Через 50 лет, после официального окончания Великой Отечественной Войны, я, родившийся уже после войны в Ленинграде и выросший на рассказах и фильмах о войне и представляющий её окончание, лишь как праздничный салют победы, беседую с бывшим участником той ужасной катастрофы, солдатом Вермахта.
Мы медленно гуляем по дорожке в лесу. Я спросил его о прошлом. Об окончании войны. Вилли,перед тем, как начать свой рассказ, глубоко вздохнул, словно перед прыжком в ледяную воду.
Как для меня закончилась война? Какие чувства я испытывал, узнав о её окончании?
То, что войне скоро конец, мы догадывались уже давно.
Речи Гитлера по радио звучали всё гораздо реже и не были уже столь зажигательны. В них стало меньше призывов к мужеству и стойкости немецких солдат, но всё больше слов упования на помощь Господа Бога. Он, в своих речах, даже зачитывал строки из Библии. Эти выступления, возможно, ещё и вызывали всплеск патриотизма у юнцов и фанатичных идиотов, но, в основном, люди уже давно понимали в какую мерзкую авантюру втравил народ Германии этот австрияк.
Конец войны я встретил на Северном море на границе с Голландией в, так называемом, "инвалидном" подразделении. Там собирали всех раненых, прошедших излечение в госпиталях, тех, которые могли бы быть ещё задействованы в войсках. Из таких, как я, формировали хозяйственные команды.
Какие чувства испытывал я в то время?
Смешанные были чувства. Радость от близости окончания всей этой вакханалии и смятение, даже страх перед будущим. Все понимали, что за всё надо платить, за все те несчастья, что принёс третий Рейх народам восточной Европы. Но все же люди надеялись на великодушие победителей.
Но вообще-то для меня война заканчивалась дважды.
Когда после объявления капитуляции Германией нас распустили по домам, я, не заезжая к родителям в Северную Вестфалию, вернулся в Саарланд, землю, что расположена на юго-западе Германии, на самой границе с Францией. Оттуда я уходил в армию в 1938 году. Там меня ждала жена. Там был уже мой дом. Там были могилы моих малышей, родившихся во время войны. Рука моя после ранения почти зажила и хотя три пальца не двигались, я мог уже работать. Ходил по домам, предлагая свои услуги. Мужские руки требовались везде. Мало было молодых мужчин - кто погиб, а кто находился ещё в плену, в России. В нашем маленьком городке стоял французский гарнизон. На улицах города можно было часто встретить темнокожих солдат. Это были люди из Марокко, в то время французской колонии. Они бесчинствовали в городе. Могли ворваться в любой дом. Выгнать людей на улицу среди ночи, просто так, ради смеха. Врывались в костёлы. Как мусульманам, им была чужда христианская культура. Но о случаях изнасилования женщин и расстрелах я не слышал. Всё же Французское командование строго следило за этими дикарями, понимая, что дай им волю и остановить их будет трудно.
В середине августа 1945 года всех мужчин нашего городка в возрасте от 18 до 40 лет собрали утром на рыночной площади для, якобы регистрации, чтобы предоставить работу на некоторое время. Надо было явиться в удобной тёплой одежде и взять с собой провизии на несколько дней.
На площади нас построили в колонну по 4 человека.
Колонну окружили солдаты марокканцы. Родственники, провожавшие нас, успокоились, поверя cловам французского коменданта, что эта экспедиция продлиться пару недель, не дольше.
Так, колонной, с короткими привалами, мы шли до самого вечера. Никто даже не пытался убежать, все надеялись на то, что смогут заработать немного денег, чтобы хоть как -то кормить семьи. Работы в Саарланде совсем не было. Первую ночь мы заночевали прямо в поле, утром, перекусив взятыми с собой припасами, двинулись таким же строем дальше в глубь Франции.
Колонну остановили у обнесённой многими рядами колючей проволоки площадки с выстроенными на ней дощатыми бараками. Там внутри, за проволокой, было уже много молодых мужчин, на некоторых из них была ещё военная немецкая форма без погон.
Все поняли на какую "работу" нас привели сюда. Это был лагерь для военнопленных.
Что было самое трудное в лагере?
Безделье! Это ужасно угнетало! Больше даже, чем постоянное чувство голода. Кормили два раза в день. Давали похлёбку с картошкой и морковкой и немного хлеба. Но не запрещалось получать посылки из дома, этим занимался "Красный крест". Мои родители присылали мне посылку с табаком, мукой и даже пирогами. Но, к сожалению, не всегда посылки доходили до меня в том виде, в каком их отправляли родители. Охрана, (мы же оставались для них врагами, пусть и побеждёнными), специально, под предлогом поиска оружия или запрещённых к передаче вещей, превращала содержимое посылки в несъедобное месиво, передавливая всё в общую кашу - и табак и съестное. Приходилось выбрасывать присланное.
Возникали ли споры и драки между заключёнными?
Ну если только мелкие недоразумения. Всё заканчивалось, как правило, полюбовно. Фраза: "Вы хотите дать повод французам смеяться над вами?" сразу гасила любой конфликт.
Периодически в лагерь приезжали какие-то люди, они выбирали из числа пленных несколько человек и увозили на работы. Выглядело это так. "Покупатели", приезжая, поднимались на высокий деревянный помост, сооружённый у входа в лагерь, откуда была видна вся площадь лагеря. Всем было приказано в это время выйти из бараков и собраться на площади. Приехавшие просто показывали пальцами на приглянувшихся им пленных и переводчик просил выбранных людей выйти вперёд.
Мне повезло, переводчиком в лагере был Гюнтер, дальний родственник моей жены. И я мог заранее знать, куда будут в этот день забирать людей. Многие уехали на работы в угольные шахты, кто-то был забран для работы на стройках.
Однажды, Гюнтер сообщил мне, что приехала семья фермеров и хотят взять в свой дом трёх работников и, наверное, это лучший вариант для меня. В любом случае в крестьянском доме голодать не буду.
C подачи Гюнтера, приехавшие выбрали меня, а я уже, в свою очередь, предложил им ещё двух парней. Один был Мартин, хитроватый парень с нашей улицы, вторым был высокий худощавый Вальтер, сорокалетний мужчина из Дрездена. До войны он был учителем французского и английского языков в школе. Мы подружились с ним в лагере. Вся его семья погибла при бомбёжке города.
Усадьба, куда нас привезли, находилась в Верхней Нормандии в 80 км от берега океана. Для жилья нам был отведён огромный сарай, в котором хранилось сено. Там были для нас поставлены кровати. В сарае мы соорудили что-то вроде комнаты. Связывая плотно солому в квадратные тюки, - из них, как из больших кирпичей, сложили стены, сверху на стены легли деревянные жерди, а уж на них положили соломенные кирпичи. Получилось тепло и уютно и совершенно замечательно пахло сеном. Этот запах был для меня запахом детства. Я вырос в сельской местности и хотя мой отец имел строительную фирму, - в нашем хозяйстве было две дойные коровы. У нас дома всегда было свежее молоко, масло, творог.
Как относились к нам хозяева?
Ну особой ненависти мы не ощущали.
Во всяком случае издевательств с их стороны не было. Постепенно мы привыкли друг к другу.
И хотя хозяйство было не маленьким ( на ферме было порядка тридцати коров, из них 16 дойных, с десяток свинок и 3 лошади), жили фермеры небогато. Хозяевам было около пятидесяти лет и они работали наравне с нами. Обязанности были строго распределены. Хозяин сам занимался своей техникой. Ремонтировал трактора и остальные сельские машины. Кстати, трактора у них были немецкие. И хотя я единственный из нас троих умел доить коров, - искалеченная рука не позволяла мне этим заниматься и я, как самый сильный, выполнял самую тяжёлую работу в хозяйстве. На мне была уборка хлева, вода и корм для животных.
Мартин занимался всякими строительными делами. Он был по профессии каменщик.
Вальтер приспособился доить коров и это у него здорово получалось. В этом ему помогала сестра хозяйки, жившая тут же в усадьбе в отдельном флигеле.
Работы было в хозяйстве много и мы были заняты с раннего утра до позднего вечера. Но я был молод и физический труд больше доставлял удовольствие и был не в тягость. Кормёжка была довольно скудной, но мы ещё могли иногда таскать яйца из курятника. И всё же, это была относительная свобода. Наши хозяева были ревностными католиками и по воскресеньям посещали костёл. Это было для нас золотое время, когда мы могли свободно шнырять по всей усадьбе и добывать себе дополнительное пропитание. Иногда нам даже удавалось полакомиться курятиной, поймав одну из многочисленных кур, бегающих свободно по двору. Мартин умел ловко и быстро расправиться с добычей и мы варили себе куриную похлёбку.
Тяжело было думать о доме. Пусть мы и не сытно,но могли существовать, а как там родные.....
Чем отличалась в ту пору жизнь во французской провинции от жизни в немецкой сельской местности?
Ну особых отличий-то не было. И там и тут тяжёлый сельский труд.
Хотя, маленькие отличия всё же были. У французов в доме не было душа. И если у нас самый бедный крестьянин два раза в день обязательно принимал душ, то французы мылись раз в неделю, а порой и раз в две недели. Для этого они жарко топили прачечную и там мылись.
Ярким пятном всплывает в памяти Рождество, которое мы встретили там. Хозяева пригласили нас в дом, подарили нам по бутылке красного вина и по кусочку солёного сала. И в благодарность, так уж принято у них, мы должны были поцеловать хозяйку в щёку. Так бы оно, конечно, и ничего, - ну подумаешь поцеловать ещё не пожилую женщину в щёку. Но хозяйка была так густо напудрена, а печь в доме была так прилежно натоплена, что пудра стала словно живой и местами просто стекала со щёк белыми струйками пота.
Как закончилось для меня время плена?
В общем-то неожиданно для нас. Помню, что был холодный день февраля 1946 года. Нас, меня и Мартина, вызвали к бургомастеру того городка. И хотя мы уже довольно много понимали по французски, но там присутствовала переводчица, пышногрудая, красивая женщина, которая должна была нам переводить речь бургомастера.
Своё обращение к нам бургомастер, маленький лысенький человечек с длинным носом и писклявым голоском, начал со слов: " Поздравляю вас, вы теперь ФРАНЦУЗЫ!" Смысл сказанного не сразу дошёл до нас, по причине ужасного акцента переводчицы и её огромного бюста, к которому и были в этот момент притянуты наши с Мартином взгляды и мысли. Ожидая от нас реакции "великой радости" на лицах от сказанного и не увидев таковой, маленький французик даже чуть стушевался. Переводчица, видя такое пристальное внимание к её красотам двух молодых мужчин, улыбнувшись, продолжила переводить слова писклявого бургомастера: "Итак, господа, теперь ваш Саарланд принадлежит Франции, и поскольку вы теперь жители нашей страны, то вы свободны и можете спокойно возвращаться в свои родные дома.Вот вам новые документы, удостоверяющие,что вы жители Франции." Мартин, неожиданно вдруг проявил великое чувство благодарности и, не заметив протянутую ему для рукопожатия маленькую ладошку бургомастера, кинулся благодарить, целуя и крепко обнимая переводчицу.
В тот день хозяева, теперь уже бывшие, пригласили нас в дом и устроили прощальный обед для "новых французов" . Вальтер тоже сидел с нами за столом. Представляю, что творилось в его душе! Мы уезжали, а его война ещё продолжалась. Но он внешне не выдавал своего душевного состояния и радовался вместе с нами.
За столом, кроме хозяев, сидела и сестра хозяйки, Жаклин, сорокапятилетняя вдова. Её муж погиб ещё до войны, утонул в проливе Па де Кале, когда затонул паром, на котором он плыл на заработки в Англию. Жаклин заметно симпатизировала Вальтеру. А сегодня, оказавшись за одним столом с ним и разгорячённая от выпитого вина, была явно настроена на флирт. В эту ночь Вальтер так и не пришёл ночевать в наш сарай.
Утром, провожая нас домой, Вальтер грустно сказал, что после освобождения из плена он, наверное, останется жить здесь с Жаклин. А, может даже они поженятся, тогда и он станет французом, как и мы. И он грустно улыбнулся и добавил: " Слишком тяжело возвращаться туда, где уже нет твоих близких, но всё напоминает о них.".........
Если вам захочется прочесть ещё один мой рассказ, ещё об одном солдате Вермахта, то вы найдёте его здесь http://www.proza.ru/2013/06/10/1649