ВАНЯТКО
Стук в ворота. Открываю калитку, стоит Ванятко. Ванятко – это мужик лет шестидесяти пяти. Он стоит в истёртых резиновых сапогах, забрызганных грязью и переминается с ноги на ногу. Видно одел на босу ногу, а мороз градусов пятнадцать. На плечах какой – то лапсердак, где одна пола длиннее другой сантиметров на двадцать и неизменная засаленная шляпа. Он в ней ходит и зимой и летом. Только, если летом она держится на одном затылке, открывая лоснящуюся лысину, то зимой она глубоко натянута на голову и закрывает одно ухо. Так он попеременно греет каждое ухо. Прошлой зимой я ему предложил шапку. Шапка из ондатры, только на лбу чуть облез волос, и то, с внутренней стороны. Он взял её в руки, очень долго обследовал, общипывал своими короткими пальцами каждую шерстинку, при этом всё время улыбался, взвешивая её на одной, потом на второй руке. Шапку он вернул обратно и переменил положение шляпы, натягивая её на второе ухо. Потом посмотрел мне в глаза и сказал, чтобы я её отдал своим родственникам, те не обидятся за такой плохой и изношенный товар. Зная его повадки, я повесил шапку на колышке забора и через полчаса она исчезла. Её взял Ванятко, но применил по другому назначению. Эти резиновые сапоги, испачканные цементным раствором, я тоже помню. Как-то он пришёл ко мне, предлагая свои сомнительные услуги, в выращивании картошки, когда все огороды были засажены и, упомянутая картошка везде буйно цвела, и даже кое-где, давала плоды. Пришёл он босой, в почти новой ватной фуфайке, снял свою шляпу и тыльной стороной руки вытер сильно запотевший лоб. Как обычно, от него разило дешёвой самогонкой. Но он утверждал, что этот запах у него появился чуть-ли не со дня рождения, как утверждала его покойная мать, царство ей небесное. А сам он даже не помнит, когда последний раз его губы прикасались, к чему- нибудь подобному. Вот тогда я ему и предложил эти сапоги. Дескать, сейчас ты можешь проходить и босой, но придёт осень. Но у Ванятки было чувство гордости и он мог её очень умело демонстрировать, не обижая собеседника. Вот если-бы картофельный вопрос решился положительно, он бы взял сапоги, как плату за свои неоценимые услуги. Ванятко знал, что я выброшу сапоги где-то рядом, там он их и подберёт. Мы хорошо понимали друг друга. Но если сапоги на нём ещё торчали, то никакая самогонщица не захотела их взять.
Всё началось, когда он продал трактор. Ванятко - тракторист. Тогда он ходил почти в новой шляпе, ещё не испачканной соляркой, и хоть и с истертыми каблуками наружу, но совсем целыми щтиблетами коричневого цвета. В нагрудном кармане торчала большая расчёска и прежде, чем завести диалог по какому-нибудь вопросу, он вынимал её, расчёсывал, не снимая шляпы, оставшиеся задние пряди волос, внимательно рассматривал расчёску, не осталось ли на ней, Боже упаси, вырванного волоска. Не торопясь, засовывал расчёску обратно и тогда пожалуйста, он к вашим услугам. А обращались к нему по вопросам, чего - нибудь подвезти, благо трактор был с разбитым, но ещё дышавшим на ладан, прицепом. Официально он вывозил опилки с кооперативного столярного цеха. Загружал он их из бункера сам. Это давало ему возможность под опилки положить кусок доски, когда никто не видит, а иногда и сами столяра прятали пару досок под опилки и указывали адрес, куда их отвезти. Поэтому столяры скрывали от начальства его безобидные шалости. Но это - же самое начало романтических девяностых. Всё рассыпалось. Ещё никто не знал, в какой стране живёт. Каждый ощущал эту катастрофу и каждый надеялся всплыть, да ещё хорошо всплыть, на её мутной волне. Что там творилось с банками и деньгами никто не может разобраться до сих пор. Но столярам выдавали зарплату оконными переплётами, шахтёрам углём, продавцам магазинным товаром, а строителям кирпичами. Деньги, если они были, держали на самый экстренный случай. Таким экстренным случаем Ванятко и пользовался. Чтобы отвезти опилки на свалку, нужно было заправилам мусорных куч заплатить деньги. И начальник цеха, скрипя сердцем выдавал Ванятке десять рублей. Однако Ванятко находил частных клиентов и с успехом продавал, никому не нужные опилки. А где мусорная свалка, я полагаю, он так и не знал. При безденежье, самым ходовым товаром, является самогон. Ну сами посудите, не отдавать же опилки даром. И Ванятко брал. Таким образом, жизнь успешно протекала два или три года. Кто там их считал. И сами посудите, не выливать же заработанный самогон в унитаз. И Ванятко пил. Ну кто в России не пьёт? Тем более тракторист. Подымите руку, кто видел тракториста без красного носа? То-то!
Однажды Ванятко приехал без прицепа. На вопрос, где прицеп, Ванятко ответил:
- Где прицеп, где прицеп? Трактор-то старый, бак протекает и солярка кончилась. Я так намучился, пришлось пеши добираться до заправки и там на коленях просить, чтоб дали ведро солярки в долг. А какие времена? В долг не дают, пришлось оставить в залог прицеп.
- Как же ты оставил прицеп, если, как ты говоришь, добирался до заправки пеши?
- Ну вы же меня знаете. Я, как честный человек, потом подъехал до заправки и оставил прицеп, пока не расплачусь за солярку.
Такому объяснению поверили пятьдесят на пятьдесят, но все - же дали деньги на солярку, чтобы выкупить прицеп. На следующий день Ванятко не приехал вообще. Но этому не придали большого значения, так – как случалось, что он оставлял трактор на ночь возле своего дома. Но когда он не приехал ещё и на следующий день и ещё на день, а бункер заполнился опилками, забили тревогу. Послали за Ваняткой старый драндулет (так называли сорок первый москвич) и привезли Ванятку, но без трактора. В пределах видимости трактора не оказалось.
- Ты что себе позволяешь?- спросил начальник цеха. -Ты почему на работу не ходишь?
- А я уже не работаю.
- Как не работаешь?!
- А я уволился.
- Ты что несешь, кто тебя увольнял? Хотя с этой минуты, считай себя уволенным!
Ванятко согласно кивнул и на его лице появилась самая невинная улыбка.
- Ну, чёрт с тобой, не хочешь работать, найдём другого. Где трактор?
- Трактора уже нет.
- Что значит нет!
- Я его продал - ответил Ванятко очень спокойно, но как- бы извинясь. - Миле нужно было купить сапоги, вот я и продал. Как быть женщине без сапог. А будет зима…сам понимаешь, не маленький.
Начальник цеха остолбенел и поперхнулся от злости и неожиданности. Он хотел броситься на него с кулаками, но его остановила эта невинная и обезоруживающая улыбка на лице у Ванятки. Немного поостыв, он спросил спокойней, но строго.
- Как ты мог продать чужую вещь?
- А я его приватизировал.- Начальник цеха опять поперхнулся от такой наглости и злости.
- Идиот! Что ты буровишь? Ты знаешь, что для этого нужно, да и кто тебе разрешит? Отвечай где трактор! Немедленно!- Ванятко заменил свою улыбку на очень мирную и невинную гримасу. Секунд сорок спустя, мирно ответил.
- Ты же приватизировал цех. Этот цех был раньше филиалом мебельной фабрики, а когда пришёл Горбачёв, дай Бог ему здоровья, ты приватизировал цех и теперь он твой, потому что ты работал начальником цеха. Я тоже работал начальником трактора. Я на нём ездил, теперь я его приватизировал и он мой. А со своей вещью я могу делать всё, что сам захочу, ты же не маленький, сам понимаешь.
Как ни крути, но возражать было нечего. Тем более, что стал собираться народ и было страшновато, что ещё какой-нибудь станочник захочет, по примеру Ванятки, приватизировать станок. Хотя это трудновато, так как станки не мобильные, не то, что трактор. Да он и не очень переживал. Он знал, что трактор найдётся, не даром его крышевали «братки» из местной банды, как их называли тогда - реальная власть, да и у милиции был кто- никто из начальства, к кому он мог обратиться по понятиям. Плюс к тому, начальник налоговой полиции, был хоть и дальний, но родственник. Это много значило. Уже спокойно он сказал:
- Это тебе так не пройдёт - повернулся и хотел уйти.
- А зарплату вы мне выдадите сейчас или насчитаете в конце месяца? - Начальник цеха уже не мог удержаться и закатился демоническим хохотом.
Трактор конечно через день нашли и доказали его принадлежность. Документы, хоть и липовые, на него были. Покупатели такому серьёзному патронажу перечить не стали и о возврате денег даже не смели подумать, но на сердце зарубочку оставили. Через какое - то время они нагрянули к Ванятке скопом. Когда увидели, что с него взятки гладки, посадили в машину, вывезли в полуглухие кварталы города, там сняли с него всю одежду, кроме трусов, ботинок и шляпы и вышвырнули из машины. Одежду, на обратном пути, брезгливо выбросили, но расстроились тоже не очень. Деньги за трактор заплатили мизерные. Ванятко не был жадным.
Что делать. К такой экипировке Ванятко не то, что не привык, но не был готов. Он решил спрятаться и дождаться вечера. А время - часа три дня. Недалеко, возле забора, рос роскошный куст сирени. Вот он и примостился между сиренью и забором. Однако, долго ему не пришлось просидеть по двум причинам. Во-первых, хоть это и юг России, но на дворе конец октября, без штанов и рубашки долго не просидишь. А во-вторых, за забором на цепи, бегал огромный хозяйский пёс. Бедное животное вообще не ожидало такой наглости, чтобы так запросто, да ещё без портков кто – то там маячил. Он неистово лаял и рвался с цепи. По всему околотку ему, с возмущением, отзывались другие собаки. Собаки Ванятко не боялся, цепь была толстая. Но этот лай мог привлечь внимания хозяев, да и соседей, и придётся отвечать на ненужные вопросы. Такие две причины, в совокупности, заставили его добираться домой умеренной рысью. У одного забора, по пути следования, на скамеечке, сидели, не очень молодые, но и, не очень старые, две дородные дамы. Они щелкали семечки и перемывали кости ближайшим соседям. Ванятко бежит мимо.
- Ты глянь! Он или вырвался вперёд или сильно отстал, видишь, аж язык высунул.
- Скорее вырвался вперёд, - ответила другая дама, - я уже сижу здесь давно и чтобы кто - то пробегал, не видела. Минут за пятнадцать до этого, два двоечника, из восьмого класса «Б», прогуливали уроки и, возле забора школы, тайно курили, изображая себя, друг перед другом бывалыми мужиками.
- Смотри, смотри, дядя Ваня! От здорово! Побежали за ним, там что-то интересное. Двоечники вообще интересуются всеми событиями жизни, кроме, конечно, школьной программы. Получилось так, что минут через восемь, двоечники продефиллировали рысью возле знакомых нам дам.
- Вот видишь, я ж говорила, что вырвался вперёд, вон остальные за ним плетутся, только почему-то эти одеты, да ещё с рюкзаками, а он в спортивной форме.
- Хм, так- то ж авангард.
Это событие, как-то само собой заглохло и дальнейшего развития не получило. Только вот Ванятко напрочь отказался работать по официозу, как он сам выражался. Ходил, кому огород, кому ещё что-то и так добывал на свои, сугубо личные, нужды. Видимо пенсии ему хватало. Хотя он не знал, какую пенсию он получает, лишь догадывался о дате её получения. Один день в месяц Миля была излишне улыбчивая и наливала ему к обеду сто грамм самогона. К чему- бы это?
Так вот. Стоит Ванятко в своей шляпе у забора.
- Чего тебе, Ваня?
- Дай десять рублей.
- Зачем тебе десять рублей?
- Дай десять рублей, я тебе очищу двор от снега.
- Но у меня двор очищен.
- Снег ещё нападает, дай десять рублей.
- Ваня, ну я ж тебя спрашиваю, для чего тебе десять рублей.
- Миля сварила борщ, а без хлеба борщ – не борщ. Пойду куплю пол - булки хлеба.
- Ваня, я тебе дам булку хлеба. У меня одна лишняя.
- Нет, твой хлеб чёрствый, а Миля любит есть борщ со свежим хлебом.
- У меня хлеб свежий, я его полчаса, как купил.- Для Ванятки это был удар ниже пояса, но через секунд тридцать он нашёлся.
- А какой у тебя хлеб чёрный или белый?
- Ну конечно, белый.
- Нет, Миля любит чёрный. Дай десять рублей.
- Не дам я тебе денег, я знаю, для чего они тебе нужны. - На лице его появилась страдальческая, но невинная улыбка. Он постоял еще секунд тридцать, повернулся и медленно пошкандыбал. Фигура его сгорбилась, казалось, он взвалил на себя килограмм пятьдесят. Мне стало жалко его и я позвал:
- Ваня! Он медленно остановился и подошёл ко мне. В глазах его пылала какая-то неуверенная надежда...
- Ваня, на тебе двадцать пять рублей, но ты, всё-таки зайди, купи хлеба.
- Нет, двадцать пять не нужно. Только десять. Те, пусть ты мне будешь должен. Ещё пять рублей добавишь и два раза дашь мне по десять.- Получив деньги он ушёл в нужном ему направлении, но уже походка его была какая-то юношеская с задором.