I
Ерофей Петрович Полонски был опрятным великовозрастным старичком с очень ярким белым пухом на ушах и голове. Он работал в маленьком занюханном НИИ на Покровке, в филиале какого-то филиала. На работе Ерофея остроумно прозвали Old Spice , потому что, во-первых, он подпадал под категорию пожилых, а во-вторых, пах попеременно то перцем, то лавровыми листьями.
Сотрудник Полонски отличался исполнительностью, но ввиду старости уже не мог заниматься умственным трудом, и выполнял функции чисто механические. Тем не менее, он приходил в НИИ ровно к девяти утра и уходил ровно в восемнадцать пятнадцать, чётко выполняя положения устава организации, хотя никто за его пунктуальностью, в общем-то, не следил. Впрочем, НИИ был настолько занюханный, что там вообще особо никто ни за чем не следил, да и работали по-настоящему единицы – в большинстве же просто коротали предпенсионное время.
Ежедневно около часа жизни у Полонски отнимала дорога из дома и домой. Честно говоря, жизнь его текла вяло, и эти потери проходили почти незаметно. Вялость объяснялась одиночеством Ерофея Петровича. За долгий отрезок своего существования ему не довелось обзавестись ни женой, ни детьми. Почему так сложилось, трудно сказать, но безусловно, дело здесь не в гадком характере – человека более доброй души и более кроткого нрава вы вряд ли найдёте. В пассивности Ерофея тоже не упрекнёшь. Во времена далёкой юности он весьма напористо ухаживал за одной студенткой физтеха. К сожалению, дама сердца носила очки ну с очень толстыми стёклами и просто не разглядела достоинств своего кавалера. Ерофей думал, она отвечает ему взаимностью, поскольку Ниночка – так звали девушку – ему частенько подмигивала. Он ужасно ревновал, если она подмигивала другим молодым людям, и диву давался, если она подмигивала особям женского полу. Как оказалось впоследствии, на стёкла очков Ниночки нередко попадала пыль, и поэтому она мигала фактически не переставая. Предложение руки и сердца со стороны Полонски явилось для неё полнейшей неожиданностью. К тому же она давно пала жертвой уже немолодого лектора по квантовой механике и с помощью своих диоптрий умудрилась разжечь в нём нешуточный для такого зрелого возраста огонь. Позабыв о Гейзенберге и Шрёдингере, лектор потащил Ниночку в загс. После такого краха надежд иной стал бы женоненавистником, однако ненавидеть, как мы уже выяснили, совсем не в духе Ерофея Петровича. Поэтому злосчастный поклонник лишь замкнулся в себе, оставив дальнейшие попытки завоевания каких бы то ни было дамских сердец.
Итак, Ерофей Петрович влачил вялое и одинокое существование. До поры до времени. Пока в его двухкомнатной квартире не обнаружилось искривление пространственно-временного континуума.
Обнаружилось оно внезапно. В один из своих грязно-серых дней Ерофей Петрович пришёл домой, красноватый с морозца. Он привычно открыл дверь, привычно повесил пальто в шкаф, привычно стряхнул снег с припорошенных ушей. Каково же было удивление Полонски, когда, привычно вступив в гостиную, он застал там коронацию британского монарха в полном разгаре! Кого точно короновали, Полонски не знал – он весьма паршиво разбирался в британских монархах. Но, безусловно, перед ним предстал правитель в высшей степени властный: одного его взгляда хватило, чтобы заставить нежданного гостя убраться вон.
- Чертовски извиняюсь… - пробормотал хозяин квартиры, на цыпочках вышел и аккуратно притворил за собой дверь.
Сконфуженный, в надежде хоть как-то осмыслить эти события, Ерофей устремился в кухню. Однако и здесь он не нашёл пристанища – за столом сидела какая-то особа в старомодном фраке, судя по физиономии, весьма высокопоставленная, и с явным отвращением потягивала тёмную жидкость из чашки.
- The most disgusting tea I've ever drunk ! – рявкнула особа, смерила Ерофея презрительным взглядом, стукнула чашкой по столу и удалилась.
Бедный Полонски окончательно потерялся в происходящем. Минут через десять его, наконец, осенило.
«Всё-таки это моя недвижимость и я могу выгнать их всех восвояси!» - решительно подумал он, но, к сожалению, опоздал – гостиная уже опустела. Будучи в здравом уме, Ерофей списал эти видения на стресс, который специально изобрёл для данного случая – ведь треволнениями он отродясь не страдал.
Следующий инцидент случился двумя днями позднее, в воскресенье.
В спальне у Полонски стоял высокий и очень глубокий шкаф, занимавший половину комнаты. Ерофею Петровичу вздумалось перебрать старые вещи на верхней полке. Он приставил стремянку к шкафу и уже собрался лезть наверх, как вдруг створки колоссального сооружения сами открылись изнутри, и наружу вывалилось гигантское чучело Гая Фокса , чуть не убив Ерофея. Старичок еле успел отскочить, проявив совершенно не свойственную ему прыть. Затем из шкафа послышался иностранный говор.
- Кто здесь? – громко сказал Полонски.
В тот же миг голоса замолкли. Подождав немного, Ерофей запихнул Гая Фокса обратно в шкаф. К утру чучело исчезло.
Последний каплей стал вечер понедельника, когда Ерофей Петрович отправился на балкон проверить, почему запотевают окна, и обнаружил там Оскара Уайльда. В британских монархах Полонски разбирался паршиво, но вот об английской литературе кое-какое понятие имел, поэтому знаменитого литератора узнал сразу. Писатель стоял на холодном балконе в одних кальсонах и покуривал. Он поздоровался с Ерофеем по-английски, что очень смутило старичка – весь школьный курс языка Полонски забыл ещё лет двадцать назад. Смутил старичка и внешний вид полуголого классика. Впрочем, Уайльд, казалось, совершенно не заморачивался по поводу неудобства, которое он мог доставить Ерофею. Он невозмутимо продолжал курить. Полонски так и оставил писателя на балконе.
II
Терпение Ерофея Петровича истощилось. Однако он не спешил бежать к психиатру. Хорошенько поразмыслив, он понял, что не просто не рехнулся, а более того, стоит на пороге научного открытия. Как разумный человек с научной картиной мира, Полонски решил понаблюдать за феноменом. Ерофей завёл дневник, где фиксировал все появления людей из прошлого в своём доме.
Через некоторое время Ерофей Петрович пришёл к сенсационному выводу: в его квартире открылась чёрная дыра или даже кротовая нора, что, в общем-то, ещё хуже. Иной бы тут же созвал симпозиум, бахвалясь, и написал бы тщеславное письмо в Нобелевский Комитет. Но Полонски жил чистыми научными идеалами. Кроме того, сперва он хотел прояснить для себя некоторые детали этих странных событий.
Во-первых, все, кто навещал старичка, когда-то фигурировали в истории Англии. Он не сразу уловил эту особенность, поскольку, к своему стыду, поначалу узнавал немногих, хотя и подспудно чувствовал их значительность. Впоследствии самообразование восполнило позорный пробел. Итак, Ерофея очень интересовало, почему же всё происходит именно таким образом. Почему из истории Англии, а не Франции или США, например? Он всесторонне занялся данным вопросом, порылся в местных библиотеках, пытаясь выяснить, не имеет ли его место проживания каких-нибудь исторических британских корней. Оказалось, не имеет. Более того, в прошлом здесь никогда не ступала нога англичанина, да и русского тоже – больно местность болотистая. Ерофей Петрович совсем отчаялся, и если бы не случай, его поиски зашли бы в тупик. Из ненароком подслушанной беседы двух студенток – а жил Полонски рядом с лингвистическим ВУЗом – он узнал, что в институте очень сильная кафедра истории, культуры и географии именно Великобритании. Это значило только одно: мыслительная энергия, сконцентрированная на информации об Англии, задавала чёрной дыре некие пространственные, а возможно, и временные рамки. Ерофей Петрович готов был даже побиться об заклад, что одно из окон его квартиры располагается аккурат напротив окон кафедры, и это облегчает проникновение мыслеформ к нему в дом.
Также огромный интерес Полонски вызывали разговоры его визитёров. Во имя науки он обложился самоучителями по языку, пытаясь вернуть свои скудные знания из глубин забвения. Тем не менее, пока усилия Ерофея Петровича не давали результатов – то ли знания были слишком скудными, то ли глубины слишком глубокими, да и навыки аудирования изрядно подводили старичка. Правда, оптимистично настроенный Полонски надеялся однажды справиться с поставленной задачей, несмотря на тот общеизвестный факт, что с возрастом обучаемость падает.
Последняя проблема, волнующая Ерофея, относилась, пожалуй, к самым сложным. Ему ужасно хотелось выявить точное расположение чёрной дыры. Ясное дело, для этого требовалась помощь более сведущих специалистов. Специалисты у Полонски, конечно же, имелись: бывший сокурсник, физик-ядерщик Иван Уранов и коллега по работе, женщина страшного ума, Марфа Васильевна Кварк. Её познания в научной и прочих областях жизни могли поставить в тупик любого образованного мужа. Помимо прочих заслуг, Марфа защитила кандидатскую на тему «О проблеме влияния гравитационного поля Земли на образование складок на простынях».
В назначенный день оба профессионала наведались к Ерофею Петровичу. Он не сообщил истинной причины, по которой пригласил к себе двух уважаемых людей. Однако по его взволнованному виду им стало ясно: они здесь не просто так. Намечается нечто важное.
Полонски представил их друг другу.
- Давно не виделись, дорогой мой, дорогой мой! – бодро восклицал Иван. – Как жизнь? Как работа? Какие новости?
Марфа Васильевна не разделяла такого воодушевлённого любопытства, так как видела Ерофея ежедневно, и он ей, надо сказать, осточертел. И вообще, ей хотелось поскорее попасть домой.
- Ерофей Петрович, признайтесь же наконец, зачем Вы нас позвали? – нетерпеливо спросила она, а сама подумала: «Может, он просто хотел нас познакомить? Вот чудаковатый старичок! Кстати, этот Уранов весьма себе так ничего…»
- Разумный вопрос, Марфа Васильевна, - похвалил Полонски. – Я, правда, хотел вас сперва подготовить, но раз уж вы меня опередили, я раскрою карты.
И он объявил торжественным шёпотом:
- Кажется, я нашёл доказательство существования кротовых нор!
- Голубчик, побойтесь Бога! – изумилась Марфа Кварк. – Не может быть!
Иван Уранов никак не прокомментировал услышанное, только ещё больше вытаращил и без того выпученные глаза. Потом, видимо, в ходе осмысления происходящего, на его лице произошло химическая реакция: он побелел от зависти и выдавил:
- Ужасно рад за тебя.
- И я попросил вас прийти, - продолжил Ерофей, - чтобы вы помогли мне всё задокументировать. Сейчас мы все отправимся по разным комнатам, и если вы что-нибудь увидите, сразу зовите меня.
- Простите, а что конкретно мы должны увидеть? – скептически полюбопытствовала Марфа.
- О, вы сами всё поймёте! – сказал Полонски и попытался хитро улыбнуться. Ввиду добрейшего нрава у него не очень-то получилось.
Расстановка сил выглядела следующим образом: Иван Уранов остался на кухне, Марфа Васильевна разместилась в гостиной, а хозяин дома удалился в спальню.
Ерофей Петрович совершенно не волновался за успех своего предприятия, ведь посетители из прошлых веков навещали его чуть ли не каждый день, иногда даже по нескольку раз за сутки. Хотя, признаться, через час бесплодного ожидания его оптимизм начал понемногу улетучиваться. Он дико обрадовался, когда, наконец, услышал невнятное бормотанье под кроватью. Прямо в ту же секунду свисавшее до пола покрывало откинулось, из-под кровати высунулась голова лакея в классическом парике конца XVIII века с косичкой, и он задал Ерофею вопрос. Полонски не особо разобрал, какой, но вроде там прозвучало что-то про канделябры. Не успел Полонски отреагировать, как вдруг за его спиной раздался возмущённый женский голос:
- Ерофей Петрович, и долго нам здесь ещё находиться?
Физиономия лакея изобразила неподдельный испуг и спряталась обратно под покрывало.
- Марфа Васильевна, Вы его спугнули! – вскрикнул Ерофей таким тоном, словно его поразили в самое сердце.
- Кого? Кого я спугнула? – не поняла она.
- Моё доказательство! – с грустью пояснил Полонски.
- Что-то стряслось? – поинтересовался Иван, просовывая любопытствующую морду в дверь.
- Вы меня простите, Ерофей Петрович, я не могу больше задерживаться. Мне срочно нужно домой, - сказала Марфа.
- Иван, может, ты останешься?
- Нет, нет, мой дорогой, я бы с радостью, - затараторил Уранов, - ты войди в моё положение – жена, дети, внуки…давай в следующий раз, а?
«Так он женат! Тьфу ты, совсем время зря потратила», - подумала Марфа Кварк.
- Значит, в следующий раз? – Ерофей взглянул на своих гостей почти с отчаянием.
- Непременно, - заверила его Марфа Васильевна. – Вы только сильно не напрягайтесь. Вредно, знаете ли, для ума.
Специалисты попрощались с Полонски и ушли. Конечно же, они больше никогда не отвечали на его приглашения согласием – постоянно находились всякие поводы отказать. Постепенно Ерофей перестал звать их к себе. Он понял: ему суждено самому разобраться в величайшей загадке мироздания. Это его судьба.
III
Жизнь Ерофея Петровича приобрела совсем другой оттенок. Кто бы мог подумать, что научная деятельность способна так ярко разукрасить бытие. Однако, новое занятие принесло и свои минусы – сконцентрироваться на работе в занюханном НИИ становилось всё сложнее. Даже несмотря на общее безделье, царившее в организации, руководство почувствовало неспособность Ерофея далее исполнять механические функции и за спиной у старичка потихоньку подготавливало увольнительную. Работники во главе с Марфой Кварк с каждым днём смотрели на него всё укоризненней. К этой укоризне примешивалась изрядная доля жалости – коллеги давно прослышали о сумасбродстве Полонски с лёгкой подачи Марфы. Впрочем, его это особо не волновало – Ерофей Петрович слишком погрузился в изыскания о природе чёрных дыр и кротовых нор. А главное, он более не был одинок – его постоянно окружали интересные личности, пусть и весьма старомодные.
Однажды, когда тихим зимним вечером Ерофей заносил в дневник запись об очередном происшествии, в дверь его двухкомнатной квартиры позвонили.
Открыв, Полонски увидел сначала длинные чёрные лошадиные ноги. Ему пришлось задрать голову вверх, чтобы разглядеть животное целиком, а заодно и всадника. С высоты коня на Ерофея Петровича смотрел рыцарь в тяжёлых доспехах и шлеме, украшенном тремя чёрными перьями. В левой руке он держал круглый заляпанный грязью щит, правой сжимал рукоятку меча.
- Милости просим в дом, - пригласил слегка озадаченный Ерофей. – Но лошадь попрошу оставить в холле.
Он тут же спохватился, что неплохо бы перевести свою реплику на английский, и начал туго соображать, как бы это сделать. Однако, судя по последовавшей реакции всадника, тот итак всё понял. Он спешился, поставил чёрного коня на лестничной площадке у лифта и вошёл в квартиру. Молча, рыцарь направился прямо на кухню. Там он занял один из стульев, положив на него меч, а на другой приземлился сам.
- Чай? Кофе? – заботливо предложил Полонски.
Посетитель жестом отказался. Оглядевшись, он стащил со спинки соседнего стула кухонное полотенце и принялся чистить щит. Грязь въелась сильно, поэтому поддавалась манипуляциям с трудом. Понаблюдав за тщётными попытками воина, Ерофей Петрович любезно протянул ему Фейри , но и это предложение встретило отказ. Тогда Полонски пожал плечами и сел на оставшийся стул. Он продолжил писать в дневнике, изрядно нервничая и время от времени косясь на рыцаря. Ближе к полуночи всадник бросил полотенце, поднялся и ушёл.
Следующим вечером он пришёл снова. И продолжал приходить, день за днём, день за днём, с такой точностью, что по его звонкам в дверь можно было проверять часы. И день за днём он делал одно и то же – спешивался, ставил лошадь у лифта, шёл на кухню, садился и принимался чистить щит кухонным полотенцем Ерофея, а ближе к полуночи удалялся прочь. При этом он никогда не говорил ни слова.
Сперва Ерофея Петровича напрягало это молчание. Оно казалось давящим, мешало сосредоточиться, заставляло переводить взгляд со страниц тетради на безликий шлем, на покачивающиеся в такт движениям чёрные траурные перья. Однако постепенно Полонски нашёл необычный выход из ситуации. Так как вести дневник в такой обстановке плохо получалось, он просто стал рассказывать рыцарю свою жизнь, всю до мельчайших подробностей, с самого первого сознательного воспоминания. Таким образом Полонски вскоре сполна оценил безмолвие слушателя, ведь странный гость не осуждал, не критиковал, не комментировал, а просто чистил заляпанный грязью щит и слушал, по ощущениям Ерофея, с неподдельным интересом. Полонски не скрывал от него ни единой детали: как впервые солгал и впервые влюбился, как был забыт и брошен всеми, как обретал и терял друзей, как оброс связями, как обзавелся ярким белым пухом на ушах, как предал, как раскаялся и решил больше не творить зла; и так он вёл фактически нескончаемую повесть, биографию-исповедь, останавливаясь лишь затем, чтобы продолжить на следующий вечер.
А в один прекрасный день Ерофей вдруг осознал, что у него осталась последняя веха жизни, последняя история – о чёрной дыре и печальном эпизоде недавнего прошлого, когда никто ему не поверил и все отстранились от него. Он с особенным нетерпением ожидал нового знакомого, желая поделиться всеми тревогами и стремлениями. И рыцарь оправдал его ожидания – явился в привычное время, не задержавшись ни на секунду, и занял привычное место на кухонном стуле. Рассказ потёк своим чередом.
- Вот, собственно, и всё, - завершил долгую повесть Ерофей Петрович. – И теперь я вижу главной целью найти-таки эту проклятую дыру. Я уверен, человечеству мои изыскания пригодятся…
Вдруг Полонски показалось, что рыцарь усмехнулся шлемом, будто шлем и есть его настоящее лицо. Ему сделалось не по себе.
- О, а Вы, я смотрю, тоже почти закончили, - сказал старичок, махнув в сторону щита. Ежедневно начищаемое оружие фактически освободилось от грязи; на щите проступила надпись, и сегодня всадник очищал её последнюю букву.
- Значит, Вы вскоре покинете меня?
Рыцарь покачал головой.
- Зачем же Вы постоянно приходите ко мне? Почему всё время молчите? – поинтересовался Ерофей. Он давно мучился этими вопросами, и всё стеснялся спросить.
Его «собеседник» жестом велел подождать. Полонски послушно замолк. Через минуту рыцарь действительно закончил нелёгкий труд. Он швырнул полотенце на пол и протянул Ерофею щит с крупными золотыми буквами на нём. Полонски аккуратно принял дар. Оказалось, на щите выгравирована не надпись, а одно единственное слово – DEATH.
- Death… - промолвил Ерофей Петрович, хмурясь. – Подождите, я немножко не понимаю…death…это ведь переводится как «смерть», верно?
И в тот же момент он постиг всё, от природы вещей до возникновения Вселенной, от расположения чёрной дыры в собственном доме и задачи молчаливого рыцаря до духовной эволюции живых существ, населяющих миры. Мироздание лежало перед Полонски как на ладони, голое, неприкрытое, полное свершившихся и не свершившихся замыслов, предлагая ему ключи от всех своих космических загадок в один миг. Конечно, в такие мгновения впору садиться и писать докторскую диссертацию, но, к сожалению, было уже поздно. Ерофей постиг и эту горькую истину; он понял – время прошло. И тогда он просто улыбнулся всаднику, рыцарю по имени Смерть.
Это была самая счастливая улыбка на свете…