В воскресенье моряки с «Краба» получили увольнительную в город. Борис Фёдоров решил сходить на Плотничную – повидать своего благодетеля. Слегка прихрамывая на ногу, повреждённую при торпедировании «Донца», он пересёк почти весь город из конца в конец и открыл низкую застеклённую дверь пивной с белой занавеской, засиженной мухами. В лицо ему пахнуло тёплым пивным воздухом. В небольшом помещении, полном посетителей, играл граммофон, и громко стучали пивные кружки. Мастеровые, занимавшие почти все столики, пили пиво, и громко толковали о своих делах. Фёдоров огляделся. На стенах висели масляные картины, изображающие закат над рекой и извержение Везувия. Краски были яркие, неправдоподобные, но именно такие и нравились посетителям. Граммофон с оранжевой трубой стоял на буфетной стойке. Возле него худой, костлявый буфетчик, с завязанным горлом перетирал посуду. Лавируя между столиками, к Фёдорову заковылял пьяный мастеровой в мятом картузе со сломанным козырьком. – Морячёк, - Сказал он, покачиваясь и кося глазами, - нет ли закурить? Фёдоров протянул папиросу. Пьяный забормотал, поднося её ко рту: - Враки! Всё враки! Он приблизил сизое, набрякшее лицо к Фёдорову, глянул ему в глаза, погрозил пальцем и пошатываясь, повернул прочь, повторяя свою присказку. Фёдоров подошёл к стойке. Буфетчик поглядел на него мутными глазами, спросил: - Кружечку-с? Облокотившись о стойку, Фёдоров нерешительно проговорил: - Тут мне человека повидать… Буфетчик поджал губы и, снова принимаясь перетирать посуду, сказал: - Пройди за стойку. Фёдоров поднял доску в конце стойки и прошёл в заднюю комнату. Здесь стояли железная кровать с красным тюфяком и сиреневой подушкой, некрашеный столик и табуретка. Вдоль левой стены громоздились одна на другой корзинки из-под пива. Ефим Дрейн лежал на кровати, закинув ноги на её спинку, и курил. Он встал, когда вошёл Фёдоров. Не выказывая ни удивления, ни радости Дрейн протянул ему руку и пригласил сесть. Затем он приоткрыл дверь и велел буфетчику подать пиво. Они сели за столик – боцман с «Таганрога» на кровати, Фёдоров на табуретке. – Ну, как она, житуха, служба царская? – спросил Дрейн в ожидании пива. Русским языком он владел в совершенстве. Живём, хлеб жуём. Обыкновенно, - Ответил Борис. Скоро пойдёшь воевать? – Как прикажут. – Большое дело затеяли, большое дело, - сказал Дрейн. – Ты о чём? – Да о лодке, о заградителе. Борис насторожился. Откуда этот боцман знает о заградителе? О «Крабе» никто не ничего не может знать. Буфетчик принёс бутылки с пивом, кружки, тарелку с мочёным горошком и ушёл. Дрейн продолжал: - А как же? Скрытность - самое главное. Никто и мысли не имеет, что зона опасная. Плывёт себе вражеский капитан, в ус не дует, ан – бац! – а тут мина. Очень здорово. Одна беда – мин на борту маловато. Нет? – Ефим Степанович, ты о чём? Какие мины? Я ничего такого не знаю, - сказал Фёдоров, с деланным удивлением. – Ладно, брось, брат. Мне всё известно, - сказал Дрейн и налил пива. – Мне положено всё знать. На-ка, выпей. Он достал из-под стола полуштоф водки и налил в стаканы с пивом. Водку с пивом я не пью. – Красна девица! Выпей. Фёдоров взял стакан, выплеснул на пол и налил себе чистого пива. – Упрямствуешь? Ну, как хочешь, - со злобой в голосе проговорил Дрейн. – Тогда и я не буду. – Он выплеснул свой стакан и продолжал: - Только ты вола не крути. Сколько ваша лодка мин принимает на борт, пятьдесят или все сто, мне не важно. Из любопытства спросил. Ты мне ответь: деньги ты у меня брал? Брал. Хапнул. – Ты сам предложил, - сказал Фёдоров. – Можешь вернуть? Борис промолчал. Дрейн сам ответил на свой вопрос: - Чёрта с два. Значит, купленный. Точка. Понятно тебе? – Что значит – купленный? – спросил Борис Фёдоров, чувствуя озлоблённость. – Нечего прикидываться. Ты что, дитё малое? За здорово живёшь, деньги в наше время не дают. – Так ты говорил – фонд помощи?... – Дурак! Какой фонд помощи в военное время? Деньги дадены, чтобы – раз! – Дрейн взмахнул руками и прищёлкнул языком. – Понятно? – Ничего не понятно. – Должен ты мне подчиниться - и всё. Вот я тебе скажу: «Потопи лодку», - и ты её потопишь. Дошло? Дрейн засмеялся. – Да ну, брось, - сказал Фёдоров. Дрейн перестал смеяться. Он пристально глядел на Бориса и молчал. «Шутит он, что ли? Или нужно его слова принимать всерьёз?» - подумал Фёдоров и поднялся с табуретки. Дрейн молчал. Растерянный, изумлённый Фёдоров захлопал себя по карманам. Вынуть деньги, швырнуть в его подлую харю и кончить этот дурацкий разговор. Шутка это или нет, чёрт его знает…Но денег в карманах не было. Он отправил их матери в тот же день, как получил. Дрейн усмехнулся и, ткнул Бориса ладонью в грудь, заставил сесть на табуретку. Фёдоров почувствовал, как у него шумит в голове от выпитого пива. – Слушай, парень, - заговорил Дрейн, понижая голос и наклоняясь к Борису, - я тебе дам ещё столько. Нет, вдвое больше. Целый капитал. Понимаешь? А твоё дело маленькое. Подложишь одну штучку, ну, скажет, такой карандаш, - Дрейн вынул из внутреннего
Кармана пиджака складной карандаш с белой шляпкой, - когда повернёшь его вот здесь, он зашипит и загорится. Подбросишь, где хочешь, когда подвернётся удобный момент, - и шито-крыто, а деньги в кармане. Сам выберешься из лодки и бывай таков. А карандаш своё сделает…
Фёдоров снова вскочил на ноги. – Ты чего хочешь? Чего тебе надо, бандюга? – заорал он, не зная, что сказать и что сделать. – Не ори, дурак! Расписка твоя – вот она! – Дрейн похлопал себя по карману. – По такому дураку адмиральский суд плачет. Ещё слово, и будешь покойником. Фёдоров молча протянул руки и схватил Дрейна за горло. Но он был слишком ошарашен словами боцмана. Он не успел отклонить голову, Дрейн оттолкнул его и коротким боковым движением резко ударил в подбородок. Фёдоров отлетел к противоположной стенке и упал на корзины из-под пива. Дрейн приблизился к нему. Стоя над Фёдоровым, который полулежал на корзинах, он заговорил, усмехаясь и склоняя голову на правое плечо: - Слушай, дура. – Скажи мне: жаловала тебя царская власть? Милости от неё Видел? Помогала она тебе чем-нибудь в жизни? Что же, так и будешь терпеть, да шею гнуть! Твою мать родную пускают по миру, а ты тянешься на фронт? Я тебе дам ещё двести рублей сейчас и чек на швейцарский банк. Большие деньги. Хочешь – здесь уничтожишь судно, хочешь – в походе. Ты пловец хороший, выберешь подходящую минуту, подбросишь карандаш, а сам – вплавь к берегу как только станет известно, что дело сделано, иди получай денежки по чеку и живи, как князь. Через границу я тебя переправлю. Фёдоров рванулся, но встать не смог. Дрейн склонился над ним и мешал вскочить на ноги. – Да ты постой, послушай. Давай говорить откровенно. Половина подводников – обречённый народ Крышка половине, заранее говорю. А на таком судне, как заградитель, и подавно. Какой смысл гибнуть низа грош? Потому я без утайки, тут нет сомнений. Мало тебе, что твою мать пустили по миру? Я тебе даю возможность спастись, выскочить из беды… Быстрым движением Борис отбросил Дрейна, рывком вскочил на ноги и кинулся к двери. – Стой! – закричал боцман. – Стой, говорю! О расписке помнишь? Фёдоров выскочил из комнаты, откинул доску в конце стойки и побежал к выходу. На улице Борис Фёдоров остановился. А расписка? В самом деле, про расписку он забыл. Она осталась у Дрейна. Он забыл отнять её.