ДОШКОЛЬНИК
(зарисовка - 2)
Примерно два с половиной года до школы я вел по воле Божьей какую-то «кочевую» жизнь: то оказывался в деревне, то – снова в Чистополе… Сейчас я, пожалуй, понимаю, что родители меня на рабочую неделю отправляли в деревню, а в выходные дни забирали к себе… Отец, как мне кажется, тогда был уже в разводе с мамой (не знаю, официально или нет)… но его я не помню… Мама всё время работала – на столе куча тетрадей для проверки (руссовед ведь!)… а с нами – мной и братом – занимались бабушки (то есть, бабушка и ее младшая сестра, которая своей семьи не имела)…
В деревне я чувствовал себя гораздо вольготнее: тут у меня уже появились друзья, тут никто не заставлял говорить по-русски, тут был рядом дед Леонтий (дед Аким как-то незаметно скончался, я этот момент не помню)…
Тут стал проявляться мой «собачий» характер – прежде всего независимость в допустимых рамках и какая-то своевольность. У меня было множество «знакомых» деревенских собак, с которыми я «общался» – ласкал их, разговаривал, немного по возможности подкармливал… и мы с ними бегали по всей деревне, даже в лес с ними зайти мне было нестрашно… дед Леонтий только посмеивался над этой моей склонностью… но именно он исподволь начал учить меня русскому языку: давал русские названия предметов и действий, основные русские обороты речи, любил шутить и рассказывать анекдоты – в основном по-русски и с применением крепких русских слов…
И это всё мне пригодилось уже в русской школе… среди друзей у меня были в основном мальчишки постарше меня, они уже учились в школе… с ними я несколько раз попадал в деревенскую школу – это было деревянное строение, состоящее из двух соединенных пятистенников, с двумя подтопками, кухня служила учительской, учителей было мало (два-три, как я понял, один из них считался директором)… ко мне они относились хорошо, так как знали моих родителей… но в школе спокойно сидеть мне было скучно – больше десяти-пятнадцати минут не выдерживал… и тихонечко сбегал к какой-нибудь собаке, которая ждала меня у школы…
Кроме того, я любил просто сидеть и смотреть как работает в своей «мастерской» дед Леонтий… я его звал просто «деда», другого деда у меня по жизни и не было… У него был переделанный черный кухонный стол вместо верстака, на котором находились самодельные приспособления для столярничества: зажимы, стойки, прихваты, проушины… он часто отвлекался и рассказывал мне о сути своей работы, я все это схватывал почти на лету… иногда помогал ему – где-то придержать деталь, посидеть на отпиливаемой им доске… мне это нравилось… на обед мы с ним шли как два мастеровых, Баба Маня только улыбалась… она ведь по-своему ко мне привязалась и любила… Наверное, ей не нравилась ситуация в нашей семье, и она всячески пыталась сгладить это…
В последний год моего пребывания в деревне дед стал брать меня в «ночное»… у него был уже немолодой конь Рыжий, и они с сельчанами по очереди пасли деревенский табун… Тут принимали участие в основном мальчишки, старше меня, но с дедом мне было нестрашно, да и с ребятами я ладил… Самого старшего из них я помню, его звали Глеб, он учился уже в другой школе – за пять километров от деревни, нескольких учащихся мужики по договорённости подвозили к школе на телеге или санях, и потом забирали домой… ни о какой оплате речи здесь не было… от этих ребят я тоже научился общаться с конями, но верхом не садился – маловат был… у них я научился красотам русского мата, а также с ними иногда покуривал («комаров отгонял»)… дед это знал, но не ругал, а отшучивался, да и сам любил крепкое словцо…
С конями общаться мне было труднее, чем с собаками, потому что они были для меня очень большими, а я сам – довольно низкорослый… но кусочек хлеба с солью обычно находил: для лошади это – деликатес… по крайней мере за все мое пребывание в деревне ни от собак, ни от лошадей ничего плохого со мной не случилось…
А на сеновале, где летом спала вся семья, у меня был тайный уголок, в котором я собирал красивые стеклышки, разноцветные камешки… даже линза была – для солнечных лучей… ей я рисовал на стене дома деревья, собак, лошадей… у меня был любимый рисунок, который я видел на пачке сигарет у старших своих друзей – горы…(сигареты назывались «Памир»).
Как только я появлялся в деревне, баба Маня меня первым делом мыла в чане – довольно большом котле, для этого она готовила ведро горячей и ведро холодной воды… никаких шампуней тогда не было… мылись обычным «серым» мылом… После бани мои кудряшки баба Маня с огромным трудом расчесывала, но любила их… Теперь я понимаю, почему мама в городе быстро подстригла меня, оставив только маленькую челку, которая постепенно и виться-то перестала…
Жизнь в Чистополе была более суровой и неприятной для меня – вечный контроль, никаких друзей, только разве что друзья брата, которые мне были неинтересны… Брат уже давно жил в Чистополе, и чувствовал себя хозяином положения… кроме того, высмеивал мое неумение говорить по-русски, что-то новое делать по дому, даже специально подзуживал, выводил меня из себя… так мы с ним друзьями по жизни и не стали… он – где-то впереди… а я – «собака, бродячая сама по себе»… вот так закладывались отношения на всю долгую жизнь, чего мы тогда не понимали…
Мама, конечно, старалась сгладить углы в наших отношениях, например, вечерами садила нас обоих одновременно к себе на колени и рассказывала какие-то сказки о богатырях… но мне это было совершенно неинтересно…
А вот мотоцикл у соседского родственника дяди Коли – это уже вещь! Даже рядом с ним постоять – уже радость… потом он стал брать меня с собой в мелкие поездки с разрешения бабушек, а вот брат к технике был как раз равнодушен… но время шло быстро… я все реже бывал в деревне, и как-то бабушка Нонна сказала, что я больше туда не поеду – пора «готовиться к школе»…меня стали учить держать в руках ручку и карандаш, заставляли писать буквы, русские слова… так вот раннее детство и закончилось…