Пастор Фридрих Лоренц, который неутомимо выполнял своё дело в тюрьме, был человеком лет 40-ка, очень высоким, с узкой грудью, вечно кашляющий (туберкулёз), игнорирующий свою болезнь, потому что работа не оставляла ему времени для заботы и лечении своего тела. Его бледное лицо с тёмными глазами за стёклами очков и тонким носом, обрамляли бакенбарды, но вокруг рта всегда было чисто выбрито, так что видны были тонкие бледные губы большого рта и твёрдый подбородок.
Это был человек, которого каждый день ожидали сотни арестованных, их единственный друг в этом доме. Который был их мостом к внешнему миру, которому они доверяли свои заботы и нужды, и который помогал, на сколько это было в его власти, во всяком случае гораздо больше, чем ему дозволялось. Не уставая переходил он от камеры к камере, не привыкая к горестям других, постоянно забывая о своих трудностях, совершенно бесстрашный,. Он заботился о душевном состоянии, никогда не спрашивая о вере ищущих помощи, вместе с ними молился, если об этом просили, а для остальных был просто братом.
Пастор Фридрих Лоренц стоит перед директором тюрьмы, на лбу выступили капельки пота, нездоровый румяней на щеках, и совершенно спокойным голосом говорит:
«Это уже седьмой случай смерти по-небрежности, за последние две недели.»
Директор ему возражает:»По диагнозу из-за воспаленияя лёгких», и продолжает дальше что-то писать.
«Врач не выполняет своего долга» - говорит пастор и стучит костяшками пальцев по столу, как-будто хочет достучаться до директора. «Мне неприятно об этом говорить: врач слишком много пьёт и не следит за своими пациентами.»
«О, доктор в порядке», - отвечает директор, не переставая писать. «Я бы желал, чтобы и вы были таким же. Кто передал в камеру 397 записку?»
В этот момент их взгляды встречаются.
«Это уже 7-ой случай за 2 недели» - настойчиво повторяе пастырь. «Тюрьма нуждается в новом враче.»
«Я вас тоже о чём-то спросил, господин пастырь. Будьте добры, мне ответить.»
«Да, я передал в камеру 397 письмо, а не записку. Это было письмо жены, в котором она сообщала, что их третий сын не погиб, а попал в плен. Двоих сыновей он уже потерял и думал, что и третий погиб.»
«Вы всегда найдёте причину, нарушить тюремный порядок, господин пастырь. Но я не собираюсь эту игру дольше наблюдать.»
«Я прошу уволить врача», - повторяет пастырь и опять тихо стучит по столу.
«Вот ещё что!», - внезапно заорал, покрасневший о гнева директор. «Не мешайте мне больше с вашей идиотсткой болтовнёй! Доктор хорош, он остаётся! А вы, смотрите, соблюдайте тюремный порядок, а то с вами кое-что случится!»
«Что со мной может случиться? Я могу умереть. И я умру. Очень скоро. Я ещё раз прошу уволить врача.»
«Вы — шут гороховый, пастырь» - холодно говорит директор. «Я подозреваю, ваша болезнь привела вас к частичной потере рассудка. Если бы вы не были безобидным идиотом — именно что шутом, вас бы давно повесили. Но мне вас жаль.»
«Обратите вашу жалось лучше на арестованных» - отвечает пастырь тоже холодно. «И позаботьтесь о порядочном враче.»
«Лучше всего, если вы сейчас же закроете дверь с другой стороны, господин пастырь.»
«Вы мне пообещали, что позаботитесь о другом враче?»
«Нет, нет, к чёрту, нет! Убирайтесь вон!»
Теперь дирек вошёл в раж, выскочил из-за стола и сделал два шага к пастырю. «Должен я вас вышвырнуть от сюда, вы этого хотите?»
«Это будет нехорошо выглядеть, ведь в приёмной работают арестованные. Это ещё больше поколеблет ваш и так небольшой государственный авторитет. Но как вы желаете, господин директор!»
«Шут!» - сказал директор, но прислушался к словам пастыря и опять сел на стул. «Уходите. Мне нужно работать.»
«Самая неотложная работа — заказ нового врача.»
«Думаете чего-то добиться своей настойчивостью? Как раз наоборот! Доктор останется!»
«Мне вспоминается, однажды вы сами были не совсем довольны этим врачом. Была ночь, штурм. Вы послали за другим врачом и звонили, но напрасно. У вашего 6-ти летнего сына было воспаление среднего уха, он не находил себе места от боли. Его жизнь была в опасности. Я позвал по вашей просьбе тюремного врача. Он был пьян. При виде умирающего ребёнка он потерял и остаток своего мужества; сослался на свои трясущиеся руки, не способные к какой-либо операции, и разразился слезами.»
«Пьяный идиот!» - промычал, помрачневший директор.
«Ваш Бертольд был тогда спасён другим врачом. Но что случилось однажды, может повториться. Вы хвастаетесь, что не верите, господин директор, но всё-же я вам скажу:»Бог не позволяет над ним надсмехаться!»
Пересиливая себя, не поднимая глаз, директор сказал:» И так, теперь идите, господин пастырь.»
«А врач?»
«Я посмотрю, что можно сделать.»
«Я вас благодарю, господин директор. Многие будут вам благодарны.»
Пастырь шёл по тюрьме в своей поношенной рясе, с лоснящимися руковами у локтей, в мешковатых брюках, толстых сапогах, со съехавшим поясом — странная фигура. Некоторые часовые его приветствовали, другие демонстративно отворачивались при его приближении и кривлялись ему в догонку. А все заключённые, чем-то занятые в коридорах, провожали его благодарным взглядом (приветствовать они не имели права).
Пастырь проходит через железные двери, по железным лестницам, держась за железные поручни. Вот и подвал, справа и слева открытые двери тёмных штрафных камер. В одном помещении перед ним горит свет. Пастырь останавливается и заглядывает.В грязном помещении за столом сидит человек с серым неприветливым лицом, своими рыбьими глазами он уставился на семь совершенно голых мужчин, несчастные дрожат от холода. В комнате двое часовых.
«Ну, мои красавцы!» - ухмыляется мужчина. «Что это вы дрожите? Немножко холодно, что-ли? О, это ещё что, с настоящим холодом вы познакомитесь в бункере, между железом и цементом, на воде и хлебе...»
Он останавливается, он заметил наблюдателя в двери. «Главный часовой» - приказывает он, «уведите людей! Все здоровы и пригодны к аресту в темноте. Вот вам бумажонка!»
Он ставит подпись на бумаге и отдаёт её служащему.
Арестованные проходят мимо пасыря,бросая на него взгляд с маленькой надеждой.
Подождав пока все пройдут, пастор входит в помещение и тихо говорит:» И в 352 камере тоже умер. А ведь я вас просил...»
«Что могу я поделать, пастырь? Сам сегодня 2 часа сидел перед ним и менял компрессы.»
«Тогда, я должно быть уснул. До сего момента я думал, что это я просидел всю ночь в 352. И с его лёгкими было всё в проядке, господин доктор. В 357 камере было воспаление лёгких. У помершего Хергезеля в 352 был проломлен череп.»
«Вам нужно работать на моём месте» - говорит с усмешкой мужчина. «А я тогда буду заниматься душевными разговорами.»
«Подозреваю, вы будете ещё более плохим духовником, чем врачом.»
Врач смеётся. «Когда вы становитесь дерзкими, вы мне нравитесь. Могу ли я послушать ваши лёгкие?»
«Нет, вы не можите, предоставим это другому врачу.»
«Но и без проверки я вам могу сказать, что и четверти года вам не протянуть» - зло продолжил врач. Я знаю, что вы с мая плюёте кровью — осталось недолго до того, как кровь пойдёт горлом.»
Может, после этих слов пастырь и стал бледнее, но голос его не дрогнул, когда он спросил:» А сколько времени осталось людям, которых вы только что отправили в тёмные камеры, чтобы у них пошла кровь горлом, господин медицинский советник?»
«Эти люди здоровы и согласно медицинскому осмотру, способны вынести тёмную камеру.»
«Не были они обследованы.»
«Вы хотите меня контролировать? Я вас предупреждаю! Я о вас больше знаю, чем вы думаете!»
«И когда у меня пойдёт кровь горлом, ваши знания обесценятся. Между прочим, я уже это пережил.»
«Что? Когда это случилось?!»
«Три или четыре дня тому назад.»
Врач тяжело поднялся. « Пойдёмте ко мне наверх, в кабинет. Я вас посмотрю, я добьюсь, чтобы вам сейчас же дали отпуск. Мы отошлём вас в Швейцарию, а пока документы подойдут, я вас отправлю в Тюрингию.»
«А что станет в это время с людьми, которые были отправлены в тёмные камеры? Два из них, точно, не в состоянии пережить холод и сырость, и тамошний голод, и все семь серьёзно повредят здоровье.»
На это врач ответил:» 60% людей этой тюрьмы будут повешаны. Я думаю, по меньшей мере 35% остальных будут приговорены к длительному заключению. Что стого, если они четверть года раньше или позже умрут?»
«Потому что вы так думаете, у вас нет больше права называться врачом. Оставьте этот пост!»
«Тот, кто прийдёт вместо меня, не будет поступать по-другому. Тогда к чему перемены?»
Медицинский советник засмеялся. «Пойдёмте, пастырь, вы же знаете, я к вам благоволю, хотя вы постоянно выступаете против меня. Вы такой великолепный Дон Кихот!»
«Как раз сейчас я добился у директора, с вероятностью в три четверти, что вас снимут.»
Врач опять начинает смеяться. Он хлопает пастыря по плечу: » Как чудесно, с вашей стороны, я прямо вам благодарен! Потому что если меня заменят, я поднимусь по служебной лестнице выше, стану высшим мед. советником, и мне не нужно будет больше ничего делать. Моя искренняя благодарность, мой дорогой!»
«Покажите её тем, что вызволите из тёмного ареста Крауза и маленького Вендта. Они его не переживут. У нас за последние две недели из-за вашей халатности было 7 смертей.»
«Ах, не могу я вам отказать. Сегодня вечером я их вызволю. Сразу сейчас, после того как я только поставил подпись, это бы для меня выглядело компоментирующе, не правда ли, пастырь?»
на фото пастырь Х. Поэлшау, пастырь Лоренц - от части его прототип