(Название взято у песни группы Nirvana - Smells Like Teen Spirit)
Во рту было сухо как в Сахаре, и Дин с каким-то злым юмором отметил, что поделом. Наверняка это всё та девчонка с родинкой в форме звезды – высосала у него всю влагу из тела. А ведь ему был послан знак в виде этой идиотской родинки: не связывайся с еврейкой, тебе же хуже будет.
- Эй ниггер, ты чего такой кислый? Я сегодня на завтрак ела хлопья, так у меня молоко в желудке свернулось, как на тебя посмотрела.
Смачный поцелуй в щеку, и одноклассница отпрыгнула от него, изображая рвотный позыв.
- Да ты ходячая помойка, друг! Ты где сегодня ночевал?
- Не помню, - честно ответил Дин, - у неё была родинка в форме звезды и стопроцентное отсутствие венерических болячек.
- Зато у тебя их, небось, букет, - фыркнула девушка, - ты хоть не забыл про резинку, придурок?
- Да не помню я таких подробностей, - огрызнулся Гертнер, - может, мы вообще не спали!
- Не может, - со скептичным выражением лица отозвалась Миранда. – Напомни мне хоть единственный раз, когда микс из тебя и девчонки – особенно, пьяного тебя и пьяной девчонки – не заканчивался союзом нефритового жезла и красной пещерки?
- Господи, какая же ты отвратительная, - отмахнулся от неё парень.
- Эй, это не я тут воняю на три квартала вперед, лишив днем ранее очередную невинную девственницу её самого главного сокровища.
- Люблю тебя, Эм.
- И я тебя, Ди. Но тебе всё равно надо помыться, поэтому литературу с этим неудачником Лоузесом мы пропускаем. Отца дома нет, если ты об этом волнуешься. Хотя, вряд ли волнуешься – ты же знаешь, что его дома нет никогда.
*
В воздухе витал запах свежескошенной травы – она обожала этот запах. Ветры Сибири раздували её золотистые волосы, а веревочки, сплетенные из оленьей кожи, трепетали на ветру, словно были живые и хотели летать.
Любочка тоже хотела летать. Она смотрела на прекрасный медленно розовеющий горизонт и читала про себя молитву Великой Матери. Мать отвечала ей шелестом мягких трав, дрожащими веревочками и безграничным спокойствием, царившем в её душе.
Это было её последнее утро здесь, в Сибири, в домике у дедушки, который души не чаял во внучке. Они вместе собирали мяту и заваривали по вечерам чай – он учил её лекарскому искусству, а она читала ему, полуслепому, книги. Электричества тут не было, не считая двух мигающих маленьких лампочек в туалете и на кухне – после заката они зажигали газовые лампы и свечи. Охраной им был гигантский волкодав Сеня, который обожал клубнику и кроликов.
Это было её место, не то, что душная квартирка в пыльном городе, пусть квартирка была пентхаусом, а пыльный город – мегаполисом. Любочка ненавидела то жилище всем сердцем – ей мило было в Сибири, у дедушки, где она собирала травы и каждый рассвет приветствовала Великую Мать.
Но это был её последнее утро – в скрипе широких ветвей вековых деревьев девушка угадывала, что большая черная машина со скользкими кожаными сиденьями и кондиционером, от которого хочется чихать, уже едет. И на переднем сиденье, рядом с водителем, который, не мигая, следит за дорогой, слушая редкие сообщения от коллег в белом наушнике, провод которого прячется в черном деловом костюме, рядом с этим телохранителем сидит её мать – несомненно, в платье и с маленькой сумочкой из крокодильей кожи наперевес. Собственно, Ирена Смирнова являлась в воображении дочери живым воплощением её любимого животного. Длинное лицо и неизменный бутылочно-зеленый цвет в одежде, выступающий подбородок и не менее выступающий твердый характер.
Любочка боялась матери. Потому что та решила разлучить её с местом её души, потому что она не верит в Великую Мать и считает, что дочь медленно сходит с ума, находясь с чокнутым стариком.
Чего девушка не знала, так это того, что Ирена не менее сильно боялась своей дочери. Потому что та видела и слышала вещи, недоступные женщине. Потому что отказывалась от жизни и других людей. Ей нужны были друзья и нужно было общение – Ирена любила свою дочь и была готова заслужить её ненависть, если так было нужно.
А Любочка ненавидела. Ненавидела черную машину с тонированными стеклами, водителя-телохранителя, и мамину сумочку из крокодильей кожи. Они отрывали её от волшебства и её тихой гавани.
В мире её ждали только боль и несчастья. Девушка знала это, ибо так сказал ей ветер и солнце, медленно поднимающееся над горизонтом.
Ирена Смирнова решила отправить дочь на учебу заграницу. Пусть повидает мир, познакомится с кем-то, влюбится – пусть поживет, прежде чем ей исполнится восемнадцать и она запрет себя в монастыре из соломы и танцев с бубном.
*
Дин Гертнер жил сегодняшним днём и никогда не задумывался о последствиях и будущем. Парень нормально учился – талантами в этой стези он, конечно, одарен не был, но под рукой всегда была какая-нибудь бабенка, которая была рада подтянуть его по любым предметам – к сожалению, Миранда смыслила в тригонометрии еще меньше его. Нравится всем было легко и приятно – полюбить его при первой же встрече было неизбежно, уж слишком он харизматичен и неконфликтен. Он был звездой школьного футбола и обещал стать капитаном команды после выпуска Нико Вайнштейна. Который, кстати, был, наверное, единственным человеком, на дух не переносящим Гертнера. Впрочем, взаимно.
Дина бесконечно бесил этот меланхоличный-безразличный взгляд Вайнштейна, его пространственные суждения и полное незнание реальной жизни. Казалось, этот парень жил в своем мире, вакууме, и считал себя слишком хорошим для обычных людей. Гертнер решительно не понимал, как Миранда могла встречаться с этим высокомерным идиотом, который ищет какую-то Истину и игнорирует свои возможности. У Нико было это всё с рождения, но казалось, будто ему это совершенно не нужно. Он не ценил того, что имел – ни капельки.
Элейн только улыбалась, когда Дин возмущался, заведенный после очередной стычки с этим еврейским айсбергом.
А потом Вайнштейн взял, да помер. И за это Дин ненавидел его, казалось, больше всего. За то, что не нашел эту свою Истину и совершил самоубийство. За то, что бросил Миранду, которую два дня спустя нашла одноклассница. Наглотаться таблеток – о, как это было в её духе! Гертнеру хотелось воскресить этого ублюдочного слабака – чтобы собственноручно убить его.
Именно такие мысли промелькнули у него, когда ему позвонила встревоженная, испуганная Сноу. Он рванул к особняку Элейн, вспоминая все ругательства и понимая, что в присутствии Евы никогда в жизни не сможет произнести их вслух. Блондиночка чуть не рыдала, не зная, как поступить – они вызвали скорую и половину ночи сидели в приемной, пока эту безмозглую дуру откачивали.
Гертнер хотел провести девушку, но та уперлась и сказала, что не хочет домой. Пришлось вести её обратно к Миранде – ни за что в жизни Дин не повел бы эту принцессу к себе домой.
Как обычно, хозяина дома не было, поэтому подростки без проблем прошли в комнату с пушистым ковром и миллионом ловцов снов и колокольчиков, висящем с полотка. Они сидели, обнявшись, и болтали о всякой чепухе – пока не поцеловались прямо там, на пушистом белом ковре их подруги, которая чуть не умерла пару часов назад в этой самой спальне.
Дину – впервые с тринадцати лет, когда они с Мирандой решили поэкспериментировать и стали друг у друга первыми – стало стыдно за секс. Он накрыл спящую одноклассницу и ушел, никому не рассказав после, что переспал с принцессой Евой. Даже Миранде. Особенно Миранде.
Когда Элейн пришла в школу, она села напротив друга и сообщила, что чуть не отбросила коньки. Дин притворился, что не знал.
- И знаешь, я кое-что поняла, когда меня бросало из обители Иисуса-Суперзвезды, где мне махала ручкой Эми Уайнхауз и Курт Кобейн готовил мне приветственный коктейль – и я очнулась в больнице, и голова трещала, а сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из груди – я почувствовала, что опустошена. И когда меня привезли домой – а на моей кровати спала вестница Девы Марии – ты знаешь, я не верю во всю эту религиозную муть, и пусть твой любимый Аллах, чьим заповедям ты не следуешь, покарает меня, но в тот момент я чувствовала, что с минуты на минуту начну петь гимн “Tell out my soul the greatness of the Lord”. Я увидела лежащую у меня в кровати обнаженную диву – и она была такая красивая, такая… непорочная и светлая, что я расплакалась. Тогда она проснулась – и обняла меня. Я влюбилась, Ди.
Ева вела себя с ним, как прежде – на громкое признание Миранды она отреагировала тихим “Спасибо” и званием лучшей подруги. Несомненно, девушка решила, что ей это всё приснилось. Дин не смел рушить эту невесомую фантазию.
А потом, спустя год, она поменяла свое место в классе, сев за парту с Маем. Дин боялся, что на этот раз позвонить ему и сообщить, что Миранда снова наглоталась таблеток, будет некому. А может, ему просто не хотелось находиться дома, а девчонку на ночь он так и не нашел.
Миранда гордо повесила ему на запястье фенечку из красных ниток и вытащила из-под кровати блок с пивом.
Спустя какое-то короткое время, показавшееся Дину мгновением, в их класс пришла новенькая. Её звали Лав, она приехала из далекой холодной Сибири, и личико её, в форме сердечка, светилось изнутри.
*
Дин не задумывался, сколько уже стоял вот так вот, зачарованно глядя на то, как девушка танцует, а солнце блестит золотом в её волосах. Он ушел со стоянки, где царила идиллия принцессы и её волка – смех Евы слышался по всему холму, а от внимательного черного взгляда Роуга было не скрыться на открытом пространстве. Миранда сидела поодаль, присоединившись к старосте, его другу с нездоровой кожей и пышной рыжей молчунье Валери. Лав не было, и он пошел искать её.
Лав нашлась, танцующая в рассеянном солнечном свете. Её голые ступни будто бы не касались земли, а руки со шнурками из кожи трепетали от движения. Она не понимала, насколько скучала по этому, пока их класс по литературе не отправился в эту поездку. Наконец-то впервые за долгое время в её душе воцарилось спокойствие. Ей безумно хотелось открыть Великую Мать Миранде, показать, насколько прекрасна эта связь между человеком и природой.
Лав хотелось, чтобы она почувствовала истинную любовь.
Гертнеру безумно хотелось переспать с этой нимфой. До боли в паху, до отчаянного скрежета зубов. Миранда глядела на него и хохотала. А он пытался понять, как в этом мире получилось так, что из всех людей на планете его угораздило запасть на девчонку, которая сохнет по его подруге.
Его тянуло к ней просто нечеловеческой силой – Дин физически не мог находиться далеко от неё. Иногда парню в голову приходили мысли, что он просто сошел с ума.
Новенькая его страданий явно не понимала, потому что отказывала. Жестоко. Она не гуляла после школы, была занята на выходных и вообще не контактировала ни с кем, кроме чертовой Миранды. Фригидная лесбиянка!
Когда Элейн, восхитившаяся новой игрой, прикладывала горячие ладони к грудям неприступной сибирячки, Дину хотелось волком выть. Но подруга неожиданно резко успокаивала его.
- Да она же соблюдает целибат, - выплевывала, словно оскорбление, девушка, - когда я попыталась развести её на секс – такого я пока еще не пробовала, интересно было – жуть, да и она хотела бы, я же по глазам вижу! – она резко подобралась вся, сказала, что хранит невинность. Да для кого её хранить-то, двадцать первый век на дворе!
Парень видел это однажды. Лав, взъерошенная, словно воробей, испуганная почти что, избегала хищницы Миранды как огня.
- Я знаю, что ты не любишь меня, - в её голосе звенели обида и неподдельный гнев, - это не произойдет так, понятно?
Девушке с гривой каштановых кудрей и россыпью апельсиновых веснушек понятно не было. Она ворчала, пыталась снова и снова, но наталкивалась на железную стену.
А Дин смеялся до слёз. Он был счастлив.
*
Хоть друзья шутливо и звали его ниггер, все знали, что африканской крови в нем меньше, чем в Еве Сноу – азиатской. Его родители приехали на заработки лет тридцать назад и не имели ничего, кроме выводка детей в количестве пяти штук. Дин не мог сказать, что не любил семью, но тем не менее, домой приходить он ненавидел, оттого сбегал каждую ночь. В их двухкомнатной квартирке воняло чем-то прокисшим, обои свисали клочьями, а еще постоянно отключали воду.
- Расгулла, придешь ко мне на следующим матч? Это финал, - расчесывая длинные волосы сестры, спросил он.
- Конечно, ты же капитан, - девочка изо всех сил старалась усидеть на месте, - я возьму Сайруса, если его опять не оставят после уроков. В прошлый раз его оставили. Он всё время дерется с другими мальчишками.
- Мам, ты придешь? – стараясь перекричать шум работающего с перебоями радио и бесконечные крики, осведомился парень.
Женщина с узким усталым лицом на секунду выглянула из кухни.
- Прости, не получится, у меня запланирована стирка, - скорее прочитал по губам, чем услышал Дин. – Желаю удачи. Ты пойдешь сегодня?
- Конечно, пойду. Возьму с собой Сайруса, если не возражаешь. Он давно не видел отца.
- И Салмана, дорогой, возьми Салмана. У Расгуллы вчера начались периоды, мне необходимо поговорить с ней наедине.
Дин кивнул и поцеловал сестру в затылок, думая о том, что в чем-то всё-таки понимает Вайнштейна. Если бы кто-нибудь тронул его сестру, он бы тоже озверел, наверное. Особенно если это кто-то, кому он не доверял.
С надзирательницей он был на короткой ноге после того, как они один раз сходили в бар и перепихнулись в туалете. Ну ладно, не один, раз шесть. Она была третьей еврейкой на счету Гертнера, но, в отличие от двух других, девчонкой была приятнейшей.
Она проводила парня в комнату для переговоров. Отец и старший брат уже сидели там – оба бородатые, как черти.
- Динар, Салман, Сайрус! – они крепко обнялись. – Вы сегодня без дам?
- У мамы стирка, а Расгулла ей помогает, - объяснил старший из пришедших.
Леопольд Гертнер был мошенником всех сортов. Рос в небогатой семье и просто однажды понял – как он любил говорить сыновьям – что не сможет зарабатывать законно. Но всё же работает честно – потому и отсидел уже во всех странах, в которых только не побывал. С будущей женой он познакомился в Мумбаи, где пытался облапошить разнообразных спонсоров, притворяясь режиссером из Болливуда. Она увлеклась привлекательным шарлатаном, и вот они двинулись прочь, прячась от властей и в надежде найти работу. Леопольд же и дал им ласковые англизированные имена, называя их полными, заботливо подобранными матерью, только в редких случаях. Старшему, Джая, было уже двадцать шесть, и он пошел по стопам отца, оставляя на восемнадцатилетнего Динара всю ответственность за мать, шестнадцатилетнего Сайруса, двенадцатилетнего Салмана и десятилетнюю Расгуллу.
И Динар работал в забегаловке, в книжном на углу, летом – мороженщиком, подстригал газон, осенью убирал листья, зимой – снег. Миранда помнила их дни рождения и дарила подарки – всегда удивительно практичные и нужные. Салман замечательно рисовал и продавал открытки ручной работы, а Сайрус случайно попал мальчиком на побегушках в гольф-клуб. В общем, если кто спрашивал, парень резко обрубал собеседника.
- Мы не бедствуем и не нуждаемся, - безапелляционно заявлял он.
Сайрус в таких случаях сразу лез с кулаками.
Они навещали Леопольда и Джая в среднем дважды в месяц, и Динар подходил к этому ответственно, обязывая к тому же братьев. Он смотрел на отца и старшего брата в оранжевой форме, доказывая самому себе, что у него всё будет по-другому.
И одновременно видя собственное постаревшее отражение.
*
Огромное здание встречает Лав умиротворяющей тишиной, прерываемой человеческим дыханием. Люди молятся Богу, и она, ведьма, преклоняет колени, чтобы присоединиться, чтобы почувствовать прохладу плит и биение людских сердец.
Но её подрывает на ноги, когда она видит вошедших. Мужчина и женщина проходят вперед, оставляя тех, что помоложе, неловко мяться у выхода. Один из них ей не знаком, а второй, чуть выше среднего роста, рыжеволосый, с острым подбородком и торчащими ушами – староста её нового класса!
Чувство общего уединения пропало, девушку снова затошнило. Она прижала руки к ушам и сбежала, не в силах более терпеть давящую силу чужого Бога. Она пробовала, но обманула саму себя.
*
Вечером в парке её ждет Дин. Они наблюдают за облачками пара, выходящими изо рта, когда они пытаются что-то сказать. Они просто гуляют. Дин признался ей в любви на дне рождения Миранды, и Лав поняла, что Мать не забыла про неё. Просто она искала успокоение не в тех местах.
Когда он пытается снять с неё футболку с длинными рукавами, она молча натягивает одежду обратно. И он понимает, просто прижимает её к себе и целует в висок.
- Когда тебе исполнится восемнадцать, я сделаю тебе предложение, мы поженимся и займемся любовью. А пока мне достаточно, правда. Сначала мне казалось, что если я не пересплю с тобой, я просто разорвусь, умру на месте. Но знаешь, сейчас я понимаю, что люблю тебя. Просто люблю. И буду ждать столько, сколько потребуется.
И Лав улыбается, гладит его по щеке.
- Спасибо.
Когда Дин уходит, тоска по ветру, обдувающему лицо и сладко-свежему запаху трав возвращается. Гертнер красивый, ей нравится смотреть на него, на кучерявые черные волосы, на лицо с правильными чертами, на мышцы, перекатывающиеся под оливкового цвета кожей, на плечи и большие ладони. Он любит её и он вот уже месяц как встречается с ней и месяц как не пахнет другими женщинами. И Лав хочется прикоснуться к нему, ей хочется позволить ему снять футболку с глупым принтом и отдаться ему, как отдавалась она волшебству Великой Матери, как отдавалась ветру и шелесту в кронах деревьев.
Она дотрагивается до внутренней стороны бедра, туда, где еще горит невидимый отпечаток его большой ладони. По комнате разносится полу-стон-полу-всхлип. Девушка снимает одежду и стоит, нагая, перед зеркалом. Золотистые волосы прикрывают грудь, а ладони тянутся закрыть даже перед собственным взглядом низ живота.
Он просто не поймет. Испугается. И сбежит.
Это поймет только Великая Мать, поэтому пусть всё останется так. Пусть она встречается с Дином Гертнером, пока он любит её. А потом ей исполнится восемнадцать, и она сбежит домой, к дедушке, в Сибирь.
Приглушенного света лампы хватает, чтобы осветить светлую кожу, покрытую темными ожогами и шрамами от бесчисленных порезов.
Ирена Смирнова думала, что если они переедут, дочь прекратит причинять вред самой себе. Любочка начала писать стихи, познакомилась с неплохим парнем – могла, конечно, найти кого-то и получше, но она же за него не замуж выходит, да и он любит её беззаветно. Когда она попыталась предупредить его и её проблемах, он просто отмахнулся.
- Я выслушаю, если она сама расскажет, - с улыбкой объяснил он, - всё остальное не имеет значения.