Знакомясь и в дальнейшем общаясь с девушкой, Илья Аничков всегда оценивал ее с прицелом на будущую совместную жизнь. Месяц назад ему исполнилось восемнадцать лет, кроме того он успешно сдал экзамены в медицинский институт и сейчас усиленно изучал анатомию человека. «Ulna, radius, tarsus, metatarsus, femur», — повторял он про себя латинские термины, наполняя картошкой очередное ведро на колхозном поле. В то время овощеуборочных комбайнов в колхозах не было, имелись копалки, но они почему-то всегда быстро выходили из строя, либо тракторист не мог выйти вовремя в поле по причине похмельного синдрома. Километровые картофельные гряды разгонялись плугом, который, всхрапывая и громко пуская газы, тянули колхозные лошади. Чаще других коней в тягло впрягали буро-красного мерина. Волоча плуг, он периодически останавливался и, четко обозначив свою половую принадлежность, выпускал толстую струю мочи в борозду, или же, приподняв хвост, опорожнялся зелеными округлыми комьями переваренной травы. «Но, твою мать!» — неизменно слышалось после этого. В сельском хозяйстве области складывалась критическая ситуация на картофельном фронте, а время поджимало, становилось все холоднее, зачастили дожди. В бой был брошен последний резерв облисполкома — первокурсники. И они не подвели. Посевные площади второго хлеба пусть медленно, но неуклонно начали сокращаться.
Илья высыпал ведро в прицеп, стоящий посреди поля, и крикнул учетчику: «Двадцать седьмой!» Перед ним освободила свою плетеную корзинку миниатюрная изящная студентка в сиреневом платочке. На ней был длинный свитер с коричневыми узорами, спортивные брюки синего цвета и сапожки почти детского размера. Она сразу привлекла внимание Аничкова еще на первых занятиях. Ему нравилось держать ее в поле зрения. Следующую борозду он начал убирать рядом с ней, периодически относя ее ведро вместе со своим. Вероника, так звали студентку, одаривала благодарными взглядами воодушевленного Аничкова. Дней через десять пребывания их группы на уборочных работах сложилось уже несколько дружественных пар. Это были весьма неустойчивые образования, своего рода духовные примерки, демонстрирующие интерес на перспективу. Илья также заметил, что рядом с ним, или неподалеку оказывалась еще одна девушка среднего роста, стройная и гибкая, работавшая в матерчатых перчатках. Она очень быстро наполняла ведро, высыпала его и возвращалась и в тот день лидировала по данным учетчика. Ее звали Сильвия. Она тоже была интересна Илье, но рядом с ней он всегда ощущал невидимую дистанцию. Какое-то силовое поле разделяло их. Если до Вероники он мог дотронуться дружески или взять под руку, то в отношении Сильвии его что-то сдерживало. Жили студенты неприхотливо в домах сельских жителей. Рано вставали, умывались на улице, завтракали и сразу в поле. В обед или после работы они приносили по ведру картошки своим гостеприимным хозяевам в обмен на организацию питания. За счет студентов было обеспечено снабжение свининой и говядиной с колхозных ферм. Нужные суммы должны были быть изъяты из заработанного после окончательного расчета в день убытия. Каждую субботу была баня, потом вечерние гулянья, иногда до неблизких соседних деревень. По селу разносились веселые песни и смех. Старики и старушки, привыкшие к унылому однообразию их жизненной осени, сразу молодели, улыбались, обнажая, то один, то сразу два своих оставшихся зуба.
В сентябре среди студентов отмечалось три дня рождения: Камского Игната, Залесского Романа и Лизы Сергеевой. Решено было объединить их в единое празднование. Уговорили хозяев самой большой избы и работа закипела. Девушки-студентки демонстрировали умение делать всевозможные салаты из свежих овощей, блюда из рыбных и мясных продуктов. Мужская студенческая половина таскала столы и стулья, одалживала кастрюли, тарелки, ложки и вилки. Где-то раздобыли стеариновые свечи. А когда собрались все вместе, стали с удивлением рассматривать друг друга. Прически преобразили девушек, глаза их лукаво и задорно стреляли отраженными искорками свечей, они оделись во все лучшее, что у них было с собой. Красивые разноцветные платья облегали их талии, туфли на высоких каблуках поблескивали лаком и застежками. Парни оделись проще. Галстуков и бабочек на них не было. И вот все уселись. Первое слово было дано старосте группы Денису Иванишину.
— Друзья! — начал Денис свой тост, вставая из-за стола. — Предлагаю наполнить бокалы, рюмки, стаканы, кружки… У кого что есть.
За столом началось движение рук, слышались реплики, отдельные слова, бульканье и хихиканье.
— Тихо! Тихо! — раздавались голоса.
— Давайте выпьем за именинников Лизу, Игната, Романа и за наше студенческое братство! — наконец, дождавшись тихой паузы, с пафосом произнес Иванишин.
— Ура! — во весь голос подхватили студенты так, что эхо докатилось до ближайшего хутора.
Когда проголодавшиеся студенты плотно закусили, Николай Круглов, предложил тост за учителей.
— Поднимите руки, у кого нет медалей за школу! — попросил он. — Так, у семерых, — подсчитав, подвел он итог.
— Но я и Ирочка окончили медицинское училище с отличием, — пояснила Лида, голубоглазая студентка с веснушчатым носиком и рыжевато-золотистыми волосами.
— Так, остается пятеро, — продолжал выяснять Николай.
Остальным тоже было интересно узнать, как можно больше о своих товарищах.
— Я поступил после армии, — сказал Аркадий Поляков.
— А я три года проработал на стройке, — проинформировал собравшихся Богданов Дмитрий. — Перед этим поступал два раза, но неудачно.
— У меня медали не было, но я прошла по конкурсу, — третьей ответила Тищенко Марина.
Оставшихся два студента сидели молча. Это были грузины Вачё Дадиани и Левани Жвания.
В институт приезжали поступать со всех республик и городов Советского Союза. Одна девушка Дарья Малышева была москвичкой. Она через год перевелась на учебу в Российскую Федерацию.
— А зачэм мнэ медаль?! — вдруг нарушил молчание Левани и, достав из кармана увесистую пачку пятирублевок, шлепнул ее на стол. — Зачэм мнэ стаж, если у меня есть дэньги?! Чтоб поступит в Тибилиси, у отца нэ хватыло сбэрэжений. Там целый кубометр надо…
После его шокирующей откровенности наступило неловкое молчание. В наступившей тишине выпили за школьных преподавателей. Девочки-студентки постарались, салаты были очень вкусными. Все были заняты едой.
— Вачё! — прерывая затянувшееся молчание, обратился ко второму грузину Денис. — Выдай какой-нибудь грузинский тост!
Дадиани и Жвания о чем-то зашептались, затем встали и, сказав, что скоро вернутся, вышли на улицу.
— Куда, это они? — послышался с края стола голос Валерия Боброва.
— Может быть, покурить, — предположил Аркадий, один из немногих курящих в нашей группе.
— Про какой он кубометр говорил? — послышался вопрос Лиды.
Никто не знал ответа на этот вопрос, кроме Малышевой.
— Если взять купюры достоинством в один рубль, сложить их в пачки по сто. Затем начать складывать эти пачки до счета в миллион, как раз получится один кубометр.
— Ух, ты! — послышались восклицания. — Откуда ты это знаешь?
— Я только что догадалась.
На третий тост за родителей горячительного едва хватило, даже, учитывая, что большинство студенток вообще ничего не пили. Завязались интересные разговоры и азартные споры. Илья был поглощен бурным обсуждением теории относительности, о которой имел весьма слабое представление в размере школьной программы. Через несколько минут ему стало казаться, что он присутствует на симпозиуме физиков теоретиков, куда попал иронией судьбы. Ему на глаза даже навернулись слезы от ощущения собственного несовершенства. Особенно блистала эрудицией Малышева. Она свободно оперировала вселенскими категориями и масштабами.
Прорвавшись в одну из звуковых пауз, Илья, вытирая слезу умиления, тихо сказал:
— Дарья, твоя эрудиция покоряет! Когда ты с такой глубиной познания говоришь о мироздании, я начинаю себя чувствовать ничтожно маленьким астероидом. Ты, наверное, собиралась быть физиком?
— Да, я собиралась поступать на физмат, но потом передумала, — ответила Малышева и прекратила участие в полемике.
— Девчонки, а не слишком ли мы увлеклись теорией? — сказал кто-то из спорящих студенток.
В это время в избу с улицы вошли с двумя увесистыми сетками-авоськами, наполненными до отказа колбасой вином, шампанским, водкой и коньяком два наших грузина. Они где-то разыскали заведующую магазином и обеспечили ей солидную прибыль своими покупками. Собравшиеся было расходиться, студенты начали возвращаться на свои места за столом. Нарезали колбасу, наполнили рюмки.
— А теперь, можно я скажу тост? — встав, сказал Вачё Дадиани, говоривший по-русски почти без акцента.
— Давай, Вачё! — послышалось со всех сторон.
Когда наступило молчание, он начал свой тост, подражая речи вождя народов:
— В числе пассажиров плыли на корабле купец и ученый. Купец был богат и вез с собой много товара. Но вдруг подул сильный ветер, начался шторм, и корабль разбился о скалы. Спаслись только купец и ученый. Заметив, что ученый пригорюнился, купец говорит ему: «У тебя нет повода для грусти. Это я все свое богатство потерял, а твое всегда при тебе». Так выпьем же за богатство, которое нельзя потерять!
Со всех сторон послышалось: «Ура! Браво! Молодец Вачё! За грузин!»
После этого тоста в отношениях со студентами-грузинами все вошло в дружескую колею. Хозяева избы не мешали веселиться, и студенты ушли за полночь.
Веронику, к огорчению Ильи, вызвался проводить Аркадий Прохоров. Но рядом неожиданно оказалась Сильвия. Они вместе вышли и зашагали по тропинке вдоль сельской дороги, покрытой лужами, и, когда приблизились к дому, где она проживала,, а также еще две студентки, расстались. Махнув на прощанье Илье рукой, его спутница быстро скрылась за калиткой. Затем скрипнула дверь, звякнула щеколда и наступила пустая тишина. Через несколько минут послышались шаги и негромкие голоса. Это под охраной именинников Игната и Романа подошли Зина и Лида. Они проживали вместе с Сильвией.
Сосед Залесского грузинской внешности свалил в лесу несколько высоких массивных берез, очистил их от веток, разрубил на двухметровые куски и стал их перетаскивать на свой участок. Береза в отличие от сосны гораздо тяжелее, но сосед легко, даже как-то играючи справлялся с тяжелыми стволами. Вкопав очередной березовый столб, человек в камуфляжной одежде и звании капитана, тяжело вздохнул, расправил плечи и решительно воткнул острие лопаты в грунт. Осмотрелся, а затем направился к возводимому рядом каркасу дома. Подойдя к работавшему человеку, он представился:
— Георгий Габуния. Вот решил познакомиться с соседом.
— Роман Залесский, — ответил человек, приколачивавший очередную доску. — Рад знакомству. — Вы военнослужащий?
— Пока да. Но думаю уйти на гражданку. Армию сокращают, и с увольнением, как раньше, проблем сейчас нет.
— Думаете здесь обосноваться?
— Роман, давай по-дружески, если не возражаешь?
— Хорошо, Георгий. Возражений нет. Решил здесь приземлиться? — с ноткой аллегоричности повторил свой вопрос Залесский.
— Жена местная, дочка в школу пошла, квартира есть. Что еще надо?
— Весомые аргументы.
— Родственники пишут, что в Грузии сейчас не спокойно, наступила демократическая анархия.
— Имеет место быть парад безудержной свободы, — творчески развил мысль Георгия собеседник.
— Роман, когда громогласно ратуют за свободу, мне почему-то хочется спросить у этих крикунов: — За чью?
— Естественно, что каждый беспокоится о личной выгоде, а понятие о свободе — просто инструмент. Свобода, Георгий, всегда в кого-нибудь, или во что-нибудь упирается. И еще, я думаю, что о параметрах так называемой свободы всегда можно договориться.
— Но только не между мужчиной и женщиной.
— Это же почему?
— А потому, что женщина либо рабыня, либо царица. Они не знают середины.
Залесский поймал себя на мысли, что мужская беседа неизбежно с политических тем по какому-то неумолимому закону переходит на отношения между мужчинами и женщинами.
— Ну, это крайности! — возразил он Георгию.
— Женщины, как струны, чтобы звучать, они должны колебаться от царствования к раболепию и наоборот.
— Поэтично. Георгий, ты отлично владеешь русским языком, говоришь красиво, почти как Шота Руставели.
— Ну, Роман, не надо льстить. У меня мать русская. Из Грузии в Россию отец с матерью переехали, когда я еще ходить не умел.
Наступила пауза молчания. Георгий осмотрелся, глубоко вздохнул своей обширной грудной клеткой и удовлетворенно произнес:
— Воздух тут чистый! Сосной пахнет. Ладно, пойду столбить свой участок.
В течение месяца Габуния установил по всему периметру своих пятнадцати соток массивные белесые березовые пограничные столбы, после чего больше не появлялся. С течением времени вкопанное дерево стало подгнивать и падать, а освобожденная земля зарастать кустами лозы, березами, осиной, ольхой и другими древесными представителями лиственного леса. Позже укоренилось и несколько молодых сосенок.
За земельным наделом Габуния к северу, ближе к шоссе шли черноземные квадратики двух прапорщиков, с восточной стороны поселился старик по фамилии Щука, приезжавший на мотоцикле с коляской. Соседом Залесского по правую руку стал инспектор рыбнадзора Чигирь, оформивший землю на свою младшую дочь, так как у него уже был дом в Перепелках.