Мохнатый, выросший на ветке иней, красотой своей оттягивает ноющую боль и насущные, но вместе с тем неразрешимые вопросы отходят на второй план.
При глотке свежего воздуха, голова начинает входить в щадящий режим, обрабатывая простейшие задачи. Такие как: пить или не пить.
Одно из прекраснейших состояний, когда твое спокойствие в этот момент зависит только от тебя самого.
Не от ханжей родственников, взявших с тебя всё до последнего, котами из сказки кричащих все МАЛО, МАЛО.
Не от женщин – приручавших тебя, а затем наплевавших. Не важно, что ты делал для них всё что мог, и даже молчал для них, чтобы только не поняли, как на самом деле всё смотрится со стороны.
С твоей стороны, не со стороны прожорливых котов, верных друзей, предателей знакомых, а с твоей…
Впрочем – пить!
Волна умиротворения накатывает, в так «коматозному чечёточную» Баранова я петляю от неуютности к пивной!
***
Зек сидел напротив.
Грубое обветренное лицо, сохранило остатки харизмы. Вор и шулер, широко улыбался и кряхтел, попивая предложенную кружку, после стопоря.
Андрею вспомнились слова первокурсницы, сказанные ему сразу после выздоровления: «Какой же ты старый!» - жалостливо сказала она, после выслушанной ей истории.
«Интересно, насколько я потяну теперь?» - скользнуло у него в голове.
Пропустили по второй, и закусили огурцом.
В пивной были замечательные малосольные. Лучше чем готовила когда-то любая из женщин Андрея.
Руки рабочего человека подкупали, вызывая доверие.
Зек рассказывал про БАМ, пустил слезу за старшего сына, погибшего на стройке, и гордился младшим – отстроившим неподалеку дом.
Выпили за первого сына, поговорили об ушедших идеалах, и продажных женщинах.
Выпили за второго и его семью, с двумя маленькими детишками.
Андрей захмелел.
Он знал, что дома, там, где говорит зек – нет. Что там пустырь, расчищенный под застройку от дедовских гаражей.
Он знал, что работящими руки стали от сноровистой подшивки ватников, а сам мужик вообще не из этого города.
Доброе настроение начало меняться, и нарастало желание драки.
Юркие глаза подводили вора, и Андрею становилось обидно. За себя обидно.
Он работал на ответственной должности и помогал людям, и просто не любил лишний раз посвящать в нюансы близких.
Близких ли?
Муж и жена – одна сатана говориться в народе, а его жены всегда верили в чужие басни, плохо слушали его собственные слова и в итоге – кому нужна была помощь?
Он нащупал нож в кармане, и потянулся пригласить зека покурить…
***
- Знаешь, может ты и правильно сделал, что не пошел к ним сегодня… - сказал я, аккуратно листая подарок Андрея. Подарочное издание Рабле. Страницы пахли новенькими гравюрами Доре, и добродетель книги успокаивала душу.
Андрей вопросительно вскинул бровь.
- Ну, вот чтобы ты сказал, если тебя стали опять обвинять, за невыполненные обещания, за бедную и несчастную судьбу и за то, что ТАМ-то у них было всё, а тут, понимаешь ли, голая задница? М? – я закрыл Гаргантюа и Пантагрюэля, и накатил двести грамм. – Что там было-то? Кто помог поверить в себя и устроится на оплачиваемую работу? Кто вовремя уговаривал, не верить директорам, и остерегал, что те кинуть могут? Кто договаривался с прокуратурой по межгороду? ****ь, АНДРЕЙ! ЧТОБЫ ТЫ СКАЗАЛ, когда зашёл бы к себе домой?!!
Затравленные глаза больного зверя только сверкнули.
Андрей снял с паузы «Жмурки», и Дюжев грубым голосом осведомился у Михалкова:
- А вас-то пороли в детстве?
-Аа-как-же, ПОРОЛИ!
- А вот меня отец в детстве тоже порол, и я до сих пор хочу его убить, и ещё кого-нибудь заодно!..
http://www.proza.ru/2014/03/07/1677