Это был сын эсквайра Росшильда рыжеволосый самоуверенный мастер Дик. Парня переполняла энергия, которой тот не смог найти лучшего применения, кроме как задирать одноклассников. Мистер Росшильд, сам отличный фехтовальщик, славившийся в окрестностях буйным непредсказуемым характером, обучил наследника искусству владения шпагой, судя по всему, сопроводив свои уроки уверениями в том, что имеющему силу не нужно учиться хорошим манерам. Уильям став как-то в подростковом возрасте свидетелем безобразной ссоры между взрослыми джентльменами и последовавшей за ней стремительной дуэлью, закончившейся смертью одного из спорщиков, не испытывал желания вспарывать людям брюхо. Долго еще мальчику снилась агония умирающего и постыдное бегство с места действия убийцы, крики женщин, суматоха, поднятая милицией и чумазые мальчишки, крутившиеся неподалеку с целью что-нибудь украсть. Отец, зная настроения сына, пророчил младшему отпрыску карьеру священника и близко не подпускал к своим делам. Для мистера Лоуренса существовал только Джон, только Джона он видел своим наследником. Уильяма же он, не отдавая в духовную семинарию, не отговаривал в то же время от его настроений, предоставив младшему отпрыску определяться самому. Как бы там ни было, но Уильям оказался беспомощным перед придирками Дика. До поры до времени галантные манеры и врожденная мудрость помогали Уильяму обходить острые углы. Его не особенно любили, но уважали в школе, а в старших классах у Уильяма появился друг.
Славный Уолтер, наследник обедневшего древнего рода, отличался кротостью и мечтательным характером. Уильям был очарован способностью Уолтера во всем находить положительные стороны и не раз бывал свидетелем того, как христианская добродетель - тебя ударили по щеке, подставь другую - работает, нисколько не унижая джентльмена высокого происхождения. Кроме того у Уолтера было врожденное чувство юмора, не резкое, а нежное, как летний ветерок, но вполне действенное. Мальчики крепко сдружились, объединенные к тому же увлечением литературой, стихотворными опытами и страстью к химии, в той ее части, которая граничила с алхимией. Мастер Дик возненавидел кроткого голубоглазого юношу тем более страстно, что Уолтер, никому не сказавший дурного слова и со всеми равно приветливый, пользовался куда большей популярностью, чем сам Дик, даром, что приятелей у него имелось в избытке, но все их почтение подпитывалось страхом. И вот как-то Уильям с Уолтером возвращались домой, беспечно обсуждая между собой какую подобрать метафору к проплывавшим над их головами темно-синим облакам, с красными от приближавшегося заката краями, когда их грубо окликнули. Юноши обернулись. Перед ними стоял мастер Дик, облаченный в модный жюстокор, сидевший на его фигуре так же уверенно, как если бы школьник был уже взрослым джентльменом. Кучерявые от природы волосы огненными прядями разметались по плечам. Однако на этом сходство мастера Дика с джентльменом заканчивалось. Его щеки пылали от недавно выпитого эля и запах из его глотки шел премерзкий, да и сама поза - руки с мясистыми пальцами в боки - больше подошла бы какому-нибудь деревенскому забияке. Разумеется Дик был не один. Несмотря на мастерское владение шпагой смелее всего он становился, окруженный дюжиной приятелей.
- Девушки, - насмешливо обращаясь к Уильяму и Уолтеру, начал он, - мы готовы составить вам компанию до дома, дабы ни один грубиян не помешал вам болтать об облаках и цветочках.
Его приятели нашли шутку забавной и принялись услужливо хихикать.
Уильям почувствовал легкое головокружение, потому что его, до этого державшегося особняком и мало кому-либо интересного, никто еще так откровенно не оскорблял. Однако Уолтер беспечно рассмеялся и невозмутимо ответил:
- И тебе хорошего вечера, Дик. Мы с удовольствием составим тебе и твоим дружкам компанию, чтобы уберечь тебя впредь от неприятностей. Ведь тебе сегодня так вскружил голову эль, что как бы кто-нибудь из твоих друзей, также не излишне трезвых, не завел бы тебя в церковь.
- В церковь? - очень удивился хмельной, но вовсе не пьяный Дик, оторопевший слегка, что его шутка подействовала как-то неправильно. - Почему в церковь? Зачем в церковь?
- Ну если тебе в школьных знакомых видятся девицы, то и твои друзья могут оказаться также невнимательны.
- Не понимаю, что ты плетешь, Уолли, но я прекрасно разглядел твою сладкую мордашку и своими словами - уточняю для тупых - хотел сказать тебе, что только девицы могут рассуждать об облаках, и ты по недоразумению попал в школу для мальчиков. Я сейчас проверю, все ли у тебя есть, что полагается парню. Эй, ребята, хватай его!
Кроткий Уолтер сообразил, что с ним не собираются соревноваться в остроумии и молча вытащил шпагу. На Уильяма никто не обращал внимания, будто бы его не существовало. Впрочем, у него и не было шпаги - он не считал нужным ее носить с собой, не умея ею пользоваться.
Дик и его приятели набросились на Уолтера, который оказался один против шестерых. Уильям кричал, бросался им на спины, забыв о том, что еще более беззащитен, чем его друг, но его будто бы не замечали, пока от чьего-то крепкого удара он не потерял сознание. Когда Уильям пришел в себя, улица опустела, только лужа крови на каменной мостовой свидетельствовала о произошедшей трагедии. На следующий день Уильям бросился к другу домой, но нашел родственников несчастного в скорби. Уолтер во время схватки случайно ранил одного из приятелей Дика, что не спасло его от издевательств остальных и, вернувшись поздно вечером домой в изодранной одежде, заперся у себя, а к утру покончил с собой. Это дело подняло шум, его пытались расследовать, но у отца Дика были влиятельные приятели, и вскоре об этом случае перестали говорить, потому что стычки между молодыми людьми не были редкостью и новые затмевали предыдущие, а у Уильяма появился повод подумать о себе - к нему оскорбительно цеплялись приятели Дика. Ситуация накалилась настолько, что только открытый вызов мог очистить честь Уильяма от закрепившегося за ним прозвища труса. "Твоему отцу следовало отдать тебя в монастырь", - "успокоил" племянника мистер Кэмпбель, который приехал, чтобы помочь с делами сестре и безуспешно пытался обучить Уильяма фехтованию. И вот тогда-то вернулся Джон, срочно вызванный дядей по семейному делу.
Джон вошел в отеческий дом, подобно огненному вихрю. Уильям не особенно следил за модой, но осознавал, что его брат одет в соответствии с ее последними веяниями: пышный напудренный парик, безупречный покрой синего с золотыми петлями жюстокора, безупречно облегавшего стройную высокую фигуру, дорогие кружева манжет - от всего его облика веяло уверенностью и силой. Кроме того Джон славился благородной красотой лица, а его манере держаться,- энергичной и изящной, - мог бы позавидовать принц крови. До семьи доносились слухи о свободном, даже несколько беспутном образе жизни Джона, но отец оставил старшему сыну хорошее состояние, поэтому молодой человек мог позволить себе жить на широкую ногу.
Выслушав дядю, Джон остался с братом наедине. Всегда робевший перед ним Уильям с трудом выдерживал взгляд серых глаз с мерцавшими в них искорками то ли насмешки, то ли просто внутреннего веселья, но, скорее всего, это бурлила неиссякаемая энергия. "Хорошо родиться с такой красотой и силой", - подумал тогда Уильям угрюмо и, краснея от стыда, в нескольких словах описал, что с ним происходит.
- Но все же просто, - ответил Джон, - вызови его на дуэль. Тебе даже не нужно придумывать повод.
- Я знаю. Но я не умею владеть шпагой. Дядя давал мне уроки. Или... ты считаешь, что для чести семьи мне лучше быть убитым?
Джон рассмеялся, словно раздался звон хрустальных бокалов. Позволивший себе отчаянный выпад Уильям опустил голову на руки.
- А ты хочешь жить?
- Не знаю. Ты прав, я подчиняюсь твоей воли и завтра же вызову его на дуэль.
- Не надо за меня озвучивать мою волю. С чего ты взял, что предел моих мечтаний увидеть тебя зарезанным? У меня насчет тебя другие планы. Но я задал тебе вопрос: ты хочешь жить?
- А я ответил - не знаю.
- Не дерзи. Подумай.
Уильям вдруг почувствовал апатию. Он выпрямился на стуле и уставился на свечи. Жить. Жить хорошо, если ты сильный, у тебя есть деньги, положение в обществе и так далее. Но все же и таким, как он, нравится встречать рассветы за чашечкой горячего шоколада, бродить по родным улочкам, любуясь красивыми девушками, вести беседы о поэзии, а вечером читать сочинения великих мыслителей. Джон этого не поймет - его жизнь напоминает шумный вихрь.
- Да, я хочу жить.
- Прекрасно! Но как ты себе это представляешь, если ты прячешься от жизни?
- Я не прячусь.
- А что же ты делаешь? Отказываешься от такого развлечения - вызов, секунданты, звон шпаг!
- Кровь, вспоротое брюхо, агония.
- С твоим настроем - да.
- Я же говорил - я не умею владеть...
- Тебя не учил я. У нас впереди ночь.
- Джон, за ночь невозможно научиться даже танцевать.
- Это как к подойти к делу, - ответил Джон и улыбнулся.
Что там за дьявольская магия скрывалась за улыбкой старшего брата, Уильям не знал, но неожиданно для себя поверил в невероятное - можно научиться фехтовать за одну ночь.
Ночь и в самом деле вышла насыщенной. Джон учил брата отбивать и наносить удары, пока Уильям не упал без чувств. А поздним утром Джон разбудил Уильяма толчком в бок.
- Доброго утра, Уилл. У нас сегодня отличный день. Я вызвал на дуэль Дика, ты будешь моим секундантом - тебе достался Майкрофт.
- Майкрофт? Но я никогда не видел, чтобы он дуэлировал. Обычно, он только размахивает шпагой, когда их шестеро против одного! Куда делись все остальные?
- Двое из них не умеют пить, должен с прискорбием заметить. Куда катится наша молодежь, чтобы падать трупами от какой-то дюжины пинт пива? А у еще одного - долги. Я вынужден был напомнить ему об этом, и бедолаге теперь не до глупостей, так как я намерен засадить его в долговую тюрьму.
В общем, день в самом деле вышел прекрасным - Джон ранил Дика, выглядевшего перепуганным, как школьник перед поркой, в правую руку, а Майкрофт в основном оборонялся. Обменявшись с Уильямом парой незначительных царапин, молодые люди занялись раной Дика, дожидавшегося окончания дуэли в объятиях Джона, рядом которым он выглядел агнцем в цепких лапах льва. После того случая никто и не думал задевать Уильяма ни словом, ни взглядом. Перед отъездом Джон еще научил Уильяма играть в фараон и выигрывать. Секрет был прост - непоколебимая уверенность в себе и не подчиняться ни одной эмоции. У Уильяма не получалось играть также блестяще, как у Джона, но зато он научился не проигрывать.
Утром Джон сообщил матушке, что едет в Лондон.
- Но что ты сможешь сделать?
- Я попрошу даму из-за которой все случилось упросить судей смягчить приговор.
- Уилл, тебя не примут у них в доме! В Лондоне у тебя нет ни друзей, ни знакомых! Что за безумная идея пришла тебе в голову!.
- Безумие ничего не предпринимать, матушка, - ответил Уильям, целуя растерявшейся, близкой к истерике родительнице руку.
Утром он быстро собрался и отправился в путь, стараясь забыть материнские слезы и мольбы не делать бессмысленных глупостей.