В деревне Гнездово раньше была своя школа, где учились дети с первого по четвёртый класс. Школа была очень хорошая, выстроенная на берегу живописного большого пруда.
Шуре и её сестрёнке Наде в гнездовской школе учиться не пришлось.
Пока они подрастали, школа сгорела, и сёстры вместе со своими сверстниками стали ходить в болошевскую школу, которая была в трёх километрах от Гнездова.
Их первой учительницей стала Серафима Михайловна, добрая и улыбчивая, которую они запомнили на всю жизнь.
В болошевской школе приходящих детей было гораздо больше, чем из самого Болошева, но из гнездовской «компании», (а в ней было девять детей) Шура выделялась трудоспособностью, аккуратностью и совсем не детским умом.
Серафима Михайловна часто в конце урока посылала Шуру в свою комнату - а жила она в том же здании - посмотреть, который час. Не пора ли давать звонок на переменку? Шура вставала из-за парты, проходила через второй смежный класс, потом по тёмному коридору, где в конце, направо, была комната учительницы. Налево была комната другой учительницы - Елизаветы Ивановны.
Подружки Шуры завидовали ей, а одна девочка, Катя, спросила учительницу:
- Почему вы посылаете смотреть время всегда Шуру?
На что Серафима Михайловна мягко ответила:
- Когда научишься понимать на часах время, буду посылать тебя.
В школе был ещё один ученик, который «неровно дышал» к Шуре и к её аккуратным русым пушистым косичкам, мимо которых не мог пройти равнодушно. Это переросток и хулиган Мишка Спиридонов. Он был тоже из Гнездова. Ходил вместе со всей ватагой, но, поскольку был старше всех, чувствовал свою безнаказанность и власть над мелюзгой. Шуру он почему-то задевал чаще других. Все девочки и даже мальчишки его боялись.
Этот ненормальный придумывал разные каверзы, чтобы кого-нибудь обидеть. Дети чаще всего терпели, никому не жаловались.
Но иногда, сплотившись, давали ему отпор... Это бывало после того, когда распоясавшийся Мишка к кому-нибудь «прикладывал руки».
Пожалуй, самой любимой Мишкиной каверзой, из-за которой дети страдали больше всего, была - «топить в мочиле».
Дорога в школу из Гнездова шла по краю леса. Лес - слева, поле - справа. Примерно посередине дороги, километра через полтора, из леса вытекал ручей. Он пересыхал очень редко и то в очень жаркое лето, а замерзал только в большие морозы зимой. В остальное время он был трудно переходим.
Даже лошадь в упряжке с телегой иногда в нём застревала.
Мужики из Гнездова или из Болошева делали через эту бочагу мостки, переходы, кладки... Но весной всё это заливалось водой, грязью, ломалось или сносилось паводком.
Так вот, Спиридонов Мишка часто купал ребятишек в этой бочаге. В самый неожиданный момент он вдруг появлялся откуда-то из леса, пугал переходивших по шатким кладкам ребятишек, выдирал из-под ног скользкие жердины или просто раскидывал кладки, устраивая таким образом нервотрёпку всей ребятне.
Поэтому в минуты, когда приходилось преодолевать ручей, всеми заранее овладевал панический страх и мурашки бегали по коже. Если внезапно появлялся из засады Мишка, страх становился неуправляемым, а в результате спешки ноги ребят, а то и большая часть их одежды оказывались забрызганными водой и грязью.
- Утоплю! - орал страшным голосом Мишка и бил по воде жердиной. А так как Шура от страха визжала громче всех ребят, довольный Мишка кричал:
- Шурку мне дайте! Дайте мне сюда Шурку! Вот я её!
Из-за этого ребята часто опаздывали на уроки или приходили в школу с мокрыми ногами. Таких страдальцев Серафима Михайловна разувала, натягивала им на ноги теплые носки, а их обувь сушила на своей печке.
У Шуры и Нади всегда была хорошая обувь: добротные, часто со скрипом, башмачки на осень и весну, и тёплые сапожки на зиму. Сестёр хорошо одевали. А так как у девочек были ещё сёстры - и старше, и младше их, всего восемь сестёр, - папашка их два раза в год привозил из Москвы всё, что требовалось, знал, кому, что нужно в первую очередь.
Тем обиднее было детям из-за этого разгильдяя Мишки часто ходить с мокрыми ногами, а иногда и простужаться.
Своих родителей Мишка не слушал, а Серафиму Михайловну не боялся - делал что хотел. Тогда Серафима Михайловна решила ребят отпускать из школы первыми, а Мишку оставляла после уроков на полчаса. В такие редкие дни, когда ребята переходили ручей сами, они, конечно, оставались сухими и довольными. Но Мишка назавтра мстил им ещё удалее. Зная это, ребятня договаривалась идти в школу пораньше, пока Мишка спал. А иногда их провожал в школу чей-нибудь дедушка.
Так вот, значит, был этот Мишка Спиридонов для ребятни, да пожалуй и для взрослых, в каждом их деле - помеха. Ни один праздник в деревне не обходился без каких-нибудь Мишкиных чудачеств, а то и хулиганских выходок. Били его за это, осердясь, все вместе, учили по-всякому, а он как был хулиганом, так им и оставался.
У Шуры с Надей были две близкие подружки: Маришка Комиссарова и Вера Бодина. Девочки очень разные. Заводилой в компании была шустрая и весёлая Шура. Сестрёнка Надя в противовес ей была спокойной и мечтательной. У Маришки был очень, красивый, говорили - медный, голос. А Вера была сама красавица. Их сближала не только учёба в одном классе. Они вместе играли, ходили за грибами и ягодами, ловили карасей в пруду.
В дождливые дни любили засесть где-нибудь в укромном уголке с хорошей книжкой и обязательно по очереди читать вслух. Со временем это занятие нравилось им всё больше и больше. Они тянулись к хорошей книжке, и вскоре это дало свой результат. Девчата хорошо и чисто говорили, не глотали слова, на вопросы в школе отвечали быстрее и правильнее своих сверстников.
Все деревенские праздники девчата проводили тоже вместе. Каждый год на Троицу они сначала ходили в Овсянище за берёзовыми ветками, наламывали целые охапки, а приходя, украшали свои дворы и дома. Овсянище – это тот лес, по краю которого дети ходили в школу.
Кто и когда его назвал Овсянищем и почему, никто не знал. Но за любой ягодой и грибом ходили только в Овсянище.
И близко и всегда, - наверняка!
После того, как все свои дома, снаружи и внутри, были украшены берёзовыми веточками, подружки, по традиции, опять уходили в Овсянище. На этот раз каждая несла с собой по два сырых яйца.
Яйца обязательно брались тайно - из гнезда, из-под курицы. Такая была договорённость. В доме было полно яиц в кладовке и на кухне, но эти яйца не принимались. Брали с собой бутылку молока, сковороду и спички.
В Овсянище, на излюбленной поляне, разводили костёр и жарили яичницу с дымком. Песни пели вместе и по очереди, смеялись, рассказывали разные истории и, конечно, танцевали.
Были две причины, которые могли прервать этот весёлый праздник: наступление темноты и внезапное появление Мишки Спиридонова.
- Ну, вот и попраздновали, - огорчённо говорили девчата, завидев Мишку, и старались быстрее затушить костёр. От дурака ведь можно ожидать чего угодно. Он мог и сковороду перевернуть и, завладев огнём, всё Овсянище сжечь.
Ведь было уже подобное.
Однажды на масленицу Шурин и Надин папашка прикатил пустую бочку из-под дёгтя. И, как водится, под вечер был большой костёр. И вся деревня собралась возле, с гармошкой. Плясали и пели песни. Мальцы и девчата водили хороводы. Один Мишка, как ненормальный, носился с подожженным факелом. И ругали его, и упрашивали не носиться - не успокоился, пока не поджёг собственную ригу. Так и сгорела. Еле дом от огня отстояли - хорошо, вся деревня была в сборе. Вот такой устроил праздничек!
В церковь папашка водил сестёр один раз в год, на Пасху. Слушали пасхальное пение, смотрели на крестный ход. А если к тому времени не выдерживали и сон побеждал - уходили домой раньше. Так было и в тот раз. Дети ушли домой и легли спать. И спали уже, когда прибежал запыхавшийся папашка и стал тормошить их, говоря:
- Вставайте, вставайте скорее! Будет фейерверк! Будет салют! Вы никогда не видели. Быстрее, а то не успеем.
Застёгиваясь на ходу, девчонки, взбудораженные и предвкушающие нечто новое и удивительное, весело побежали с отцом обратно к церкви. Крестный ход закончился, а народ ещё не разошелся, словно знал, что самое интересное ещё впереди.
Из стоявшей рядом с церковью, на небольшой площади, военной летучки вышли несколько людей в военной форме. Трое из них, с ракетницами в руках, встали посередине, а человек пять начали оттеснять толпу на обочину площади, подальше от стоящей в центре "троицы". Затем, по команде своего командира, "троица" стала залп за залпом выстреливать вверх по три ракеты. Ракеты красиво освещали ночное небо и всё вокруг синими, красными, жёлтыми огнями.
Все громко радовались и кричали ура!
Потом был один выстрел, когда полетели вверх только две ракеты, а третья с шипением вывалилась из ракетницы и упала, как «неживая», на землю, поближе к толпе. Из толпы тут же выскочил Мишка Спиридонов, схватил ракету и снова скрылся в толпе. И только через несколько мгновений, уже где-то в двадцати метрах дальше на территории рядом находящегося погоста, среди крестов, раздался резкий хлопок, и вспышка яркого света выхватила из темноты Мишкину физиономию, полную ужаса...
В больнице Мишка пролежал недолго. Обожжённое лицо зажило быстрее, чем швы на оторванных двух пальцах левой руки.
Одним из любимых занятий Шуры, Нади, Мариши и Веры была рыбная ловля. Рыбу они ловили по-особому - большой сенной корзиной, в том самом огромном гнездовском пруду, который они гордо называли озером, на берегу которого когда-то сгорела школа. Пруд был похож на большой прямоугольник. Одна сторона его, меньшая, примыкала к дороге и была чистой, не заросшей тростником, с твёрдым дном. Эта сторона не зарастала потому, что вдоль дороги деревенские ребята устраивали купальню, когда наступал сезон.
Три другие стороны пруда, метра на три-четыре от берега, обросли тростником и травой-трясинкой. Караси, которых ловили, водились под этой трясинкой. Девчонки, другой раз, пройдут только вдоль одной стороны и то набьют полную холщовую сумку карасей...
Большую сенную корзину ставили на дно, прямо под травку.
Двое держали корзину с боков. Одна девочка шла по травке-трясинке от берега к корзине и с шумом хлюпала ногами, покачивала трясинку, выгоняла карасей из травы. И как только она подходила - корзину поворачивали и поднимали, доставая попавшуюся рыбу.
Её складывали в сумку, висев¬шую на плече у четвёртой девочки. Вечером бабушки жарили карасей, заливая их яйцами.
В тот день у девочек был особенно хороший улов. И даже сидевшие на берегу деревенские пареньки, среди которых был притихший на время Мишка Спиридонов, явно завидовали. Сначала, когда девочки только пришли ловить, мальчишки говорили:
- Ничего не поймаете. Мы вчера все три берега обчистили. И - пусто...
Но когда, с каждым новым подъёмом корзины, в сумке прибавлялось всё больше рыбы, мальчишки попритихли. И только Мишка, скорее от зависти, чем всерьёз, крикнул:
- Завтра мы за раками на Тверцу пойдём. Вот обловимся, так обловимся! Не то, что вы здесь!
- Мы и там вас обловим, - послышалось в ответ.
- Давайте на спор - не обловите!
- Давайте!
- На что спорим?
- Придумаем по дороге...
Надо сказать, после случая со взрывом ракеты девочки жалели Мишку, хоть он и мало изменился. Разве немножко присмирел да как-то по-иному смотрел на их стайку, когда они мимо проходили по улице.
Каникулы, да и лето, были в самом разгаре и поэтому, раззадорившись, по-серьёзному договорились идти за раками - устроить соревнование. Ловить: четыре мальчика на четыре девочки.
На следующий день вышли утром в семь. Идти надо было до Тверцы километров шесть. На месте были в половине девятого. Решили отдохнуть, а в девять, по команде, ловить. Ловить два часа и по свистку - все на берег - сравнивать улов. Около большой орешины кинули жребий.
Слева от орешины, по течению, территория девочек. Справа, против течения, - мальчиков. На что играть, так и не решили, в последний момент Мишка озорно крикнул:
- Больше наловим - Шурку поцелую!
- А меньше наловите - дрыном по шее получишь, - так же озорно со смехом отозвались девчонки, и все стали спускаться вниз к воде.
Шура взяла на плечо пустую сумку, заранее предупредив девочек, что до смерти боится раков и ни за что не полезет рукой ни в нору, ни под камень. Сначала Надя, Мариша и Вера стали ловить возле этого берега, а потом Вера перешла на противоположный и вдруг как закричит:
- А вот и он,голубчик!
Мальчишки еще не поймали, но все повернули головы. Потом кто-то из них тоже радостно закричал. И - пошло-поехало! Шура только успевала переходить от одного берега до другого, от одной девочки до другой. И ей казалось, что девчонки чаще вскрикивали от радости, а она с каждой минутой ощущала в сумке прибавление в весе.
Постепенно группы ребят и девочек расходились от орешины все дальше, а поскольку речка еще делала поворот, то вскоре они совсем перестали видеть друг друга. Потом не стало слышно и радостных голосов.
Девочки стали уставать, а Шура, которая больше ходила, чем все остальные, - больно ранила ноги об острые камни на дне, но терпела. В азарте часто, спотыкалась и ушибала коленки о большие, невидимые в воде, камни.
Течение изменилось, стало убыстряться. Вера, Надя и Мариша орудовали, в основном, около берегов, а Шуре приходилось пересекать реку каждый раз, когда был пойман рак на другой стороне.
Впереди был омут и река как бы делалась шире. Шура стояла около «ползающих по камням» Нади и Маришки, когда Вера, на другом берегу снова поймала большущего рака и победно трясла им над головой. Шура ринулась к Вере и на середине, возле большого выступающего камня, поскользнулась.
Она ударилась головой о камень и даже не успела вскрикнуть, как оказалась вынесенной течением на середину омута, потеряла сознание и стала тонуть. Девчата, когда увидели, что Шуру закружило в омуте, - пронзительно завизжали, но ни одна из них не осмелилась броситься за Шурой в омут.
Они просто остолбенели: стоя с открытыми ртами, как три дуры, орали что есть мочи от ужаса...
Когда Шура, наконец, открыла глаза, на неё смотрели красные от слез глаза Мишки Спиридонова, который делал ей искусственное дыхание.
Вокруг стояла, согнувшись над ней, вся гнездовская ватага. Девчонки ревели в голос. Но как только Шура подала признаки жизни - все закричали ура и запрыгали, как сумасшедшие.
- Мы думали, что ты не очнёшься...
- Да-а, если б не Мишка....
У Шуры было темно в глазах. Очень болела голова. Она медленно села и оперлась на Мишкино плечо.
Голова её упала на бок, и Мишка услышал еле различимый Шуркин шёпот, прямо ему в ухо:
- Спасибо тебе, спаситель мой...