Никогда и никто, ни одна феминистка, ни один правозащитник или борец за права угнетённых не поднимал эту тему: слишком страшно. Придётся поднять мне. Поднять и сразу, видимо, уронить, потому что это ещё и больно.
Ритуал существовал и во времена СССР (началось это в тридцать седьмом году, что характерно), и сейчас существует - при том, что изменился мир, изменилась Россия, изменились мы. Но слишком сильны в нас привычки, которые мы называем традициями. Под маркой самобытности творится насилие, и никому не приходит в голову протестовать. Даже жертвам.
В больших городах эта роль часто отводилась профессионалкам. Они знали своё дело, и относились к дикому ритуалу спокойно. А в маленьких городках, не говоря уж о деревнях, профессионалок просто не было. И тогда в жертву приносили подходящую девушку, а иногда и девочку, совсем юную, невинную, опытным циничным взглядом Берии выбрав её из толпы ничего не подозревающих весёлых школьниц. Причём все были в курсе, и партийные органы, и руководство школы, и родители несчастной; и все воспринимали происходящее, как должное.
Девочку убеждали, что это будет весело и интересно. Что многие через это прошли - и ничего, живы. И девочке начинало казаться, что действительно не случится ничего такого, если она побудет Лолитой при жутком, отталкивающего вида старике, помешанном на детях.
Со мной это тоже произошло. Однажды они решили, что я к этому готова. Или что кроме меня просто некому. (Самое неприятное, что меня сдал им, видимо, родной отец. Но я стараюсь об этом не думать. Он мог вообще продать меня в соседнюю деревню, в рабство - а всего лишь сдал в арену для потехи).
В свои не то двенадцать, не то тринадцать лет я выглядела, должно быть, достаточно опытной для таких дел. Меня уговаривали, уламывали, увещевали, что-то сулили. Но мой страх был сильнее. "Я не смогу", - повторяла я и отказывалась входить в их положение.
Тем не менее, если уж они наметили жертву - никогда не отступали.
Меня затолкали в какую-то каморку и обрядили в тяжелое, шуршащее и местами ватное. В волосы вплели что-то блестящее. Нахлобучили на голову нечто. Сказали: "Встань и иди! Пора!" Но я прилипла к табуретке.
Меня взяли под руки, как обомлевшую сказочную девицу из рисованного мультфильма.
И потащили по коридору, как барана.
Дотащили до страшной большой двери, за которой кипела буйная языческая жизнь - слышались визги, смех, улюлюканье... И вдруг - стройный хор: "Сне-гу-роч-ка! Сне-гу-роч-ка! Сне-гу-роч-ка!"
"Не пойду!" - крикнула я, но двери открылись, кто-то сильно толкнул меня в спину; через мгновенье - резанул свет, и на меня уставилось множество блестящих круглых глаз; дети были возбуждены. Огромный, страшный Дедушка Мороз распахнул объятия и заорал: "Внученька!!! Наконец-то!!!"
А потом меня зажарили и съели.