. Моя мама – Таня, я ее люблю! И папу люблю! И братика маленького! Не нужна мне другая мама. Я все понимаю им со мной сложно, я слепая, какая от меня помощь…. Но вот выросту, работать начну и помогать буду им, я ведь шить умею.
И она опять заплакала, но уже тихо, беззвучно. Только слезки струились по бледным впалым щекам.

Я обнимала ее, прижала к себе, а сердце в тот момент разорваться готово было. Божий ребеночек. Не было в ней никакого зла, только любовь одна, а к любви еще и тоска добавилась.

Всю ночь я тогда с Катей просидела в обнимку. Она то плакала, уткнувшись в мое плечо, то вдруг веселела, лицо прояснялось, и она рассказывала о маме Тане и папе Алексее. Вспоминала, как вместе они на море ездили.  Она там камешком свое заветное желание на берегу писала и ждала, когда волны доберутся до него и унесут его буква за буквой  в морскую пучину. А там - в глубине - распадется оно, это желание, на тысячи невидимых песчинок, которые после недолгих метаний осядут на дне, и вечно будут хранить ее тайну… это она так говорила… не я… мне бы и в голову все это не пришло… Ах, если б вы знали, как она умела говорить…


Глава 5

Так прошло полгода. Бывшие приемные родители Катю не навещали, а она постепенно свыклась.

Бывало, только к Зинаиде прилипнет: «Пожалуйста, тетя Зин, расскажите, как там мои родители? Как братик?»

А Зина обычно соврет в ответ: «Звонили, мол, спрашивали, интересовались, как ты тут. Извинялись, что времени нет навестить».
А Катенька в ответ всегда с пониманием, со смирением:
- Ну, конечно, маме не до меня сейчас, за малышом уход нужен. Я так рада, что Господь им послал ребеночка. Я так молилась, так просила Господа и Богородицу послать маме маленького ангелочка. Вот и случилось чудо.
Божий ребеночек, хоть бы словом кого упрекнула.
Так бы и жила себе наша Катя потихоньку, кабы не беда со зрением.
А однажды  Зинаида Васильевна завела меня в свой кабинет.
- Леночка, знаю, что ты с Катей ближе всего. Мне поговорить с тобой  надо.
У меня сердце, так и сжалось.
- Что такое, Зинаида Васильевна?
- А то, что Катя у нас находиться больше не может. Ее в специальный интернат надо перевести, для слепых.
- Но, она же не слепая…
- Уже почти слепая… Вчера офтальмологи из института Гельмгольца приезжали. Сказали, что станет полностью слепая. Это вопрос времени. Здесь держать мы ее больше не можем. Я и так оттягивала, как могла.
- Как же, Катенька это все перенесет… Как? Ведь захочет с родителями попрощаться…  А мы, что ей скажем?…Что?
- Я тебя для этого и позвала, Лена. Твоя задача подготовить девочку к отъезду,  – строго сказала она. -  А про родителей придумай что-нибудь, соври. У тебя  одна неделя всего. Пойми, это, прежде всего,  для нее нужно, для Кати нашей. Мы ни чему не сможем научить слепого ребенка.
С камнем на сердце вышла я из ее кабинета в тот день, и сразу к Кате в группу ноги понесли.
А там такая картина – все ребята бегают, играют между  собой – кто в куклы, кто в мяч, а она одна, в сторонке, у окна сидит и вышивает что-то.  Видно права Зинаида - нельзя ей здесь! Вон и дети уже ее за свою не принимают! А может со слепыми и лучше будет. Подошла я к ней:
- Катенька, милая, что у тебя здесь за шитье такое? - я старалась весело говорить, зачем раньше времени ребенка в тоску вгонять.
- Тетя Лена, смотрите, я Образ Господа вышиваю!
Глянула я - и правда, -  с маленького кусочка простыни на меня сам Иисус Христос смотрел. А в его глазах, будто вся земля наша отражалась. Как она, слепая, могла такую красоту вышить?! До сих пор ума не приложу! Ведь не учил ее никто этому-то.
- Катенька, одевайся скорее, в храм пойдем! - неожиданно для себя вдруг сказала я. И сама себе удивилась. Видно образ Господа мне решенье подсказал.
- В храм?! – обрадовалась Катюшка. – Я мигом, тетя Лен. Только курточку накину.
Через несколько минут мы уже входили в теплый уютный храм рядом с нашим интернатом. Там так было хорошо, так спокойно! Ладаном пахло, и еще чем-то таким, еле уловимым. Я вообще теперь в храм полюбила ходить. Раньше хоть, и ходила, да трепета не было. Стоишь на службе, да все о житейском думаешь. А сейчас как войду, так душа радуется. Это все она… Катенька наша. Всех нас изменила…
Вот зашли мы туда, перекрестились. Катенька сразу к иконам - подойдет, поклонится и святые образы целует. Я было, помочь ей хотела, но она остановила.
- Не надо, тетя Лен. Идите, молитесь лучше. Я здесь все вижу. Сама не могу это объяснить, но когда сюда захожу, то очень четко вижу, где какая икона.
Так и молились мы с ней  и всю службу простояли. А после – подбежала Катя к батюшке.
-  Исповедуйте, батюшка,-  На колени перед ним упала и руку его целует.
- Сколько же тебе лет, дитя мое? – Улыбнулся он, да с колен бережно так  ее поднял.
-Семь скоро будет, - сказала, и глазки потупила, будто устыдилась чего.
- Ну, вот когда будет, тогда и приходи. А до семи лет – дети ангелы.
- А я сейчас хочу! Мне очень надо! Не прогневайтесь, исповедуйте!
- Ну, коли так, пойдем, милая! Взял он ее за руку и к аналою подвел.
Что она  ему в тот день рассказывала – сама не знаю, да и какие уж у нее грехи могут быть. Ангел, право ангел.
 Я, пока ждала ее,  у иконки Матронушки встала, той самой, у которой я когда-то родителей для Катеньки просила. Встала  на колени и мысленно говорю:
« Матронушка, милая, посмотри на нее! Это же ваш ребеночек-то. Иначе и быть не может. Почему ж столько несчастий на ее детскую долю выпало. Почему?»
А когда из храма возвращались, я не удержалась, спросила:
- Катюш, а ты чего исповедовала-то? Грехов то за тобой не водится!
- Ах, тетя Лена, мысли у меня темные. Вот, маму люблю, а нет-нет о ней плохо подумаю… Обижаюсь, что не звонит совсем! А еще в унынии живу, плачу по ночам. Каждую ночь плачу, нет у меня грешной, никакой силы душевной.
- Это у тебя-то силы нет?!  - удивлялась я. - А потом, что за грех такой – коли человека, расстроил кто, и он плачет? Грех-то тому будет, кто его до этих слез довел!
-  Нет, тетя Лена, у каждого свой грех. И спрашивать с каждого за свое будут. А потом у всех все по-разному, у каждого свои обстоятельства. То, что для одного тяжким грехом будет, другому легко простится. Но главное - за все  Господу благодарной быть! И не только за радости, но и за трудности! Трудности, они ведь душу нашу лечат. Смиряться  надо уметь, тетя Лен! А я не смирюсь никак.
Вот ведь какая… много вы детей знаете, что сами на исповедь рвутся? То-то и оно, что мало таких. Тут, конечно, все от нас самих зависит - каков родитель, таков и ребенок! Только вот у Кати никого не было! Где она всему этому понабралась? Грехи-не грехи.…Я сколько живу, а до сих пор не разберусь. Почему трудности нашу душу лечат?  Почему она так сказала?
Вот, взять, к примеру, детей, которых родители бросили: столько трудностей на их долю выпадает. А ведь душа не у всех имеется. У кого-то душа, а у кого и душонка. И не достучишься ты до такого ребенка трудного. А она говорит, лечат! Кого лечат, видать, а кого и калечат!

Глава 7
А то, что случилось на следующий день, мне уже никогда не забыть….  Как сейчас все перед глазами стоит.
Вечером, после ужина, детей спать укладывали, а я в кабинет к себе ушла. Как вдруг врывается Зинаида, одетая уже, в пальто, видно домой собиралась.
- Лена! – кричит мне с порога. – Срочно Катю собирай, родители ее звонили! Забрать хотят!
- То есть, как забрать? - я чуть со стула не упала, - Насовсем?
- Сама ничего не поняла! Таня мне сейчас звонила,  рыдает в трубку! Ничего толком сказать не может. Все повторяла только, что сейчас приедет за Катей, и чтоб я ее простила за малодушие.
- Зинаида Васильевна, и вы что, вот так ей Катю отдадите, да?! А документы? Катя, по их мнению, игрушка что ли? Захотели – взяли, надоела - отдали!
Я и сама не заметила, как  на крик перешла, и испуганно замолчала, вспомнив, что передо мной как-никак заведующая.
- Да-да, Лена, ты права во всем! – грустно сказала она, - пойдем ко мне в кабинет – чаю выпьем.
Мы прошли к ней, она скинула пальто, оправила платье, и стала заваривать для нас чай.
- Ах, Лена, Лена.. Ты не представляешь какой у нее  голос был… Ты бы слышала? словно… словно, умирала она… не думала я, что это скажу, Леночка, но кажется мне, что она раскаялась. В любом случае я  с ней поговорить должна. У каждого должен быть шанс, чтобы исправить свои ошибки. Хочешь и ты останься, послушай. Если увижу, что она осознала все, то отдам ей девочку. Без всяких документов отдам! Документ  потом сделаем. Для Кати лучше так будет!
Я осталась в кабинете Зинаиды. Взволнованные, мы ждали прихода Татьяны. У меня в голове только один вопрос вертелся:
«Что заставило ее отдать ребенка, а потом передумать? Прошло полгода. За это время они ни разу не пришли, не позвонили, не навестили Катеньку…»
Вскоре за окном послышался звук подъезжающей машины, сторожу было велено впустить.
И через несколько минут в комнату вошла она - Татьяна с младенцем на руках. Только если б я ее, где в другом месте встретила, ни в жизнь бы не узнала!!!! Вид у нее, надо сказать, был жуткий! Волосы взъерошенные, под глазами синячищи!!! А на руках   младенец спал, белый как полотно. Я на него глянула и сразу решила – не жилец он!
Мы молчали, ожидая, что она заговорит первая.
Она присела на край стола.
- Простите… выслушайте меня.. Не осуждайте!… Позвольте мне рассказать..-  по ее щекам потекли слезы, видно было, что ей было страшно стыдно перед нами.
- Успокойтесь! – резко прервала ее Зинаида Васильевна. – Никто вас здесь не судит! Я не Господь Бог и не священник! Вот видите, - она ткнула указательным пальцем на стеллаж с документами, – в нашем детдоме 116 человек, и только у двоих из них родители погибли, а у всех остальных они имеются. Вот только дети не входят в их планы на жизнь! Кто-то из них пьет, кто-то гуляет, кто-то пребывает в местах не столь отдаленных, а кого-то просто  лишили родительских прав за невозможность обеспечить ребенку нормальный образ жизни.  Кто тут только передо мной не сидел! Знаете, есть такие женщины, которые несколько раз выходят замуж и после каждого развода сдают детей сюда?! Как ненужный хлам! И вы решили, что я вас могу осуждать! Нет! Мне просто Катю жаль! Потому что для ребенка быть усыновленным, а затем отвергнутым – это стресс, боль, разбитое сердце надолго, на всю жизнь! Вот любите вы, к примеру, мужчину кого-то, всем сердцем любите, а он вроде сначала отвечал взаимностью, а потом передумал. Больно вам будет? Больно! Так вот умножьте эту боль на тысячу, и все равно не поймете, что чувствуют брошенные, преданные своими родителями дети! Глупое, конечно, сравнение, зато понятное!
 Я на Таню во все глаза смотрела, следила, так сказать, за ее реакцией. Она вся бело-синяя была, точно покойник. Смотрит на Зинаиду внимательно, а слезы не прекращаемым потоком текут. Я еще никогда не видела, чтобы так плакали. Беззвучно, и слезы в четыре ручья.
- Мы с вами люди образованные и интеллигентные, - продолжала директриса. - Мы на классических романах воспитаны! Любви  жаждем настоящей, безусловной любови. Чтоб и в горести, и в радости, пока смерть не разлучит… Такой любовью мы любим своих детей, родителей.  Мы любим не за что-то, а просто так! Каким бы ни был наш ребенок – отличником, двоечником, оправдал ли наши надежды или опустился на самое дно социума!!! Мы любим! Любим его! А как же они? Эти дети? Не имеют ли они права, хоть от кого-то получить капельку этой любви без условий?! Здорового, успешного полюбить легко, а вот больного, несчастного, искалеченного духовно и физически?! С этим уже сложнее… Вот вы способны на безусловную любовь? Вы, способны?
Татьяна не ответила. Она слегка склонила голову и грустно смотрела на младенца, лежавшего у нее на руках.
- Я хочу знать все! С того момента, как вы решили отдать Катю и до сегодняшнего дня! Мне нужно знать все, чтобы попробовать вас понять. Я больше не имею права на ошибку! Каждая такая ошибка – разбитая детская жизнь!
- Я любила Катю… Любила и люблю ее…- сказала она хриплым полушепотом. – Это все он… Не думайте, что я хочу себя оправдать! Я тоже хороша! Ведь я согласилась на это.
- Кто он? – спросила я, - ваш муж?
- Бывший муж. - Она положила голову на живот своему малышу и продолжила, – мы жили счастливо с Катюшкой, не знаю как он, но я очень ее полюбила. Моя жизнь приобрела смысл с ее приходом. А он… он всегда был с ней сдержан. Добр, конечно, и денег не жалел, но сдержан…
Вскоре мы узнали о моей беременности… Это было чудо! Настоящее чудо! После стольких бесполезных хождений по врачам, и их окончательного вердикта: «вы – бесплодны». И тут беременность… Беременность спустя 10 лет брака….Сказать, что я была счастлива – это не сказать ничего… Алексей тоже, казалось, был рад, но как будто о чем-то задумался.
Но я была тогда на седьмом небе… На мужа внимания не обращала, ведь у меня и в мыслях не было, что он может не разделять мою радость. А, ночью он разбудил меня и сказал, что хочет отдать Катю…
Он привел тысячу аргументов… Сказал, что эта жертва нужна нашему будущему малышу. Ведь Катя больная, она скоро ослепнет, и мы не знаем, какие болезни проявятся у нее в будущем.
«Пойми, - говорил он мне,- ее родители преступники. Они бросили ребенка на улице, зимой… А что если это преступная наследственность проявиться? Что если Катя начнет ревновать нас к малышу… Что если она захочет от него избавиться? Так же, как когда-то избавились от нее ее собственные родители». 
Мы спорили всю ночь. Он пересказывал мне вычитанные  где-то  страшилки о детях, из ревности убивающих своих младших  братьев и сестер.
«Ну, и вообще, – закончил он, - мы не можем позволить себе двоих детей. Ты знаешь, сколько денег мы тратим на Катю? На всех этих психологов, офтальмологов, которые ей необходимы? А в дальнейшем ей потребуется специальная школа для слепых и это тоже не бесплатно. А потом, ты просто физически не сможешь заниматься слепым ребенком и младенцем. Поэтому ты должна выбрать! Мне сложно тебе об этом говорить, и ты, возможно, сочтешь это кощунством, но ты должна выбрать!»
 «Выбери, - всю ночь шептал он мне, словно змей искуситель. -Выбери- выбери! Выбери: Катя или наш ребенок? Двоих мы не потянем. Выбери!»

И я выбрала. Я не могла выбрать иначе. Я уже давно ничего не зарабатывала, а тут он поставил вопрос так, что… я выбрала моего малыша…не судите меня… Я так долго его ждала..  И эти препятствия на пути к моему долгожданному счастью… И еще он напугал меня этими россказнями про детскую ревность и генетику… Я сейчас пытаюсь себя оправдать… простите! -  и она разрыдалась, уткнувшись носом в живот спящему младенцу на руках.

- Генетика и вас всегда беспокоила! Я помню!  – холодно сказала Зинаида. – Но, продолжайте! Что случилось потом?

 - Ровно через четыре месяцев после того как, я вернула вам Катю, мой сын заболел, - продолжила она свой рассказ. – Я была счастлива ровно 4 месяца. Мы радовались с Лешей, словно сами стали  детьми. Все эти 4 месяца в нашем доме звучал  смех, но потом все изменилось…

 Мой сын заболел. Неожиданно под вечер поднялась температура, мы вызвали врача. Он прописал жаропонижающее, велел не волноваться. Но температура спадала, лишь на время, а потом поднималась снова. Ребенок отказывался брать грудь. Нас положили в больницу на обследование, ему ставили какие-то капельницы, кормили через специальный зонд…  А дальше…. Дальше, все, как во сне…В очень-очень страшном сне...

С тех самых пор, мое существование стало похоже на  ад… Вы даже не представляете,  какого это…  Ждать рождения своего ребенка десятилетиями, получить его - прекрасного, здорового, а потом  вдруг начать терять… Ежедневно смотреть, как он умирает у тебя на руках…

Каждый мой день превратился в борьбу за его жизнь. Врачи только разводили руками, никто не мог понять, что с моим мальчиком. Не выдержав моих истерических припадков, Алексей ушел от нас.

Как-то измученная я уснула в больнице возле кувеза с моим ребенком. Мне приснился удивительный сон. Мой сын в виде ангела сел ко мне на колени, погладил меня по голове.

- Мама я знаю, ты меня любишь! Но ты должна забрать то, что оставила!

- Что забрать? – не поняла я.

- Забери, то, что вы с папой отдали! – строго сказал ангел и посмотрел на меня с укором.

На этом я проснулась. И честно сказать, ничего тогда не поняла. Да и некогда, было думать о снах. Нужно было бороться за его жизнь.
 
А потом, снова череда бессонных ночей возле моего умирающего малыша.
Однажды, я  услышала разговор двух медсестер за дверью.

- Жалко ее, с утра до вечера плачет. Все глаза уж выплакала. Говорят, что больше 10 лет не могла забеременеть, - говорила молоденькая сиделка.

- Поделом ей,  - отвечала другая, постарше, - одного-то ребенка в интернат сдала, как забеременела.  А теперь решила счастливо зажить? Да, Господь все видит. Так и будет она одна куковать за свои грехи-то. Малыш-то ее не жилец уже.

В тот момент меня словно холодной водой окатили: «Катя!»
 
«Забери то, что взяли!» – отчетливо прозвучали в моей голове слова ангела из сна.

Но я не решилась, мне было стыдно, вот так прийти к вам.. Да, и потом как?! На руках  младенец, которого кормят через зонд! Куда я Катю приведу?! В больницу?
Но ночью.. Ночью я снова уснула, прижимая к себе моего малыша…  Мою кровь и плоть, которая умирала у меня на руках… Я долга плакала, молилась Господу о прощении… И в молитве забылась сном..

 И тогда он снова пришел. Мой Ангел. Мой ребенок. Он сел рядом и тихонько запел ту самую песенку, помните, что Катя пела:
 
«Мама, родная меня позови!
Здесь, я сижу, на меня посмотри!
Встань на колени, у Бога проси,
Пусть все отпустит земные грехи.

 Мамочка, милая, ты не гордись!
Встань на колени и помолись!
Пусть все грехи улетят от тебя,
Сразу в награду получишь – меня!

Я твой ребенок, я - твой сынок!
Но Бог мне сказал: «Не пришел еще срок!»
Ждет покаянья Господь твоего
Будет подарком  - рожденье  мое!»

Он пел, прямо как Катя… Ее голосом…. А потом сказал:

«Мама, забери Катю, и я буду с тобой… Не возьмешь - два дня мне жить осталось! Забери! Это, ведь она меня вымолила. Возьмешь - все у нас хорошо будет. Мы славно заживем! Катя, мне нянькой станет. И папа к тебе вернется!»

Я проснулась. Мурашки по коже. Сон был настолько реальный, что мне страшно стало. Я испуганно посмотрела на лежавшего, на моем животе ребенка. Он был горячий, как маленький затухающий уголек… так, до конца ночи я уже не спала. Все думала-думала.. Столько вопросов в голове: Как пересилить себя? Как позвонить вам? И отдадите ли вы мне ее снова? То вдруг мне представлялось, что Кати уже нет детдоме, что ее усыновила какая-то семья. И что мне делать тогда? А что скажет сама Катя? Примет ли? Сможет ли простить меня? А если взять, то куда привести? Сюда, в больницу? Она, ведь сама еще ребенок. Поймите, я ни разу не позвонила, только потому, что мне было безумно стыдно! Я чувствовала, что вы все осуждаете меня. И я не могла… Ах, это моя гордыня… Простите, простите меня…

- Но вы позвонили, - Зинаида подошла к ней и, улыбаясь, положила руки ей на плечи.

- Целый день я ломала себе руки.  В голове столько разных сомнений, вопросов, и еще надежда. Я затуманенными глазами следила за действиями врачей. Они снова и снова, что-то делали с моим ребенком. Собирали последние капли крови из его маленьких пальцев, приставляли к его белому тельцу какие-то трубки. И вдруг в голове очень четко: «Мама забери ее!»… как будто душа моего ребенка переместилась ко мне в голову и говорила со мной: «Забери-Забери-Забери!»

Целый день я держалась, а вечером малыша в очередной раз покормили, и, наконец, мы остались вдвоем. Я поняла, что у меня есть три часа. Всего три часа до следующего кормления, чтобы забрать Катю.

И вот, я здесь… и я не уйду без нее… без моей дочки… без моей Кати… Она моя последняя надежда, понимаете? Моя единственная жизнь.

Мы молчали, немного шокированные ее рассказом…

- Но куда вы с ней поедете? В больницу? – опомнилась Зинаида.

- Пока, да. Но у нас там отдельная палата – мать и дитя. Отличное пятиразовое питание. Мой бывший муж за все платит. А потом, когда сынок поправится, мы вернемся домой. И все у нас будет хорошо.

- Вы, что, правда, верите, что как только возьмете Катю, младенец поправиться?

 - Зинаида смотрела на нее внимательно, как будто изучала, не сошла ли она с ума.

-Да! -  она говорило твердо и уверенно, слез уже не было.

 Неожиданно младенец проснулся и закричал. Мы все вздрогнули, как будто нас разбудили.
 
- Ну, вот. Надо ехать в больницу. Время кормления, – грустно сказала Таня.
- А сами вы не можете, да? – тихо спросила я.

- Нет, у него отсутствуют все рефлексы. В клинике его кормят через зонд.
- Сбегай, Катю приведи, - шепнула мне Зинаида.

Мне не надо было повторять дважды.

Катю я нашла в детской спальне. Все детки уже сопели, а она  сидела в темноте на краешке своей кровати и  вышивала образ Христа на кусочке простыни…

-Катя, пойдем! Там мама твоя приехала!

- Мама?! Тетя Таня, да?

- А есть другая?

- Нету, конечно, нету. Мамочка, мама! Где она? Я знала, что она придёт за мной! Я знала, что она меня любит!

Она прижала к груди вышитый образ Христа и, обгоняя меня, побежала к кабинету Зинаиды.

Распахнув дверь, она ни слова не говоря подбежала к Тане, пытающейся успокоить орущего младенца. Ребенок бился в истерике, кричал, задыхался от собственного крика. Я заметила, как вены напрягаются на его крохотной головке, готовые вот-вот разорваться.

 Катя протянула тонкие ручки-веточки к ребенку и осторожно взяла его к себе. Татьяна не сопротивлялась. Малыш замолчал и с интересом смотрел на Катю. Она укрыла разметавшееся одеяло на маленьком тельце и сказала, с нежностью глядя на Таню:

- Мамочка, братик мой, кажется голодный совсем! Ему грудь надо дать.

- Не берет он грудь, дочка. Только врачи его и могут накормить, – она стояла немного ошарашенная и растерянная, теребя в руках вышитый образ Христа, оброненный Катей на столе.

-Нет, мама, нет! Дай же ему грудь скорее! Не слушай врачей! Бог диагноз ставит, а не врачи. Разве не поняла ты еще, мамочка?!

- Ах, Катенька, да, у меня уж и молока нет. Уже 2 месяца к груди не прикладывала.

- Мама! – строго сказала Катя. – Дай братику грудь!

Боясь ослушаться только что обретенную дочь, Таня подняла кофту. Катя тут же приложила младенца… И мы все это увидели… До сих пор мурашки, как вспомню… Ребенок взял грудь и сладко зачмокал… Все это прямо на наших глазах! У Тани, конечно ноги подкосились. Упала она на колени прямо с ребенком. В одной руке смятая простынка с вышитым Христом. И так разрыдалась… только и повторяла: «Господи прости меня, грешную! Катенька, доченька моя, прости! Как же я могла, как?»

Вот и как после этого в Бога не верить? Скажите?  Всем нам неверующим урок в тот день был. И я, и Зинаида, и Татьяна ни одной воскресной службы с тех самых пор не пропустили.

А дальше и рассказывать нечего. Все получилось точно так, как ангел сказал в Татьянином сне. И муж к ней вернулся, и сын поправился. А Катюшка, хоть и слепая, да во всем ей помощницей была. Они, когда к нам в гости приезжали, она всегда так радостно  с любовью говорила: «Чтобы я без своей доченьки делала? Она, словно ангел-хранитель наш!"