Изображение коллажа можно увеличить, удерживая клавишу Ctrl и вращая колёсико мыши.
ПУТЕШЕСТВИЕ ОТМЕНЯЕТСЯ ИЛИ В ЭПИЦЕНТРЕ ХОЛЕРЫ
МАРШРУТ
Тюмень – Волгоград – Казань – Ковров – Казань – Малмыж – Кильмезь – Большая Чепца – Быкова – Богданович – Тюмень.
ПРОБЕГ
Поездом – 3 564 км, мотоциклом – 2 745 км, ( в том числе ручной пробег мотоцикла по складам ж/д – 3км 400 м), общий километраж путешествия – 6 099 км.
ПРОЖИВАНИЕ
В гостях 7 дней, в обсерваторе 6 дней, в Коврове 1 день, в Казани 2 дня, остальное в палатке.
В отношении этого, фактически не состоявшегося путешествия,
справедливым назиданием звучат слова великого полярного
исследователя Р.Л.Амундсена, который в своё время сказал:
«Приключение – не более, чем следствие скверной плановой
разработки, приведшей к тяжёлым испытаниям.
В другом случае приключение – неприятное доказательство
той истины, что ни одному человеку не дано предвидеть будущего».
В М О Т О П О Х О Д Н А . . . П О Е З Д Е
7-9 августа
Чтобы избежать бессмысленных скачек по бездорожью Челябинской области и Башкирии и, вместе с тем не повторять неоднократно пройденных в прошлые годы участков маршрута, я отправился в это мотопутешествие … по железной дороге.
Предпосылкой к такому решению послужила успешная отправка мотоцикла багажом после завершения предыдущего мотопохода в Ленинград. Мотоцикл я в тот раз получил после прибытия домой всего лишь через двое суток.
Сейчас железнодорожная часть маршрута мудро была перенесена на начало путешествия, а неизбежную задержку багажа я рассчитывал употребить на знакомство с городом-героем Сталинградом. Отсюда начиналось мотоциклетная часть маршрута. В планы входило через калмыцкие степи достичь Кавказа и совершить круиз по его черноморскому побережью, возвратившись по Военно-Грузинской дороге. Дальнейший путь зависел от ресурсов времени на возвращение.
Таким образом, мои планы тесно увязывались с работой служб Министерства путей сообщения СССР и представлялись вполне реальными, даже при неблагоприятном стечении обстоятельств.
На деле цепь событий развернулась вразрез с планами, что послужило причиной их абсолютного краха. На практике ещё раз подтвердились слова великого путешественника Амундсена, вынесенные в начало этого печального повествования..
Уже первая встреча с железнодорожными порядками получилась немного смазанной. Правда билет на поезд удалось приобрести легко и просто, но при сдаче мотоцикла в багаж произошла цепь неувязок. Вначале кладовщица-приёмщица оказалась занята каким-то срочным и долгим делом, потом отлучился кассир… Когда, наконец, багажная квитанция была получена, до отхода поезда оставалось пятнадцать минут.
Быстренько перебрался на перрон, купил на дорожку журнал, закурил с приятелем Колей, которого попросил сопровождать меня для подстраховки на случай непредвиденных обстоятельств при оформлении багажа. К счастью, помощь Коли не потребовалась. Но в назначенное время поезд к перрону не прибыл. От дежурного по станции узнали, что он опаздывает на 50 минут.
В Свердловск поезд прибыл с опозданием на один час. Оставил вещи в камере хранения и отправился в город, намереваясь купить часы, так необходимые в пути. Мои часы были сданы в ремонт, да так и не успели пройти его ко дню отъезда. Бесплодные поиски в незнакомом городе не увенчались успехом, пришлось вернуться на вокзал не солоно хлебавши.
Поезд Свердловск – Севастополь № 106 состоял из 21 вагона, причём нумерация вагонов при формировании состава была настолько перепутана, что в поисках своего 19-го номера пришлось немного пометаться по перрону. Вагон 19, в котором предстоял путь до Волгограда, оказался полумягким, новейшего выпуска (май 1970 г.). В нём имелось радиосеть, освещение лампами дневного света, розетка для электробритвы и даже термометр в купе! Радио, к сожалению, было еле слышно, лампы дневного света не включались и вместо них в плафоне шаяла жёлтым светом одинокая лампочка накаливания, а бриться приходилось через вагон.
Зато термометр трудился вовсю! Днём он показывал +32С, а ночью не опускался ниже 25-ти. Днём от жары спасался на своей верхней полке у открытого окна, которое на вторую ночь не стал и закрывать.
Мелкие неурядицы на этом не кончились. Как-то после обеда в вагоне-ресторане на обратном пути сунул руку в карман и нащупал только карточку плацкарты. Билета не было. После лихорадочного поиска по всем карманам на лбу проступила испарина. Решил начать поиски с ресторана и не ошибся. За моим стулом преспокойно лежали билет и расчёска. Как они выпали из кармана?
Все эти мелкие дорожные происшествия начинали образовывать некий ком неприятностей. Только предвкушение встречи с дедом и радужные перспективы черноморского побережья отвлекали от временных неудобств.
Железнодорожная часть путешествия отняла всего лишь двое суток и первым делом на станции я осведомился о том, не прибыл ли мотоцикл, предоставлявший полную свободу и независимость от графиков, тарифов, расписаний и прочей железнодорожной атрибутики. Чуда, разумеется, не произошло и, сдав вещи в камеру хранения, я отправился на поиски деда.
Дед жил в самом центре и нашёлся на удивление быстро.
Конечно, списался я с ним заранее, поэтому без всяких церемоний и проверок дед радостно принял меня и устроил шикарный ужин знакомства с угощением венгерским ликёром. По родственной иерархии он был для меня всё же двоюродным дедом, но я звал его дядей Аркашей.
Дядя Аркаша оказался на редкость контактным человеком. Мы с ним сразу подружились и все дни он был для меня добрым собеседником, хорошим советчиком, квалифицированным гидом, а однажды выступил в роли протеже.
В О Л Г О Г Р А Д И С Т А Л И Н Г Р А Д Ц Ы
10-14 августа
Наутро мы с дядей Аркашей отправились в первое путешествие по городу-герою, где каждая улица, каждый дом, каждый камень были свидетелями беспримерного героизма советских защитников в годы Великой Отечественной войны.
«Территория, обороняемая нашей армией, представляла к тому времени узкую полоску, протянувшуюся вдоль Волги на двадцать с небольшим километров. От передовых окопов только в отдельных местах было два-два с половиной километра, а во многих других лишь сотни метров. Передний край проходил большей частью просто по городским улицам… Примеров того, чтобы столь невыгодные для обороны позиции были удержаны, когда на них наваливались превосходящие силы противника, в военной истории, пожалуй, не найдёшь»… (Маршал Н.И.Крылов «Сталинградский рубеж», серия ВМ)
Сегодня не увидишь жутких руин Сталинграда. Город отстроен заново. Поднялся центр, широко раскинулись новые бульвары.
Легендарный «Дом Павлова» - обыкновенный жилой дом, чистенький, аккуратный. с занавесочками и геранью на подоконниках. Только торцовая стена с изображением лица солдата в каске и сцен сражения, да пристроенная к дому торжественная колоннада обозначают памятное место. «58 дней в огне» начертано в правом верхнем углу стены.
Сержант Павлов был послан с тремя бойцами только разведать этот «объект», но , застав там врасплох небольшую группу гитлеровцев, сумел очистить от них дом и оборонять его более суток, пока не подоспела помощь.
«Под названием «Дом Павлова» этот «объект» и вошёл в историю Сталинградской битвы. И это справедливо, потому что смелое решение сержанта – не уходить из здания, которое ему и его товарищам удалось занять почти с ходу, без потерь, позволило упредить гитлеровцев: в ближайшие же часы они наверняка сумели бы там закрепиться, создать свой опорный пункт и тогда овладение зданием могло обойтись нам дорого…
Немцы множество раз пытались отбить у нас «дом Павлова», предпринимая иногда по нескольку атак в течение дня. Но дом оброс наружными огневыми точками с системой траншей и даже подземных ходов, был приспособлен для круговой обороны, обеспечен неснижаемым запасом патронов, мин, гранат, продовольствия и воды…
Дом представлял собой весьма ценную в тактическом отношении позицию. Оттуда просматривались и простреливались захваченные врагом улицы на километр в западном направлении, а на север и юг – ещё дальше…
А, главное, - люди, которые несли там дежурство по сменам, как на боевом корабле (часть личного состава могла в часы затишья отдыхать в подвале, где оборудовали даже ленинскую комнату), сознавали свою ответственность перед всей армией…
Легче стало удерживать расположенную поблизости искорёженную снарядами и бомбами кирпичную громаду паровой мельницы – наш опорный пункт на левом фланге обороны и незаменимый НП, где дневал и ночевал генерал-лейтенант А.И.Родимцев, командир 13-й гвардейской стрелковой дивизией…» (Маршал Н.И.Крылов «Сталинградский рубеж», серия ВМ).
Руины паровой мельницы с тех пор так и хранят ужасные следы войны. Только на окна первого этажа поставлены решётки – находиться в здании опасно. Стены изрешечены снарядами, оконные проёмы разворочены взрывами, сверху на арматуре раскачиваются на ветру куски плит перекрытий.
Дядя Аркаша рассказывал, что в период строительства мемориала на Мамаевом кургане, немцы предлагали восстановить мельницу или соорудить над ней металлостеклянный павильон, но наши не поддержали эти варианты.
Через оторвавшуюся решётку со стороны реки мне всё же удалось проникнуть в здание мельницы и по уцелевшим лестничным маршам подняться на четвёртый этаж.
Это был действительно отличный наблюдательный пункт. Внизу улицы и площади города как на ладони. Всё вокруг стало таким реальным, что я на несколько мгновений ощутил себя участником тех далёких событий. Вот за тем обломком стены мог находиться снайпер, ловивший в прицел неосторожных офицеров противника, а в том проломе пулемёт поливал свинцом атакующих фашистов. Здесь же лежали раненные и убитые. В те дни тут было жаркое место…
М А М А Е В К У Р Г А Н
«Ни на один день не прекращались бои за Мамаев курган… На командной высоте, откуда просматривался не только весь Сталинград, но и Заволжье, шла борьба за каждый бугорок, за отдельные окопчики, за мелкие ответвления ведущих наверх овражков…
…За самую его вершину, за главный из двух венчавших её горбов, пришлось драться до 16 января, когда со всех рубежей армии (а в бинокли, вероятно, и из-за Волги) увидели водруженный там красный флаг». (Маршал Н.И.Крылов «Сталинградский рубеж», серия ВМ)
Вместе с дедом мы отправились на Мамаев курган, преображённый монументальными сооружениями мемориала. Величие памятника защитникам Сталинграда настолько потрясло, что в последующие дни я несколько раз побывал здесь.
С проспекта Ленина на курган ведёт широкая, пологая лестница. Её ступени прерываются длинной аллеей, обсаженной пирамидальными тополями, в конце которой возвышается огромная скульптура воина с автоматом и гранатой в руке. «Стоять насмерть» - гласит надпись на постаменте.
За скульптурой начинается следующая лестница, идущая вверх вдоль стен-руин. Стены имитируют кирпичную кладку стен, изуродованную снарядами. Но это не безжизненные руины – всюду из камня выступают лица и фигуры защитников города, сцены сражения и патриотические надписи на стенах. Откуда-то слышны голоса, звуки выстрелов и взрывов, отрывки сводок Совинформбюро.
В конце подъёма открывается вид на площадь с прямоугольным прудом в центре. Пруд словно висит в воздухе. Этот эффект достигается за счёт того, что гранитный парапет, ограждающий чашу пруда, имеет по верхнему краю скос в сторону бассейна, образовавшаяся наружная кромка идеально отгоризонтирована, а вода находится на предельном уровне. Поэтому зеркало пруда резко обрывается сразу на краю ограждения и на расстоянии кажется непонятным, чем удерживается вода на полуметровой высоте.
С правой стороны вдоль пруда ряд скульптур, отражающих эпизоды сражения. Слева стена, на которой начертано, что даже железный ветер не смог сломить мужества защитников Сталинграда.
В конце площади за прудом мраморная стена с высеченными на ней сценами торжества победы: «Наступил и на нашей улице праздник!»
Через проём в стене подземный ход выводит в круглый Зал славы. В центре зала кисть руки держит факел с Вечным огнём. Неподвижно застыл почётный караул. Слышны негромкие звуки торжественной мелодии. На стенах зала от потолка до пола огромные мозаичные знамёна, в пурпур которых навечно вписаны имена павших в битве на Волге. Многие тысячи фамилий. Но и стены даже такого зала, конечно, вместили не всех героев.
По периметру Зала славы дорожка поднимается слева вверх направо и, совершив полный оборот, выводит на площадь со скульптурой Скорбящей матери. Хотя скульптура окружена небольшим прудом, к её основанию можно пройти с букетом цветов по предусмотрительно уложенным почти вровень с водой гранитным плоским камням.
Далеко вверх, к самой вершине Мамаева кургана, зигзагами ведёт дорожка, вдоль которой уложены плиты с именами прославленных Сталинградских героев. Первоначальные плиты из цемента с мозаичными фамилиями постепенно заменяются плитами из чёрного мрамора.
Ансамбль венчает гигантская скульптура, расположенная на высшей отметке кургана 102 метра. Это Родина-мать с мечом, поднятым под самые облака, зовущая защитить мир от фашизма.
«Утром 31-го произошло событие, известие о котором, опережая официальное сообщение, очень быстро дошло до нас, как, очевидно, и до остальных армий донского фронта: сдался со своим штабом сам Фридрих Паулюс!
В центральной части города, к югу от Мамаева кургана и армейского КП стало тихо…
Но северная группа противника продолжала упорствовать. Дать ей приказ от капитуляции Паулюс отказался…» (Маршал Н.И.Крылов «Сталинградский рубеж», ВМ)
Побывали мы с дедом и у тракторного завода. Даже не верится, что здесь были сплошные груды развалин, нагромождение камня и железа, среди которых гитлеровцы сумели подготовить много пулемётных и артиллерийских огневых точек. И всё-таки, за два часа до начала штурма к немцам был послан парламентёр с предложением о капитуляции, которое не было принято.
«В этот день было взято в плен около 17 тысяч немецких солдат, несколько сотен офицеров, в том числе, 7 полковников и 5 генералов.
Взятый в плен генерал-полковник Штреккер на допросе сказал:
- В Россию нельзя ходить с мечом, об этом мы предупредим своих внуков и правнуков.
…Так закончилась Сталинградская битва. Фронт на Волге был ликвидирован. По сталинградским дорогам, изрытым авиационными бомбами и артиллерийскими снарядами, потянулись нескончаемым потоком колонны пленных...» (Генерал А.С.Жадов «Четыре года войны», ВМ)
Знакомство с городом и его людьми продолжалось как вместе с дядей Аркашей, так и в одиночку.
Мне нравились сталинградцы – степенные, достойные люди. Каждый седой мужчина казался героем, участником обороны и, наверное, многое мог рассказать о тех трудных днях, когда в этом, ныне прекрасном городе, вместо домов вдоль улиц стояли щербатые развалины, а вместо голубого асфальта – усыпанные битым кирпичом и стеклом узкие проезды для боевой техники. Но сталинградцы проходили мимо, унося при себе свои тайны…
На одной из улиц я видел детскую коляску, в которой везли крупного мужчину с наградами на груди, у которого не было рук и ног…
Волгоградцы любят свой город и следят за его красотой. Я неоднократно наблюдал, как они подолгу могут нести в руке потушенную спичку, докуренную папироску, чтобы бросить их в урну, которые расположены не так уж часто.
Волгоградцы уважают друг друга. Я обратил внимание на такую, казалось бы, мелочь. Закрывая магазин на обеденный перерыв или по окончании работы, здесь не перегораживают дверной проём лохматым шпагатом с табличкой «Закрыто», а ставят напротив входа небольшую стойку с соответствующей надписью. Суть дела вроде бы не меняется, зато покупатели, покидающие закрываемый магазин, избавлены от необходимости отвешивать глубокий поклон Куску картона, болтающегося поперёк прохода на растерзанной бечевке.
Вернувшись домой, я отправил в соответствующие торги предложения по внедрению опыта волгоградцев и, кажется, успешно.
Днём спиртовой столбик термометра зашкаливал за отметку +33 в тени. Чтобы спасти траву газонов, цветы на клумбах и деревья от неминуемого засыхания, дворники постоянно поливали их из шлангов. В некоторых скверах и на бульварах газоны поливались из форсунок, которые под действием струй разбрызгивали воду вокруг. Несмотря на усиленный полив, листва деревьев была настолько чахлой, что не давала полного спасения от проникающих через крону палящих лучей солнца.
Побывал я на Волго-Донском судоходном канале. Это необычайно сложное инженерное сооружение. Прогулялся у места впадения канала в Волгу, проследил за циклом прохождения судна через шлюз.
Волго-Донской канал имени Ленина длиной 101 километр соединил Волгу с Доном у города Калач-на-Дону в 1952 году. Чтобы преодолеть возвышенности, на этом пути сооружено 13 шлюзов.
Слева от места впадения канала в Волгу некогда возвышалась бронзовая фигура товарища Сталина. Дядя Аркаша сказал, что диаметр его фуражки был равен шести метрам и фигуру вождя было видно даже из центра города. Сейчас памятник снят и куда-то вывезен. Остался лишь громадный постамент, подступы к которому ограждены высоким забором из горбыля. За забором складированы бетонные изделия, какие-то трубы…
С удовольствием я предпринял прогулку по Волге на катере. Осмотрел город с воды, восторгался могучей красотой реки.
Побывал я и в кинотеатрах, и в планетарии и в магазинах.
Интересен небольшой кинотеатр на Аллее героев, который непрерывно демонстрирует одночасовую программу документальных и короткометражных фильмов. В зал разрешается входить в любой момент, а, досмотрев программу до этого момента, подняться и выйти.
В Волгограде купил новые часы «Восток» с календарным устройством, так как без часов в путешествии нельзя никак.
Один из дней провели на даче моих стариков. Можно было бы воздержаться от упоминания об этом. Все, мол, дачи одинаковы. Но у дяди Аркаши дача исключение из правил. Если огород можно ещё считать нормальным, то яблоневый сад расположился на круче, поднимающейся чуть ли не под углом сорок пять градусов. По этой круче пришлось долго лазить за дедом, выслушивая разъяснения о том, где и какой сорт яблок растёт, а также некоторые сведения по ботанике.
К О Е Д Л Я К О Г О З А П А Х Л О Ж А Р Е Н Ы М
15-17 августа.
По мере дальнейшего знакомства с городом и его достопримечательностями, мой интерес к нему стал заметно угасать.
Прошло пять дней с момента приезда, а мотоцикла всё ещё не было. Ежедневно утром звонил в багажное отделение вокзала, а к вечеру наведывался туда непосредственно, благо вокзал находился в десяти минутах ходьбы от нашего дома. И всякий раз на обороте багажной квитанции появлялся штампик о неприбытии.
Это обстоятельство медленно, но неуклонно подтачивало ресурсы моего отпуска.
С другой стороны наваливалась угроза карантина. Уже в первый день приезда я узнал о вспышке эпидемии холеры в Астрахани. Потом появились извещения в печати и на местном радио, что сообщение с Астраханской областью и Калмыцкой АССР закрыто. Ограничивался выезд на Черноморское побережье Кавказа и в Крым. По-видимому в южной части страны холера создала угрожающее положение.
Эти известия в сочетании с активной медицинской пропагандой наложили своеобразный отпечаток на жизнь волгоградцев.
Прекратилась работа переправ через Волгу и прекрасные левобережные песчаные пляжи совершенно пустовали, несмотря на сорокаградусную жару.
Ловля рыбы всеми видами снастей была строго запрещена.
На улицах и в магазинах круто запахло хлорной известью. Многие обмотали дверные ручки бинтом, а перед дверью положили тряпичные коврики, от которых исходил резкий запах хлорки.
Спустили воду из всех прудов на Мамаевом кургане.
Почта прекратила приёмку к отправке писем и посылок.
Пришлось срочно перекраивать планы. По прибытии мотоцикла решил пробиваться на юг через Калач-на-Дону и Ростов. И тут новые вести: въезд без путёвок в Крым и в Одессу закрыт.
А самое страшное – ограничивается выезд из Волгограда. Чтобы проверить это тревожное известие, побывал у заместителя начальника ГАИ и тот посоветовал немедленно покидать город в московском направлении, пока оно ещё остаётся открытым для иногороднего транспорта. Но у меня иногороднего транспорта пока не было.
Приходилось от безделья усердно путешествовать по городу, не забывая по нескольку раз в день наведываться в багажное отделение вокзала.
Наконец-то утром, 15 августа, в ответ на телефонный запрос с вокзала сообщили, что багаж прибыл. В этот день зной резко сменился холодной и дождливой погодой. И пока ничего другого не оставалось, как скрепя сердце пойти в кино. Выйдя из тёмного зала, с удивлением увидел подсыхающий асфальт и солнышко, пробивающееся сквозь редеющие тучи.
Вместо того, чтобы броситься на вокзал за получением мотоцикла, интуитивно зашел в ГАИ за свежей информацией. Дежурный автоинспектор, майор, безапелляционно заявил, что моё желание покинуть Волгоград на мотоцикле, увы, неосуществимо! Сегодня утром все дороги из Волгограда перекрыты постами ГАИ. Понимая серьёзность моего положения, дежурный рекомендовал обратиться с этим вопросом к председателю Чрезвычайной эпидемической комиссии (уже успели организовать!) тов.Ускову. Тов.председатель в субботу не работал, несмотря на чрезвычайное положение, и дежурный Волгоградского облисполкома предложил обратиться в райисполком по месту жительства.
Прежде, чем сделать это, мы с дядей Аркашей проанализировали ситуацию и пришли к выводу: пока ещё возможно, следует уехать на поезде обратно домой вместе с мотоциклом.
Но моя душа противилась такому решению и мы придумали другой выход из положения. Отправиться на поезде с мотоциклом в Казань, а оттуда своим ходом, погостив у родственников, возвращаться домой. Вариант куцый по сравнению с генеральным планом. К тому же я вновь рисковал, доверяя мотоцикл железной дороге. Лучшего предложить не было возможностей.
Вместе с дедом отправились на вокзал за билетом. У билетных касс было подозрительно безлюдно. Мне было известно, что в последнее время билеты на поезд продавали только по паспорту с иногородней пропиской. Оказалось, что и этот мой козырь был битым: утром объявили решение Чрезвычайной эпидемической комиссии о не выезде за пределы Волгоградской области всеми видами транспорта. Касса продавала билеты всем желающим, но до станций в пределах границ области.
Рядом к окошечку дежурного администратора тянулась длиннейшая очередь несостоявшихся пассажиров, вынужденных сдавать билеты в связи с крушением своих планов и намерений.
С огорчением мы вышли на перрон и как раз в это время к нему подошёл поезд Симферополь-Красноярск. Возле дверей всех вагонов тотчас встали наряды милиции. Посадки не было, выпускали только прибывших с югов. Пассажирам, следующим далее, не разрешалось даже ступить на перрон и они с сочувствием глазели на нас, как на заживо обречённых на смерть.
Последний удар мы получили в багажном отделении, пытаясь избавиться от ненужного мотоцикла, переадресовав его хоть на край света. Мои требования о бесплатной пересылке из-за задержки по вине железной дороги были категорически отвергнуты начальником багажного отделения. Он показал статью в правилах, где было указано, что бесплатная переадресовка производится только в случае остановки пассажира проездом. Конечно, дорога не отказывается от выплаты штрафа, но мне было не до этого, да и сумма штрафа была чисто символической, чтобы тратить на неё время, обивая пороги склада.
Принять груз для отправки малой скоростью мне, также как и всем другим, отказали (как я упоминал выше, к отправке не принимали даже письма), а для отправки пассажирской скоростью требовался билет, который не продавался.
Я совершенно запутался и не знал, как выбраться из замкнутого круга, когда ключ от чемодана в брюках, брюки в чемодане, а чемодан закрыт на ключ.
П А Н И К А
Оставалось последнее – отправиться в райисполком по месту жительства. Несмотря на субботний день, здесь царило бурное оживление, к дверям кабинетов тянулись очереди. За столами в кабинетах сидели люди, которым, очевидно, было поручено охлаждать накал событий. Но это было не совсем так. Оказывается здесь давали направление на так называемую обсервацию (в переводе с латыни – наблюдение).
Шестисуточное наблюдение было необходимо для того, чтобы вовремя начать лечение холеры в случае необходимости, а также исключить возможность того, чтобы тот или иной человек, являющийся бациллоносителем, не стал невольным распространителем инфекции.
«Направления и пути распространения холеры определяются дорогами, по которым путешествует человек. Болезнь может распространяться до любой точки земного шара, в которую заражённые могли повернуть свои лица или направить свои стопы. Никогда ещё не было известно, чтобы холера распространялась от места к месту быстрее, чем может доехать человек». (заключение Центрального экспертного Индийского Совета по медицинскому исследованию, 1959 год)
К сожалению, обо всём этом я узнал значительно позже. А тогда никто ничего не ведал, никакой информации о порядке прохождения карантина не сообщалось, поэтому в городе царила страшная суматоха среди приезжих. Ползли самые чудовищные слухи, из которых следовало, что «обсервация» и «крематорий» - едва ли не синонимы. Это явный просчёт местных властей, придавший самому элементарному карантину привкус неизведанности и страха.
В райисполкоме я получил гербовый бланк Исполнительного комитета Центрального районного Совета депутатов трудящихся г. Волгограда с текстом:
«15 августа 1970 г.
Главврачу школы-интерната № 2 направляется: Соханский Александр Михайлович.
Подпись (неразборчива)».
Я сразу отправился в эту школу, чтобы, в первую очередь навести справки по поводу отправки мотоцикла из Волгограда, так как в райисполкоме не могли сообщить ничего вразумительного.
Это оказалось невозможным! Неорганизованная колонна людей занимала всю ширину двухметрового прохода и, поднимаясь по ступенькам подъезда, исчезала в чреве громадного здания школы, на стенах которой были отбиты по трафарету выцветшие указатели «Агитпункт», а рядом свежие «Приёмный покой».
Колонна насчитывала примерно 300-400 человек и практически не продвигалась вперёд. Вся эта разношёрстная публика сдержанно гудела, обмениваясь впечатлениями по поводу непонятно чего происходящего. Признанные рассказчики с удовольствием делились красочными сведениями о нашествии холеры, почерпнутыми в гигантских очередях вокзалов и райисполкомов. И при этом они приводили настолько жуткие истории о последствиях заболевания холерой, что у слушателей по спине разливался неприятный холодок и тоска по своему будущему.
Проникнуть внутрь школы-обсерватора без очереди не было никакой возможности – толпа строго следила за очерёдностью. Думаю, что если бы и удалось, то, пожалуй, безрезультатно.
У дяди Аркаши была в запасе последняя соломинка, которую он предложил не упускать из рук в данной ситуации – тов.Усков. И мы решили подождать до понедельника.
Мои старики были заметно встревожены небывалыми событиями этих дней и это давало им право на возникновение мягкой диктатуры над моим времяпровождением. Они пришли к выводу, что обстановка в городе чересчур накалена, чтобы я продолжал свои путешествия по городу. По их мнению, следовало до предела сократить контакты с населением, ибо наступил тот момент, когда холера уже проникла в город-герой (а иначе зачем полностью прекращать выезд всеми видами транспорта?).
Этими мыслями они поделились со мной очень ненавязчиво, в порядке обсуждения, но я это воспринял, как деликатное пожелание не выходить из дома. Тем более, что моя осторожная ссылка на теорию вероятности была встречена молчаливым неодобрением. Они не желали играть в лотерею даже с призраком опасного инфекционного заболевания.
Понятно, я не мог злоупотреблять интеллигентной дипломатичностью своих хозяев и своим положением почётного гостя и лишь пару раз выходил за сигаретами, да отправить домой телеграмму «Живу дяди тчк багаж безнадёжно опоздал тчк путешествие отменяется тчк».
Без паники…
В понедельник состоялся повторный визит в облисполком и дед, который лично знал тов.Ускова, вызвался оказать протекцию. В приёмной тов.Ускова дед встретил своего старого друга, работника облисполкома. Тот, не давая повода сомнениям в своей компетенции, на вопрос, как выехать из города, минуя обсервацию, ответил лаконично и исчерпывающе: н и к а к!
Итак, все виды на Кавказ, Крым, Молдавию и Украину были наглухо закрыты крохотным холерным вибрионом.
Не хватило всего одних суток, чтобы в последний момент выскользнуть из этой западни!
Роковой сбой произошёл, по-видимому, при перегрузке мотоцикла в Свердловске с одного направления поездов на другое.
Если бы этого не случилось, ход описываемых здесь событий носил совершенно другое содержание…
А теперь нужно было немедленно покидать этот район, опасный для жизни. Выжидать более не имело смысла, потому что конца эпидемии не было видно, а все соломинки, которые были в моих руках, на поверку оказались гнилыми.
П Л Е Н Н И К И В И Б Р И О Н А Х О Л Е Р Ы
18 августа.
Школа-интернат, в которую у меня имелось направление на обсервацию к понедельнику, 18 августа, была переполнена. Потребовалось взять другое направление, но из райисполкома на сей раз отправили на улицу Порт-Саида 10, где находился центральный распределитель на обсервацию.
Зрелище, представшее поутру перед моими глазами, повергло в ужас и я представил себе, что до конца эпидемии не удастся выбраться из Волгограда. Около дома № 10 по всей улице копошился огромный людской муравейник. Все взоры и помыслы толпы были обращены к входной двери, которая должна была открыться в 10 часов утра.
Там и сям возникали и распадались стихийные очереди желающих попасть в исполком для получения направления на обсервацию или же записаться на завтра.
Несколько сотрудников милиции, один из которых был вооружён мегафоном, тщетно пытались навести хотя бы элементарный порядок в этой толчее. Гул толпы почти заглушал мегафон, но краем уха удалось поймать, что все, кто уже имеет направление, должны перейти на противоположную сторону улицы и ждать там сотрудника милиции.
Спустя час, к нам подошёл майор милиции. Майор ловко парировал все вопросы и давал единый совет: записывайтесь в очередь на завтра. Деловой внешний вид моего направления ненадолго привлёк внимание майора, но, тем не менее, он попытался направить меня в куда-то в толпу на запись. Затем, ещё раз взглянув на бланк с гербом РСФСР, сказал, что следует пройти в здание исполкома без очереди и перерегистрировать имеющееся направление.
Дело в том, что большинство предъявляемых майору направлений было написано на простых клочках бумаги от руки, в лучшем случае – на машинке. Эти бумажки были даже не направлениями на обсервацию, а представляли собой направления из районов в центральный распределитель, который теперь координировал непосредственное наполнение всех обсерваторов города. Моё же направление было получено в первый день, когда ещё не истощились запасы райисполкомовских бланков с российским гербом.
Пробиться к входу сквозь толпу было непросто. То и дело заинтересованные личности хватали меня за рукав, бдительно следя, чтобы никто не пробрался к заветной двери. Я не растерялся и стал бойко размахивать своей бумагой перед носом этих субъектов, приговаривая, что я там уже был только что, но в спешке мне не поставили печать.
У самой двери на стуле стоял милиционер и в мегафон выкрикивал номера счастливчиков, записавшихся в очередь накануне. Чтобы пропустили по номеру, требовалось назвать свою фамилию. У меня не было ни того, ни другого. Едва взглянув на справку, милиционер попытался вновь отправить меня разбираться на противоположную сторону улицы. Я сообщил, что только оттуда, привёл ответ майора и в итоге оказался в здании. Гербовое направление сыграло свою роль и я спокойно отправил его в карман, чтобы стать равным среди равных.
В вестибюле стояли три стола (и это на многотысячную толпу!), над которыми склонились работницы, непрерывно выписывающие справки-направления. Через пару минут я уже продирался на волю через узкий проход, с трудом сохраняемый милицией.
Кстати, по различным слухам в западню карантина в Волгограде попало свыше 15 тысяч отпускников, туристов и командированных.
На этот раз удалось выяснить, что направление на обсервацию даёт право на оформление багажа пассажирской скоростью д о п р и о б р е т е н и я пассажирского билета на поезд.
В багажном отделении я сам перекатил мотоцикл из одного багажного отделения в другое и на этом закончилось наше совместное путешествие по Волгограду.
На прощанье на минутку сел верхом на сиденье. Вот он, мой мотоцикл. Божественная машина. Вроде бы садись и езжай, куда хочешь… А я опять с ним прощаюсь до встречи в Казани. И ничего нельзя изменить. Прощай, мой товарищ…
На моих глазах в этом складе, так же бесславно прервался водный поход большой группы туристов из Архангельска. Ребята прислали в Волгоград изрядный багаж, в котором находились надувные плоты и прочее оснащение. На плотах они рассчитывали по Волге достичь Каспийского моря. Увы, все их затраты средств и времени также оказались напрасными. Путь по воде из Волгограда на Астрахань был закрыт для всех.
По окончании всех формальностей с отправлением багажа, не теряя ни минуты времени, автобусом отправился по адресу своего обсерватора, расположенного в общежитии ГПТУ-28, чтобы занять очередь, а затем съездить забрать вещи из камеры хранения и попрощаться с милыми стариками.
Вопреки ожиданиям, никакой очереди в ГПТУ не было, но, памятуя о толпе жаждущих на улице Порт-Саида, взял такси, забрал вещи из камеры хранения и направился за рюкзаком к дяде Аркаше.
Двери открыла тётя Валя. Она внимательно и недоуменно следила за моими молчаливыми сборами и укладкой рюкзака, пока я не стал прощаться и сердечно благодарить за гостеприимство. Мои объяснения, по ходу сборов, оказались для неё такой неожиданностью, что она вместе со мной вдруг засуетилась, протянула мне яблоко, стала усаживать отобедать и подождать дядю Аркашу, который должен скоро вернуться из магазина.
Даже известие о том, что меня внизу ждёт такси с включенным счётчиком, не могло вывести тётю Валю из полушокового состояния. Она попыталась угостить меня арбузом. И только когда я вскинул рюкзак на плечо и решительно двинулся к выходу, пошла меня провожать.
На лестничной клетке мы столкнулись с дедом. Тот мгновенно сориентировался и присоединился к нам.
В следующую минуту такси уносило меня в неизвестность, оставив на тротуаре милых стариков, очень огорчённых и несколько ошарашенных чрезмерной поспешностью моих действий. Но они не видели на улице Порт-Саида толпы жаждущих уехать отсюда любой ценой!
П У Т И Э П И Д Е М И И Х О Л Е Р Ы Э Л Ь – Т О Р
1970 год.
По возвращении домой я с большим интересом проштудировал в областной библиотеке изрядное количество медицинской литературы об инфекционных заболеваниях и, в частности, холере. Оказалось, что существует несколько разновидностей холерного вибриона: классический и Эль-Тор, который и проник в Волгоград.
Вибрион Эль-Тор впервые был выделен на карантинной станции Эль-Тор от паломников. Хотя этот вибрион культурально и серологически был тождественен истинному холерному вибриону, всё же вопрос о его роли в развитии эпидемического процесса длительное время оставался не выясненным.
В прошлом вибрион Эль-Тор выделялся от больных и здоровых лиц, а также из водоисточников только в районе острова Сулавеси (Целебес), где заболевания, связанные с этим возбудителем, регистрировались почти ежегодно в течение многих лет и, в отличие от азиатской холеры, всё же имели сравнительно лёгкую клинику. Именно поэтому, заболевание, связанное с вибрионом Эль-Тор, получило название мягкой холеры.
Вибрион, выделенный на карантинной станции Эль-Тор в 1906 году, всё же не имел широкого распространения. И только к 1960 году холера проникла с острова Целебес в различные районы Индонезии, к 1962 году охватила все Филиппинские острова, где по неполным данным заболело около 2 000 человек. Отсюда она перекинулась на остров Тайвань, в Японию и Южную Корею. К 1963 году Эль-Тор проник в Таиланд, Камбоджу, Южный Вьетнам, южные районы Индии и восточные районы Пакистана, а к 1965 году в Афганистан, Иран и некоторые среднеазиатские районы Советского Союза.
К 1970 году возникла реальная опасность эпидемии холеры Эль-Тор на юго-западе европейской части нашей страны.
Заболевание холерой обычно начинается внезапно с поноса, затем возникает рвота, чаще без предшествующей тошноты. Вскоре стул становится жидким и приобретает вид рисового отвара. Дефекация безболезненна. Иногда наблюдается до 40 дефекаций в день. Вследствие этого развивается обезвоживание организма больного.
Температура тела, в отдельных случаях падает и больной входит в шоковое состояние.
Заболевание продолжается 3-7 дней и , при благоприятном течении, выздоровление наступает сравнительно быстро. Летальность зависит от течения и характера эпидемии. Обычно более высокая летальность отмечается в начале эпидемии. При крупных эпидемиях смертность колеблется в пределах от 40 до 75 %.
При осмотре холерных трупов их вид характеризуется резким исхуданием, значительной синюшностью кожных покровов, рельефностью судорожно сокращённых мышц. Конечности нередко сведены, что напоминает позу боксёра, бегуна.
Средняя летальность при заболевании вибрионом холеры Эль-Тор не превышает 5-7 %. Смертельных исходов стало значительно меньше не только потому, что течение холеры Эль-Тор иное, но благодаря эффективному лечению, главным образом антибиотиками.
Для предупреждения эпидемий инфекционных заболеваний в глобальных масштабах в Женеве при Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) работает Центр карантинных инфекций (ЦКИ). Информация о выявлении случаев заболеваний направляется в ВОЗ-ЦКИ, а оттуда правительствам всех стран, входящих в эту организацию.
И всё же до настоящего времени публикуемая информация по данному вопросу далеко не соответствует предусмотренной Положениями и, как правило, мировая общественность с большим опозданием узнаёт о вспышке инфекции или получает далеко не объективную информацию. Международные карантинные правила и регламенты, по существу, пока лишь ограничиваются телеграфной информацией в ВОЗ-ЦКИ.
Остаётся надеяться, что последние эпидемии станут хорошим уроком для противоэпидемических служб, которые должны быть всегда наготове для борьбы с забытыми инфекциями, по крайней мере, до тех пор, когда будет осуществлена давнишняя мечта всех эпидемиологов мира и возбудители опасных инфекций будут полностью ликвидированы.
Ш Е С Т Ь Д Н Е Й В И З О Л Я Ц И И О Т М И Р А
18-23 августа
Как и многие инфекционные заболевания, холера имеет скрытый, так называемый инкубационный период, при котором попавшая в организм инфекция никак не проявляет себя внешне.
Инкубационный период при холере колеблется в пределах от 1 до 5 дней, в отдельных случаях может достигать 10 дней. Причем, по мнению большинства исследователей, при холере Эль-Тор инкубационный период несколько короче, чем при классической холере и в данном случае был принят равным шести суткам.
Именно этот срок и предстояло провести в обсерваторе под наблюдением медицинского персонала всем гостям города-героя.
Медицинское наблюдение состояло в следующем. Утром и вечером градусник подмышку, перед едой две таблетки тетрациклина. Обязали не смывать с унитаза и показывать результат дежурной сестре, которая в специальной карточке напротив соответствующей фамилии выводила латинское «N», что означало – стул Nормальный.
Спустя сутки у каждого взяли на анализ мазок из того самого места, куда в ином случае ставят клизму. Многие поначалу стеснялись, возмущались, но пришлось смириться с такой необходимостью.
Народ в обсерваторе собрался разнообразный – от младенцев до пожилых, от слесарей до управляющих трестами. Женщин поначалу пытались разместить на втором этаже, мужчин на третьем. Но женщин оказалось больше и им отдали часть третьего этажа. Позже стали заселять четвёртый. Все этажи были изолированы друг от друга, на выходе с этажа находился дежурный. Дисциплинирующим фактором служило официальное предупреждение о продлении срока наблюдения при несанкционированном контакте с посетителями извне и вновь поступившими.
Приём пищи производился поэтажно. Столовая находилась в соседнем корпусе и, во избежание контакта с местным населением, проход к ней был ограждён трубчатыми барьерами. После посещения столовой и небольшого променада по двору после еды, у барьера дежурили милиционеры и медперсонал, которые пресекали любые попытки приближения к барьеру под угрозой продления карантина с минусацией предыдущего срока. И всё же одна женщина ухитрилась получить «с воли» дыню и поплатилась за это продлением срока обсервации на 5 дней, дыню изъяли по акту.
В столовой готовили безобразно, а когда явно не доставало компота, киселя, чая и других жидких блюд, их без зазрения совести разбавляли кипятком.
Кашу или вермишель давали к завтраку, обеду и ужину. В обед к этому гарниру добавлялась дохлая котлетка, размером со спичечный коробок, а на первое постные жидкие щи или простенький суп. На третье подавали чай, компот, изредка молоко или кофе.
Питание для пациентов обсерватора было бесплатным и его стоимость обходилась государственной казне 80 копеек в день на человека. Несмотря на дешевизну продуктов для блюд, порции были настолько мизерными, что люди стали роптать.
Администрация обсерватора была вынуждена организовать при столовой буфет, где стало возможным купить молоко, кефир, сыр, варёных цыплят, сигареты и спички.
Наш обсерватор разместили в общежитии только что построенного ГПТУ. В каждой комнате стояло 5 кроватей с панцирной сеткой, две тумбочки, небольшой стол и 5 стульев.
Через несколько дней заселения помещения стали требовать ремонта: снаружи здания на стенах туалетных комнат появились намокания и подтёки, дверные коробки шатались в проёмах, не закрывались окна. Пацанва, которая с утра и до глубокого вечера с воем носилась по коридорам, побила половину плафонов, исчезли маховички с водопроводных кранов…
Распорядок дня в нашей пятиместной комнате укладывался в пять слов. Завтрак, обед, ужин, домино, карты. В нашей компании нашёлся игрок, который обучил нас увлекательным играм в эти нехитрые снасти. Мы порой даже не замечали, как завтрак сменялся обедом, а обед ужином, но к окончанию срока эти игры настолько осточертели, что стена дома напротив напоминала кладку из костей ненавистного домино, а силуэт человека в окне воспринимался карточной фигурой.
Больше всех страдали от безделья женщины. Сначала они увлеклись разговорами и сном. Но когда обо всём было рассказано, а сон уже не шёл, они с тоски готовы были лезть на стенку.
За чистотой мы следили сами и дважды в сутки производили влажную уборку комнаты и прилегающего участка коридора. На весь этаж было только две швабры и, чтобы не выматывать себе нервы в их поиске, мы сколотили простейшую лентяйку из палок, подобранных во дворе. Теперь мы могли делать уборку, когда захочется и даже великодушно одалживать лентяйку друзьям из комнаты напротив. Мы очень гордились своей находчивостью и умением не меньше, чем известный Робинзон Крузо, проявивший чудеса смекалки при обустройстве необитаемого острова.
На третий день к нам прибыли кассиры Аэрофлота, железной дороги и речного пароходства. Билет до Казани на самолёт оформить не удалось, так как рейсы туда оказались проходящими. Пришлось ещё раз воспользоваться услугами МПС.
Но и здесь не обошлось без участия злого рока. Доверившись медсестре, находившейся с нашими списками рядом с кассиром и заверявшей, что никого не отпустят раньше срока, но и не задержат дольше положенного, я слишком поздно уяснил, что на моём билете пробит компостер на «правильный» день окончания моего срока пребывания под наблюдением – 23 августа. Но отправление поезда произойдет в 23.40 Москвы, когда в Волгограде будет уже 24 августа! То есть мне был нужен билет на этот же поезд на 22 августа, потому что срок моего пребывания закачивался именно в ночь с 22 на 23. Это недоразумение в 20 минут дорого мне обошлось: я просидел на государственных харчах лишние сутки, которые были бы совсем не лишними в моём цейтноте.
Совсем мне поплохело, когда узнал, что на этот же поезд продали билет мужику, который прибыл под наблюдение на сутки позже меня, 19 числа! Всё у меня в этот раз одно к одному.
Итак, 22-го вечером комнату покинул наш первый товарищ по несчастью. Ранним утром 23-го ещё двое и в 11 дня – четвёртый. В опустевшей комнате сразу стало до кома в горле тоскливо и неуютно. Голые матрацы и подушки усугубляли безрадостные мысли о потоке неудач, который куда-то нёс меня и вертел как щепку, вопреки моим планам и намерениям. Это было реальным подтверждением постулата, что ни одному человеку не дано предвидеть все случайности будущего.
Вдобавок, сквозь стены общежития проник слушок, что на станции загнали в тупик 6 вагонов, в которых обнаружили пассажиров больных холерой. Не хватало только того, чтобы после недельной отсидки попасть в вагон с такими попутчиками.
Ночью нас привезли на вокзал на автобусе прямо к входу на перрон. Центральный вход вокзала был закрыт, а прилегающая площадь обнесена сплошным барьером и оцеплена милицией (сколько же их, однако!). Постовой в воротах бдительно проверил справку о прохождении обсервации и только после этого пропустил.
РСФСР.
Исполком Волгоградского городского Совета депутатов трудящихся.
Городской отдел здравоохранения, 23 августа 1970 г. № 247.
С П Р А В К А
Дана гр.Соханскому Александру Мих. следующему в г.Казань, в том что он /она/ находился на обсервации в г.Волгограде при больнице № 18 с 18 по 23.8.
За время наблюдения проявлений желудочно-кишечного заболевания не было. Бактериологический анализ отрицательный, здоров. Выезд разрешён.
Гл.врач – подпись неразборчива.
Эпидемиолог – подпись неразборчива.
Печать «Центральный райздравотдел г.Волгограда. Больница № 18.»
Вагон, в который был приобретён билет без плацкарты, оказался купейным, но постельных принадлежностей не выдавали. Здесь здорово выручил надувной матрац и плед.
До границы Волгоградской области в вагоне было всего несколько человек, зато потом народу к нам, холерным, набилось столько, что на нижней полке негде было присесть!
Р А З М Ы Ш Л Е Н И Я О П О Т Е Р Я Н Н О М В Р Е М Е Н И
Через 29 часов я был в Казани и пользовался полной свободой передвижения по стране. Но сколько времени было загублено напрасно!
Шесть суток ушло на ожидание опоздавшего мотоцикла, два дня потрачены на поиски решения, шесть суток проведено в обсервации и четверо в поездах. Итого 18 потерянных, чёрт знает на что, суток. На мотопутешествие осталось только семь дней! И наибольший ущерб всему отпуску нанёс призрак холеры 10 дней из 18 потерянных!
Подвергался ли я опасности от этого злокозненного вируса, находясь в эпицентре зоны, охваченной карантинными мероприятиями? Навряд, ли.
Как известно, холерный вибрион проникает т о л ь к о через рот. Механизм передачи очень прост: через грязные руки (контактный путь), через воду загрязнённых акваторий (водный путь) и при употреблении пищевых продуктов, обсеменённых холерным вибрионом. Не менее проста и профилактика заболевания холерой: мыть руки и овощи-фрукты перед едой, пить только кипячёную воду и не контактировать с непроверенными водоёмами (купание в Волге было официально запрещено по радио и в местной печати).
Кроме того, следует учесть, что сама природа позаботилась о безопасности человека: часть холерных вибрионов гибнет во рту под действием слюны.
Зная об этом из разных источников информации, я был предельно пунктуален в соблюдении этих правил, даже сигаретную пачку открывал снизу, чтобы не браться за фильтр пальцами.
Никто не знает о числе заболевших и погибших от коварного вибриона в эпидемии 1970 года, как и того, была ли эпидемия взаправду.
Если судить по реакции властей, медики сумели доказать необходимость применения крайних мер. И было введено чрезвычайное положение, в результате которого не только Поволжье, но и вся страна понесли огромные убытки. И если материальные затраты, например, на бесплатное питание волгоградских пленников холеры, можно легко подсчитать (80 коп. на питание в день, на 15 000 прошедших обсервацию, на 6 дней в обсерваторах, то получится 72 000 рублей и т.д.), то моральный ущерб этим 15 тысячам людей не возместить никакими рублями.
Сама по себе обсервация в неприспособленных для этого общежитиях и школах носила яркий оттенок формализма. В частности, нас изолировали от окружающего мира в стенах этих помещений на шесть дней, но этот окружающий мир непрерывно вступал с нами в контакт в лице медперсонала, сантехников и электриков, поваров, мойщиц, буфетчиц и кассиров, а также с помощью привозимых продуктов, билетов и денежных знаков.
Кроме того, несмотря на строгие карательные меры в виде продления сроков обсервации и постоянный контроль, сердобольные родственники и знакомые навещали «заключённых», чтобы тайком через окно на верёвочке передать продукты и выпивку. Получившие передачу чувствовали себя «героями» и даже хвастались в открытую своей находчивостью. Остальные относились к этому "геройству" крайне неодобрительно. Всем могли продлить срок обсервации.
Поэтому угроза заражения ненавистным вибрионом витала над поселенцами обсерватора ежедневно и еженощно и, если при выписке справки не было поноса, это ещё не означало, что наблюдаемый «здоров». При таком низком качестве карантина зараза могла проявить себя через несколько дней далеко за пределами обсерватора. Хотя, надо признать, количество контактов с местным населением было сведено к минимуму.
Трудно представить, но оказывается обо всём изложенном в этой главе можно рассказать в стихах, в песне.
По-видимому призрак холеры так или иначе коснулся жизненных интересов Владимира Семёновича Высоцкого в то лето 1970-го. И он откликнулся на эти события песней, в которой с присущим ему юмором и сарказмом поиздевался над «битвой с новоявленною порчей», которой, скорее всего, вовсе не было.
Не покупают никакой еды,
Все экономят вынужденно деньги.
Холера косит стройные ряды,
Но люди вновь смыкаются в шеренги.
Закрыт Кавказ, горит Аэрофлот
И в Астрахани лихо жгут арбузы,
Но от станка рабочий не уйдёт
И крепнут всё равно здоровья узы.
Убытки терпит целая страна,
Но вера есть, всё зиждется на вере.
Объявлении смертельная война
Одной несчастной бедненькой холере.
На трудовую вахту встал народ
Для битвы с новоявленною порчей.
«Но пасаран!» - холера не пройдёт,
Холере – нет! И всё! И бал окончен.
Я погадал вчера на даму треф,
Назвав её для юмора «холерой»,
И понял я: холера – это блеф.
Теперь она мне кажется химерой.
Во мне теперь прибавилось ума,
Себя я ощущаю Гулливером
И понял я – холера не чума,
У каждого всегда своя холера.
Уверен я, холере скоро тлеть.
А ну-ка залп из тысячи орудий.
Вперёд холерой могут заболеть
Холерики, несдержанные люди.
Как очевидец и участник этих трагикомических событий полностью солидарен с автором «противохолерной» песни. В Волгограде от холеры никто не умер.
Э Т О Т У Ж А С Н Ы Й , У Ж А С Н Ы Й , У Ж А С Н Ы Й П У Т Ь !
25 августа – 3 сентября
25 августа. Беглый осмотр мотоцикла на багажном складе города Казани позволил установить, что к числу украденных по пути в Волгоград эмблем с бензобака мотоцикла добавился провод высокого напряжения с наконечником и вывернутая свеча. Кроме того, мотоцикл где-то роняли на правый бок, отчего фара смотрела круто влево, а рукоятка ручного тормоза напоминала по форме знак вопроса - ?.
Эти нехватки и недостатки я посчитал такой мелочью по сравнению с предыдущими событиями, что даже удержался от невежливых реплик в адрес представителей МПС, учитывая и без того острый дефицит времени.
Шофера, прибывшие к багажному отделению за грузом, снабдили меня несколькими литрами бензина и видавшей виды свечой. Кусок запасного высоковольтного провода нашёлся у меня внутри фары. Этого оказалось достаточным, чтобы мотоцикл снова ожил после д е в я т н а д ц а т и д н е в н ы х скитаний по перронам, складам и багажным вагонам. В качестве багажа общий путь по его спидометру составил 3 км 400 м.
Мой поезд прибыл в Казань ранним утром и до открытия багажного отделения у меня была уйма времени на размышления.
Прогуливаясь по набережной Волги (и здесь Волга), я прикинул свои возможности. Мои ресурсы времени были сильно подточены, что не помешало придти к абсолютно авантюрному решению: слетать на денёк до Москвы, чтобы размять крылья и хоть как-то оправдать затраты времени и средств на сорвавшееся путешествие.
И в этом решении я сильно промахнулся, ибо одного не учёл – масштабов нашей страны. А это в данном случае было очень существенным. Поезд, следуя от Волгограда в Казань, практически по меридиану на север, за две ночи и один день переместил меня из знойной степной зоны в подзону смешанных лесов, а затем я сам забрался на мотоцикле ещё севернее – в зону тайги.
Даже в Волгограде после 15 августа жара спала, прошли первые за всё лето дожди и, к нашей радости, в обсерваторе мы уже не страдали от чрезмерного зноя. Но в буднях пресного обсерваторского бытия я на это даже не обратил внимания. В районе же Перми конец августа являлся уже не преддверием, а началом северной осени, со всеми её капризами.
Вырвавшись из конуры багажного отделения, мотоцикл рванул вперёд, как застоявшийся конь. После полудня на небе появились редкие, но мощные кучевые облака. Первое время удавалось счастливо избегать дождя, получая от него лишь мокрый асфальт. Стало влажно и прохладно. Пришлось сменить южные сандалеты на полуботинки и надеть кожаную куртку.
Наступили сумерки и я остановился на свой первый походный привал в лесу. Палатка, взятая в пункте проката без проверки, получилась несуразная. Кольев на растяжки не хватало, а стойки оказались короткими, видимо частично раскомплектованными предыдущим арендатором. В результате вместо оранжевого дворца польской палатки на поляне возникло жалкое сморщенное чудовище, не напоминавшее палатку даже отдалённо. И всё же это была своя крыша над головой!
26 августа. Всю ночь в кронах молодых дубков шумел ветер. К утру сильно похолодало и я насквозь промёрз под лёгким пледом, которым намеревался укрываться под знойным кавказским небосводом в зоне субтропиков. Небесные хляби ночью разверзлись мелким затяжным дождём. Радиостанция «Маяк» непрерывно передавала неутешительные сводки погоды на всём пути следования: дожди и температура +10-13С.
Дождь то затихал, то усиливался. Я открыл входную молнию палатки, глянул на монотонно темно-серое небо и в отчаянии откинулся на матрац. Тотчас раздалось зловещее змеиное шипение и я медленно опустился на землю. Отвёртка, оказавшаяся неизвестно зачем в боковом кармане брюк, сделала самое чёрное дело в своей жизни – выдрала огромный клок из надувного матраца.
Достал аптечку из бардачка и приступил к ремонту, без матраца я не турист. Тем временем приёмник стал понемногу затихать и, чтобы сберечь остатки питания на прослушивание прогнозов погоды, пришлось его выключить. Стало тихо и совсем тоскливо. Только бисер дождя продолжал шуршать по крыше палатки. Полез в карман за сигаретами, но в пачке оказалась только одна. Ко всему этому с собой по легкомыслию не было съестных припасов.
Тоже мне, путешественник хренов! Покоритель Кавказа несостоявшийся!
Положение незавидное. Между тем, магистраль жила своей жизнью. Сквозь дорожную лесополосу доносился рокот моторов и пронзительный визг шин по мокрому асфальту. Дальнейшее прозябание в палатке было бессмысленным и я под дождём стал свёртывать бивуак.
Грунтовая дорога, по которой предстояло выбраться со стоянки на асфальт, была словно намазана мылом. И если до насыпи дороги удалось доползти по отдельным островкам травы, то на дорогу въехать было невозможно. Заднее колесо на подъеме вращалось вхолостую и мотоцикл сползал обратно. Я стал помогать мотоциклу, спешившись, но и мои ноги беспомощно скользили по раскисшему склону. А, после одной из настойчивых попыток, мотоцикл сполз вниз и попал поперёк колеи в ловушку переднее колесо в левой колее, заднее в правой. Пытаясь вывернуться из неё, моментально взмок, но безрезультатно.
Решил, что без посторонней помощи не выбраться и прикурил мудро припрятанный бычок. Трагизм ситуации состоял в том, что до желанной тверди асфальта было не более двух-трёх метров. Пешком поднялся наверх, глянул на маленький мотоцикл и это меня так ожесточило, что один из очередных штурмов откоса увенчался успехом.
Дальнейший путь проходил под проливным дождём. Если бы я знал, что до самого конца путешествия меня ожидает ужасная и неравная борьба с дождём, холодом и бездорожьем.. Борьба, в которой я мог выйти победителем лишь поставив на кон своё здоровье.
Я был практически беззащитен перед каверзами природы этих краёв. В расчёте на субтропический климат Кавказа я безграмотно исключил из списка необходимых вещей плащ и сапоги, а одеяло или спальник заменил пледом. В связи с отправкой по ж/д с мотоцикла предварительно было снято ветровое стекло.
Спасаясь от холода, надел под кожаную куртку две рубашки и свитер, на ноги двойные носки, на мотокраги сверху натянул кожаные перчатки. Но это жалкое утепление, разумеется, ничуть не спасало от холода, а от дождя – тем более.
Вечером был в Коврове и заночевал, как водится, у Виталия.
27 августа. На следующее утро дождь вроде утихомирился, хотя небо оставалось низким и хмурым, температура продолжала падать.
От маршрута «nach Moskau» пришлось, естественно отказаться и, не теряя времени гнать в обратную сторону.
Ковровский друг на следующий день подарил мне свой старый длинный плащ-макинтош, в который я мог закутаться ниже колен. Вначале это хорошо помогало, мерзли только руки и ноги. Но когда подул ветер с севера, похолодало ещё больше и я коченел в седле до такой степени, что совершенно переставал чувствовать конечности.
Во время перекуса в столовых удавалось кое-как отогреться и тогда начинали стучать зубы и всё тело бить озноб. А едва выходил наружу и садился за руль, как тепло постепенно улетучивалось и я медленно превращался в живой труп. Скорость давалась очень дорогой ценой.
28 августа. Не слаще оказался и ночлег в палатке. Спать ложился в полной амуниции, накрывшись пледом, а сверху плащом. Но это мало помогло и к утру так промёрз, что еле живой выполз из палатки. Интенсивная физзарядка и бег по пересеченной местности не помогали. Пришлось разложить костёр. В оттаявшем у живительного пламени мозгу шевельнулась мысль: в палатке больше не ночевать.
В Казани заехал к тёте Жене. И это было весьма кстати. Пошёл дождь, сменившийся мокрым снегом, температура воздуха упала почти до нуля. Пришлось из-за этого погостить у тёти больше суток. Но время отпуска истекало как песок в часиках и служебный долг властно звал в Тюмень.
На дорогу в подарок от тёти Жени получил великолепные вязанные шерстяные носки, которые хоть как-то могли помочь защитить мои бедные конечности, прикрытые вьетнамскими строчёными брюками и летними полуботинками.
29 августа. За городом Арск на дороге валялся вверх колёсами ЗИЛок, но моя любознательность быта так охлаждена встречным потоком воздуха, что промчался мимо, даже не собираясь запечатлеть на плёнку эту страшную дорожную трагедию.
Быстро темнело и в одной из деревень попросился на ночлег. Мне вежливо отказали и посоветовали остановиться в малмыжском доме колхозника. Было совершенно темно, когда я добрался до Малмыжа и разыскал этот дом. Мне предоставили койку в одном номере с каким-то старичком. Тот сразу влез под одеяло, а я слегка умылся, обтёрся, помыл ботинки в ближайшей луже и отправился поужинать в местный ресторан, а днём столовую.
Сейчас там рекой лилось вино, клубился густой табачный дым и шипела радиола. Публика собралась самая пёстрая. Некоторые считали, будто они одеты по последней моде, зато большая часть была одета в робу и некоторые сидели прямо в плащах.
Меня это даже обрадовало. Моя видавшая виды кожаная куртка, кое-как почищенные брюки и наспех помытые ботинки бесследно растворялись в этой толчее.
30 августа. Утром шёл дождь и выезд пришлось отложить до обеда. Прогулявшись по городу, зашёл в магазинчики, заглянул на рынок и даже посетил местный краеведческий музей. Изо всех экспонатов наибольшее впечатление произвел древний двухколёсный велосипед, полностью из дерева. По виду он находился в полной исправности и стоял не за стеклом и даже не за барьером, а просто прислонился к стенке недалеко от входа в зал. Будто бы на нём только что приехал старый житель этого заштатного городка…
«МАЛМЫЖ, город (с 1780 г.), районный центр в Кировской области, на р.Шошма, в 57 км от железнодорожной станции Вятские Поляны.. Ремонтно-механический завод; Пищевая промышленность, Краеведческий музей» (Географический энциклопедический словарь).
Почитай, одну треть достопримечательностей я посетил. После полудня моё терпение истощилось и я рискнул покинуть эту дыру с её велосипедом и гостеприимным домом колхозника, который для полноты информации почему-то не попал в энциклопедию.
Дальнейший путь напоминал какой-то кошмар. Небо с самого утра было до отказа забито тучами и, покидая малоуютную гостиницу, я прекрасно понимал, что холодного душа не избежать.
Предположения подтвердились и уже через полчаса пришлось пережидать ливень в чистом поле под хлипкой одинокой берёзкой. Следующий дождь провёл под навесом заброшенного сарая на краю деревни. И всё же, добираясь до случайных укрытий, успел изрядно промокнуть. Особо досталось ногам.
Дорога совершенно раскисла. Местами дорожное полотно представляло подобие некоего бесконечного корыта, наполненного песчано-глиняным раствором. Маневрируя поперёк дороги, зачастую удавалось миновать наиболее непроходимые места. Но однажды путь преградила огромная лужа на правой стороне, в то время как левая сторона выглядела плотной. Не раздумывая, повернул влево и вдруг мотоцикл погрузился в густую жижу и засел в ней по самые ступицы колёс. Чтобы не остаться навечно посреди этой, хорошо замаскированной намытым песком топи, пришлось соскочить с мотоцикла и по колено в жиже выталкивать его на твёрдое место. И, не дай бог, заглушить мотор!
В первом встречном ручье пришлось стирать в ледяной воде брючины, носки и вымыть грязь из ботинок. Ведь о ночлеге в лесу я не помышлял, а проситься в дом в непотребном виде не позволяло чувство собственного достоинства. Мне до сих пор неясно, почему я не простудился, стоя во время стирки по колено в холодной осенней воде. Бывало ведь, из форточки понесёт холодком и неделя на больничном обеспечена…
Впрочем, этот риск и стирка были напрасными и через несколько километров всё пришлось повторить. А получилось так. Дорога в одном месте была поднята свежей насыпью и её внутренняя часть постепенно превратилась в глубокую траншею, вырытую колёсами грузовиков. Вдоль самого края, где никто не отваживался вести машину, со временем образовался узкий барьер, который и удерживал глиняную жижу от стекания с дороги в кювет.
После рекогносцировки я повел мотоцикл в руках по этому барьеру, потому что иного способа миновать это болото не было, а проехать напрямую своим ходом было невозможно. Мотоцикл постоянно норовил соскользнуть либо в лужу, либо в кювет. И то и другое было недопустимо. И вот, когда до конца этой бесконечной жижи осталось 10-15 метров, перед мотоциклом возникла промоина. Это препятствие шириной около метра и глубиной полметра можно было легко переступить пешком, но совершенно невозможно преодолеть на мотоцикле. Развернуться неосуществимо, да и незачем. Другого пути нет.
В раздумье я поставил мотоцикл на боковую подножку и закурил. Положение казалось безнадёжным. Вокруг ни души. Только мрачная тайга вдоль дороги, да лохмотья туч над головой. Мало кто отважится выехать в такое распутье.
Поблизости в грязи колеи заметил несколько досок. Кто-то здесь буксовал и оставил их. Из них можно было навести мосток через промоину. Но едва я отошёл от мотоцикла, как подножка провалилась в суглинок и мотоцикл перевернулся в колею вверх колёсами. Не разбирая пути я бросился вытаскивать мотоцикл и обнаружил, что пробку бензобака выбило от удара и бензин выбулькивает в воду. Пришлось горловину бака прикрыть ладонью и свободной рукой шарить в грязи, отыскивая пробку.
За всеми хлопотами по возвращению мотоцикла в транспортное положение и сооружению мостика я так основательно вымазался, что вновь пришлось принимать холодные ванны при стирке обмундирования и обуви в попутной речушке.
А вообще-то мелкие грязевые ванны в этот день были частыми: то хлюпнет глиной встречная машина, то мотоцикл соскользнёт вбок. На скользких участках стиль езды напоминал поездку на велосипеде-самокате Артамонова. Приходилось постоянно отталкиваться ногами, чтобы не свалиться набок. В этот осклизлый день сам я как бы ехал, а ноги большую часть пути прошли пешком. Правда, двигатель немного помогал.
Каждый километр пути давался невероятным напряжением физических и духовных сил. Я был настолько раздавлен трудностями, что потерял уверенность в том, смогу ли всё это преодолеть. Постоянно мокрый и закоченевший, я с дикой завистью смотрел на людей в деревнях. Эти люди в любой момент могли зайти в свой дом, чтобы укрыться от пронизывающего ветра, согреться и обсушиться у очага.
До моего дома оставалось б о л е е т ы с я ч и километров по дождю, лютому холоду и донельзя размытым грунтовым дорогам.
Несмотря на все страдания и усилия, пробег в этот день составил всего 60 километров.
31 августа. Нелегко было принять решение о полной капитуляции. И, тем не менее, я его принял, когда утром пересекал накатанную железнодорожную ветку: отправить машину по железной дороге в третий и последний раз.
Это означало абсолютный крах. Крах даже программы-минимум.
У рабочих-путейцев узнал, где расположена ближайшая железнодорожная станция и как до неё добраться и свернул с Сибирского тракта влево..
Это была тупиковая станция Кильмезь, расположенная в пяти километрах от тракта. Отправить багаж и уехать самому с этой станции было возможно, но только один раз в сутки, в 7 часов утра.
Передо мной было два пути: ровные стальные рельсы и размытая дождями грунтовка. Здравый смысл склонялся в сторону первого. Но возникала небольшая проблема: как скоротать почти сутки (на часах было 10 утра) на этой крохотной станции, где питаться, остановиться на ночлег?
Для начала провёл рекогносцировку, проехав по наименее грязным улицам сией станции. Столовой не обнаружил, зато в продуктовом магазинчике взял кое-что на завтрак. Вернулся к станционным строениям, прислонил мотоцикл к бревенчатой стенке какого-то длинного склада и, сидя на седле, неплохо перекусил.
Свободного времени в моём распоряжении было хоть отбавляй и я взялся просматривать дневник похода, открыл Атлас автомобильных дорог СССР.
Боже мой! Сколько сделано ошибок и просчётов! Весь мотопоход состоит из сплошной невезухи!
А вот этот ужасный, ужасный, ужасный путь я выбрал сам! Ещё в Казани на квартире у тёти, в спокойной обстановке было проанализировано два пути возвращения – через Ашу и Пермь. Обе дороги были известны как никудышные. Но из двух зол выбрал, казалось, меньшее, отдав предпочтение «пермскому» варианту. Здесь дорога была намечена хотя бы ножом грейдера, в то время как между Ашой и Улу-Теляком дороги вообще не существовало. В такую погоду там можно засесть надолго, если не до заморозков. К тому же жила надежда, что за прошедшие два года положение дел на Сибирском тракте улучшилось в части прокладки нового асфальта. К сожалению, практически ничего не изменилось.
Постепенно ход мыслей приобрёл «философическое» направление, я оценил нынешнее своё положение с точки зрения высшего мироздания и пришел к печальному заключению, что человек, в общем-то, слабое, изнеженное и беззащитное существо. Так себе, блошка на земной тверди. Весьма незначительные колебания температуры и влажности на поверхности земного шарика стали мощным, почти непреодолимым препятствием, для перемещения на относительно небольшое расстояние…
Тем временем погода незаметно разгулялась. Небо расчистилось от туч и по его радостной голубизне побежали невесомые облачка. Припекло солнышко. На сытый желудок я понемногу обсох, оттаял и мысль об отправке поездом стала казаться бесстыдно изменнической. Получалось, что я смалодушничал, поддался на провокации природы и как подлый трус хотел сбежать с поля боя в трудную минуту.
Ну, уж нет! Позорному возвращению домой с котомкой за спиной я предпочёл въезд любой ценой, но на белом коне, на мотоцикле!
Разумеется, я понимал, что грязь на разбитой грунтовке уже не просохнет до будущего лета, но задумал выйти победителем из поединка с бездорожьем и решительно завёл двигатель. Анализ показал, в среднем суточный пробег составлял около трёхсот километров, что не так уж и плохо в условиях тотального бездорожья.
Дорога по-прежнему состояла из глиняной пульпы. А через несколько часов, как и следовало предполагать, погода снова испортилась. Но отступать было уже некуда.
Не легче было миновать и деревни, встречавшиеся на пути вдоль тракта. Большинство из них расположилось в низинках, укрываясь среди гор и холмов от ветров. Тракт в таких селениях являлся главной улицей и, одновременно, главной лужей, тянувшейся от околицы до околицы. Очевидно, вода, стекавшая с окрестных гор и возвышенностей, стояла здесь если не вечно, то, во всяком случае, большую часть года.
Посреди такой лужи в деревне Шаклей моему мотоциклу «стукнуло» 30 000 км по спидометру.
1 сентября. Невзирая на постоянный в мотопоходах дефицит времени, в Кленовке постучался в Пашкины ворота. Но на сей раз никто не открыл, только собака облаяла.
К обеду достиг берегов Воткинского водохранилища. Как водится, паром только что отошёл и до следующего два часа свободного ненужного времени. Пришлось вернуться в город, где можно было заправить мотоцикл и перекусить самому.
С грехом пополам отыскал заправочную станцию, а вот пообедать по-человечески было не суждено. Единственный пункт питания этого города оказался на ремонте.
«Оханск, город (с 1781 г.), районный центр в Пермской области, 35 км от железнодорожной станции Нытва, пристань на р.Кама. Лесная промышленность. Швейная фабрика. Основан в 17 веке». (Географический энциклопедический словарь)
Прямо скажем – достопримечательностей негусто. Местные сообщили, что кроме закрытой на ремонт кафе-столовой, попитаться больше негде. Не впервой пришлось довольствоваться батоном и банкой консервов.
Наконец переправа позади. Мотоцикл так заляпан грязью, что подъезжая к Перми не рискнул предстать на нём перед грозными очами автоинспектора и немного помыл в речке Слюдянке.
Следует заметить, что протяжённость асфальта с позапрошлого года от Перми на запад ничуть не возросло (24 км), а на восток асфальт положили до Кунгура (93 км), то есть за два года около 60 км добавилось.
В Кунгуре съезд на старую дорогу и опять раздолбанная грунтовка, посыпанная, правда, щебнем.
2 сентября. Предпоследний день пути ознаменовался падением. Произошло оно на одном из сухих накатанных спусков, где удавалось держать скорость около 60 км/час.
Знаки предупредили о крутом повороте направо и спуске. Я положил мотоцикл в вираж шёл накатом по правой стороне дороги, удобно наклонённой внутрь виража. Внезапно, в нескольких мерах впереди открылась взгляду глубокая рытвина, въезд в которую на такой скорости был чреват неприятным броском в сторону. Тормозить было поздно, но я не справился с инстинктом и тормознул. Заднее колесо сразу занесло влево и, развернувшись, мотоцикл с отвратительным скрежетом поехал на боку метров десять по гравию на противоположную сторону дороги. Меня выбросило из седла и я очутился в противоположном кювете, отделавшись лёгким стрессом, ушибом левого локтя и левого бедра. Хорошо, что не было ни встречных, не обгоняющих машин…
Слегка прихрамывая, бросился убирать машину с проезжей части, а затем со старанием инспектора изучил причины падения, траекторию падения мотоцикла и движения тела пострадавшего. Мотоциклу повезло меньше. Чтобы выправить левую подножку и рычаг переключения передач пришлось заехать в удачно подвернувшуюся на пути РТС.
В мастерской быстро справился с восстановительным ремонтом и собрался было заводить двигатель, как заметил, что заднее колесо стоит на ободе! Наклейка заплаты как всегда отняла полтора часа. Я понял, что могу не уложиться в отпускное время и дал телеграмму на завод. Мне не хватало, как и в Волгограде, только одного дня.
В Билимбае начался долгожданный асфальт, но я не мог воспользоваться им эффективно. Встречный поток воздуха так интенсивно охлаждал моё многострадальное тело, что я сидел едва тёпленький. Существовал незримый «тепловой барьер» и, независимо от моей воли, рука самостоятельно сбрасывала газ, придерживая мотоцикл на скорость 55-60 км/час.
В этот период поездки меня крепко бы выручило ветровое стекло, но перед отправкой в Волгоград его пришлось снять с мотоцикла. Во-первых, его обязательно бы сломали (мотоцикл в ж/д пути действительно падал) или, безусловно, украли.
И потом, по черноморскому побережью Кавказа, на которое строился план похода, можно было рассекать и безо всяких стёкол.
Быстро сгущались сумерки и в Богданович въехал с фарой. До дома оставались, по мотоциклетным меркам, сущие пустяки. И если было бы тепло, то я без колебаний продолжил путь ночью.
Но сейчас я не мог себя заставить двигаться дальше, потому что совершенно околел. И не в переносном, а в буквальном понимании этого термина: суставы совершенно не разгибались, настолько в них, по-видимому, загустела природная смазка.
Прежде чем слезть я мотоцикла на остановке, я с трудом снимал негнущиеся ноги с подножек и проделывал ряд сгибательных движений. После этого, подтягиваясь за руль, с трудом поднимался с седла и усилием воли разгибал спину. Самой трудной была заключительная фаза остановки – перебросить правую ногу через мотоцикл и при этом не уронить его из бесчувственных рук.
На улицах Богдановича кромешная тьма и все мои заклинания и мольбы разбиваются о недоверие домовладельцев к столь позднему и весьма подозрительному ночному путнику.
В ряду капитальных гаражей вдоль дороги вижу открытые ворота. Хозяин гаража в меру «поддатый», но моё положение адекватно оценил, предложил поставить мотоцикл в гараж и заночевать у него дома. На что я с доверчивостью и большим желанием согласился.
Дома нас встретила жена Бориса, которая, впившись в меня тяжёлым ненавидящим взглядом, принялась истерически визжать на мужа:
- Мало того, что сам пьянствуешь до полуночи, так ещё и своих друзей-алкоголиков тащишь в дом! И т.д. и т.п.!!!
Ах, если бы она дала мне вставить слово, то осознала бы, какой я отважный и замечательный путешественник и, ей-богу, накормила бы горячим борщом и налила стопочку с устатку. Куда там! С дороги мой затрапезный внешний вид, с посиневшим от холода носом и красным обветренным лицом был весьма неказист и в сложившейся ситуации напоминал ей, скорее всего, бомжа, но отнюдь не путешествующего джентльмена.
Моим первым порывом было немедленно покинуть эту квартиру. Но Борис не отпустил, чуть не насильно увёл в отдельную комнату. И долго ещё неслись по квартире проклятия в адрес мужа и угрозы сдать нас обеих в вытрезвитель.
Утром всё продолжилось в том же духе и я, наотрез отказавшись от чая, уговорил хозяина отпустить меня. Ну, Христа ради…
Адрес я запомнил и отправил впоследствии хорошее письмо борисовой жене, но ответа не получил.
3 сентября. Несмотря на немыслимые стечения самых скверных, самых невероятных обстоятельств, которые привели к тяжким испытаниям и жестоким злоключениям, я вернулся домой всё же на «белом коне»!!! Как и мечтал.
Отменённое по форме путешествие, по сути состоялось. Его суммарная протяжённость составила около 6 тысяч километров, в том числе, более 2,5 тысяч километров на мотоцикле!
Как и водится в таких случаях, приезд не остался незамеченным. Правда, хлебом и солью не встречали. Но моё появление на пыльном и грязном мотоцикле, героически обветренное лицо вызвали живую реакцию и законное любопытство соседей и друзей. Они недоверчиво разглядывали мотоцикл, от которого веяло дальней дорогой, и старались дотронуться до него рукой. Они знали мои планы и задавали вопросы про Кавказ и Чёрное море, про дорожные приключения.
Встреча очень растрогала, но я понимал, стоит только начать повествование о своих фатальных неудачах, провалах и ошибках, как это затянется на очень продолжительное время. Иначе никто ничего не поймёт. Я решил, что как-нибудь на это найдётся свободная пора и соответствующее настроение, а сейчас я был совершенно измотан и мечтал только о тепле и домашнем отдыхе с дальней дороги.
Поэтому, закатывая мотоцикл в гараж и закрывая его на замок отвечал нарочито вяло и односложно:
- Да какие уж там приключения? Ничего особенного не было. Всё едешь и едешь…
Александр Соханский
Тюмень – Волгоград – Тюмень
1970 год, эпидемия холеры
Возвратиться в обзор путешествий: http://www.proza.ru/2013/12/12/882
.