Первое крестьянское вооружённое восстание в Забайкалье в период проведения коллективизации сельского хозяйства 10 ноября - 1 декабря 1929 года)
В 1929 году до забайкальских сёл докатились волны начавшейся коллективизации. На собраниях партийных ячеек, сельского актива и бедноты доводились высказывания вождей пролетариата, выдержки из циркулярных писем и телеграмм об усилении наступления на кулака, о необходимости коллективного ведения хозяйства и выполнения указаний советского правительства по переустройству деревни.«Широкие массы рабочих, беднота и середняки колхозники, а также бедняки и середняки, сегодняшние ещё единоличники, но завтрашние колхозники, - говорилось в одном из таких документов, - проводя хозяйственно-политические кампании, выполняют директивы партии и Соввласти, направленные на поднятие промышленности и на перестройку сельского хозяйства в целях улучшения материально-культурного положения широких трудящихся масс города и деревни и ведут твёрдую непримиримую борьбу с остатками эксплуататорского класса в СССР – кулачеством и его агентурой, ведущего гнусную, предательскую, вредительскую, бандитскую работу в селе, иногда беря на себя влияние некоторой колеблющейся части бедняков и середняков, выполнявшего по существу директивы международной буржуазии, белобандитской, генеральской своры, находящейся за границей, стремящейся через промпартию, меньшевиков, предателей и кулаков и их агентов сорвать социалистическое строительство, подготовить интервенцию для подавления Соввласти».
Понятие «кулак» благодаря таким документам становилось синонимом слов «бандит» и «предатель». В головы сельских обывателей вбивалась ненависть к части своих земляков по той простой причине, что те были домовитей, радели за благосостояние своих хозяйств, мозолями и потом добывая из скудной забайкальской земли нелёгкий хлебушек, не жалея в этой работе себя и своих ближних. Вот эти «свои ближние» и вспомнились при составлении списков кулаков, даже если они в виде работников (постоянных либо сезонных) привлекались к работе пускай не в этот год и не в прошлый, а более десятка лет назад – в старое царское время и в период НЭПа, когда это разрешалось и поощрялось законом. Уже только по данному признаку, если не было никакого другого «криминала» за душой, как, например, занятие руководящих должностей в старой царской администрации, служба в армии атамана Семенова или занятие контрабандой и т.п., решением райисполкома по представлению сельсовета могли лишить избирательных прав как главу семьи, так и его домочадцев, превратив такого человека из самостоятельного хозяина в совсем неспособного распоряжаться плодами своего труда. Ему теперь не выдавались кредиты, не разрешалось вступать в какие-либо паи, запрещалось продавать излишки урожая. Под страхом уголовной ответственности вменялось в трёхдневный срок выполнять «твёрдое обязательное задание» по сдаче определенного количества хлеба, мяса, молока, яиц, шкур и т.д. И если твёрдосдатчик не мог выполнить это задание в срок (никакие причины – болезнь, отсутствие на месте и т.п. – его невыполнения не рассматривалось), то в действие вступала печально известная 61-я статья Уголовного Кодекса РСФСР образца 1926 года. А санкции этой статьи были весьма суровы: или описывалось имущество и в счёт уплаты штрафа отторгалось от двора (одна из форм раскулачивания), или же при невозможности уплаты штрафа использовались принудительные работы от нескольких месяцев до двух лет или же направление в концлагерь с последующим определением в ссылку.
Но это при всём нарушении, как сейчас говорят, прав человека было бы терпимо, если бы касались только классического кулака–мироеда. Нарушений было много. Например, неграмотному крестьянину из села Кумахта Карымского района Липатникову Виталию Константиновичу, который никогда и к кулакам-то близко не стоял, 31 октября 1929 года вручили извещение на вывоз для государственной ссыпки 404 пуда хлеба. Определить в условиях Забайкалья какой хозяин является кулаком, а какой просто зажиточным или справным было довольно трудно. А потому в стране, где пятилетку собирались строить четыре года, где почётным считался ударный труд и поощрялась инициатива в стремлении скорейшего построения социализма, сплошь и рядом твёрдые задания давались и середнякам, особенно во время хлебозаготовительной кампании. Такие же точно меры и методы применялись и при создании семенного фонда осенью 1929 года для подготовки посевной кампании вновь создаваемых колхозов. Был случай в Карымском районе, когда один середняк, чтобы забить на мясо своего 2-х летнего бычка, вполне официально просил на это разрешение в райисполкоме. Разрешение он получил, но на заявлении жирным карандашом значилась резолюция «Обязательно сдать 50% от него в кооперацию для оживления рынка».
Десятками исчислялись примеры, когда середняцкие и даже бедняцкие хозяйства лишались наделов земли по мотивировке «политически не устойчивы». За эту неустойчивость они лишались ещё и избирательных прав. Безусловно, это нервировало и дёргало крестьян, не давало им уверенности в завтрашнем дне. Последнее усугублялось ещё и тем, что хлебозаготовительный план в таком размере, какой имелся в 1929 году в Читинском округе, куда входил Карымский район, - три с половиной миллиона пудов – проводился впервые.
В Карымском районе, как хлебозаготовительная кампания, так и другие кампании, проводились административным насильственным путем. В ходе их проведения у местного советского аппарата наблюдалась, как отмечалось в документах, «недостаточно четкая постановка работы» и особо подчеркивалась «недостаточно развитая советская общественная работа среди бедноты и середнячества». Некоторые ответственные работники недопонимали политики проведения коллективизации, другие решали ее прямолинейно. Опыта ее проведения не было. Отсюда и форсирование выполнения вышестоящих решений. Где решительнее были исполнители, там круче принимались меры. Яркий тому пример события в селе Тыргетуй, куда проводить коллективизацию приехал двадцатипятитысячник Иван Федосеевич Пакулов.
Авторитет у Пакулова в районе был огромен из-за его деятельности в этих местах в годы гражданской войны. Сам он родился в 1888 году в селе Макковеево. В Империалистическую войну был прапорщиком во Второй Забайкальской казачьей батарее. По офицерской мобилизации призван в армию атамана Семенова, однако в мае 1919 года за ведение подпольной работы был арестован. В начале двадцатого года бежал из-под стражи, и с 9 февраля 1920 года он уже командир Четвёртого Ингодинского партизанского отряда. Избирался в члены Народного Собрания Дальневосточной Республики. Вступил в ВКП(б). В 1928 году его направили в Москву на высшие финансово-счетные курсы. Через год он приехал в Читу на каникулы. Здесь окружком партии выдал ему мандат уполномоченного, и он вновь в Карымском районе, на борьбе с новым врагом – кулачеством. А потому, прибыв в Тыргетуй, Пакулов заявил на собрании сельского актива: «Подошла пора покончить с кулаками. Мироедский этот класс надо вырвать с корнем как самый зловредный сорняк, алчно сосущий из земли живительные соки».
Начали с раскулачивания, внеся в список кулаков 33 домохозяина, которые не выполнили твёрдые нормы сдачи семенного фонда. С сельским активом прошлись по дворам. Результаты оказались впечатляющими. Имущество Авдеева Аристарха Карповича, 50 лет, не подлежащее конфискации по причине службы его сына Сергея в Красной Армии, было вывезено со двора на сумму 1082 рубля 56 копеек. У шестидесятилетнего поляка Богуш Константина Игнатьевича, семья которого состояла из семи едоков при двух кормильцах, изъято имущество на сумму 1568 руб. 56 коп. У Гурко Перфила Ивановича, 1882 г. р., семья которого состояла из 10 человек, включая столетнюю тещу Прасковью Михайловну, при двух трудоспособных членах семьи было продано имущество по описи на сумму 577 руб. 15 коп., а то, что не удалось продать вернули его жене без права им самостоятельно распоряжаться, с обязанностью вернуть его сельсовету по первому требованию.
Деревня гудела. Разговоров явных и тайных было предостаточно. И если бы это проводилось в рамках существующих на то время законов!… Оказалось, что более половины этих хозяйств раскулачено неправомерно. И потом уже, 6 сентября 1930 года, постановлением № 58 Карымского райисполкома пришлось вынести решение об ошибочности действий, предпринятых в Тыргетуе осенью 1929 года, и о возвращении 18 гражданам села отнятого Пакуловым имущества. Но вернули не всё: там бычка уже съели, там упряжь из-за бесхозяйственности пришла в негодность, многое было разворовано. Поток писем с жалобами не прекращался...
И хотя подобные примеры имелись и в соседних сёлах, но по количеству раскулаченных осенью 1929 года хозяйств в Тыргетуе нигде этой цифры превышено в тот период не было: в Аргалее – 23, в Маяки – 18, в Жимбире – 17…
Не только кулаки, но середняки и даже беднячество в эти дни стало высказываться против заготовительной кампании, выдвигая на первое место беспокойство о целостности своего имущества, жизни человеческого поколения и спасения крестьянских детей от голодной смерти. Некоторые, как, например, аргалеец Смирнов Дмитрий Григорьевич, оценивая сложившуюся обстановку, рассуждал следующим образом: «В результате хлебозаготовительной кампании для всех стало ясно, что коммунизм есть выдумка хитрых людей, и, если крестьянство и в дальнейшем будет жить при этом коммунизме, неминуемо наступит голодное вымирание человеческого поколения. Налоги, самообложение, бестоварье, бессмысленные кооперативные паи и т.д. можно и нужно расценивать как ничем не прикрытый грабеж. Сдирая последнюю рубашку с крестьянских плеч для утоления жажды коммунистов и их соратников, если к этому ещё выброшен лозунг «Огонь по кулаку!», люди насильно загоняются в коллективы – всё это есть не что иное, как прямой вызов крестьян на войну».
Председатель сельского Совета села Жимбира Никита Гаврилович Губкин вместе с тремя своими братьями Андреем, Иваном и Илларионом, несмотря на занимаемую должность, также был обложен твёрдым заданием и включён в список на раскулачивание. Он отмечал, что «…жизнь крестьян в отличие от условий жизни рабочих ухудшается с каждым днем. И не только я это знаю, как председатель сельского Совета, что город живёт за счёт обнищания деревни, но об этом знает каждый крестьянин. Советская власть не удовлетворяет крестьян жизненными условиями и потребностями. Такая власть оставляет хлеборобов без хлеба, заставляя их умирать от голода».
Было бы наивно думать, что недовольная нововведениями часть населения молчала. Известен случай, когда комсомольцы одной из ячеек Карымского района выступили против проведения хлебозаготовок, а на станции Карымская несколько рабочих – железнодорожников были исключены из комсомола за отказ вступить в колхоз.
Люди пытались высказаться на собраниях, но их лишали слова. А где это не получалось, то собрания закрывались с мотивировкой «срыв собрания». К инициаторам этих «срывов» принимались жёсткие меры.
Летом 1929 года во время раздела сенокоса среди жителей села Кумахта, середняк Смоляков Кузьма Тимофеевич, как посчитали, пытался сорвать собрание тем, что стал требовать перевыбрать (а в его лексиконе, «выбросить») председателя сельского Совета за то, что тот при наделах сенокосными участками стал проводить классовую линию.
В августе, в селе Аргалей, на собрании бедноты стоял вопрос о займе индустриализации. Против такой повестки выступил Тюрин Иннокентий Семенович и грозил избиением уполномоченному из райисполкома, если тот сейчас же не покинет их село. Тюрина поддержали сельчане. Повестка собрания оказалась сорванной.
В Жимбире был случай срыва собрания по инициативе середняка Гордеева Константина Яковлевича, который, будучи грамотным, понимал, что Советская власть, затеяв реформу в деревне, повела её не в защиту крестьянства и улучшения его жизни, а против него, за что сельским активом звался «кулацким прихвостнем». Активно вёл себя на собраниях по хлебозаготовкам здесь и Илья Андреевич Артюхов, который ещё в 1928 году за свою грамотность и хозяйственную сметку избирался председателем местного сельского Совета. В своей деятельности тогда он старался как-то амортизировать давление районных властей на крестьян и пытался в силу своих полномочий облегчить положение последних некоторыми действиями, как, например – укрытие объектов обложения. Вокруг него всегда собирались группы сельчан, которые пытались высказывать своё мнение, а отсюда возникал шум, крики, что, безусловно, не нравилось организаторам собрания.
В селе Малая Тура общее собрание по обсуждению вопроса о хлебозаготовках проходило 14 октября. За несдачу хлеба государству агитировали Смолин Павел Ефимович, Никифоров Василий Петрович, Шивков Гавриил Михайлович. Никифоров, в частности, на собрании высказался против сдачи хлеба в тех размерах, как это предлагалось из района, и считал, что государство неправильно поступает, забирая весь хлеб. И он добился на собрании совместно со Степаном Красильниковым решения «сдавать хлеб не по плану, а кто сколько хочет».
И опять круче всех обернулось в Тыргетуе. Здесь за срыв собрания было арестовано сразу семь человек, а именно: Арефьев Михаил Александрович, Безденежных Леонтий Павлович, Зубарев Гавриил Сергеевич, Зубарев Иван Николаевич, Ларионов Прокопий Артемьевич, Новоселов Лаврентий Алексеевич и Пастухов Николай Николаевич. Они пытались доказать, что Советская власть не права, отнимая у них нажитое трудом. У всех у них было перед этим в счёт погашения долга за невыполнение твёрдого задания описано имущество и распродано с торгов. Например, Новоселов раскулачивался уже дважды. Трагична судьба была и у Арефьева. В 1928 году за антисоветские высказывания его лишали избирательных прав, а теперь в счёт погашения долга за несданный хлеб описано 24 наименования вещей и голов скота. Всё оказалась проданным с торгов, кроме безвозмездно конфискованных двух баранов и одного вола. И это при всём притом, что в семье он являлся единственным кормильцем на восемь едоков.
Слухи о событиях в Тыргетуе распространились по окрестным селам, радуя одних и вводя в смятение других. Последние были вынуждены задумываться о дальнейшей своей судьбе и решать, как жить и что делать во имя спасения своего и своих семей.
В конце сентября в Аргалее в доме Андрея Никитовича Петрова собрались близкие ему сельчане. Надо сказать, что этот дом и ранее был открыт для таких вот разговоров «за жизнь». Здесь, например, отводили душу после общего собрания жителей села по подписке на займ индустриализации. Сам сорокапятилетний хозяин был слабоват в грамотёшке, но люди тянулись за дельным словом и советом. Не смотря на то, что его сын проходил действительную службу в Красной Армии, Петрову в нарушении секретных циркуляров, как и прочим, вменили исполнительный лист на сдачу хлеба. Данное обязательное задание он выполнить не мог, и теперь ему грозила конфискация части имущества. С болью за происходящее он послал сыну письмо, в каком обрисовал существующее положение деревни и просил через командиров ходатайствовать перед начальством об отмене обязательного задания по хлебозаготовкам к нему как имеющему льготу. Долгими ночами он ломал голову, как впрочем, и другие, как лучше и легче избавиться от свалившейся на деревню напасти. А всему виною, как ни крути, оказывалась Советская власть, потому что творившиеся беззаконие провозглашалось от её имени.
Вот и в этот раз на огонёк к нему зашли его сверстники, почти погодки Соболев Павел, Колоколов Павел, Еремеев Николай, Смирнов Ефрем, Гудков Кирилл, Маслов Яков и Пирогов Петр. Хозяйства у них у всех были справные, за что и держались. Да и как не держаться за них, когда дома ртов, как тогда говорили, у каждого по семь-девять. И всех надо кормить. А помощи от Советской власти, кроме одного разорения, не ощущалось. Все их хозяйства в сельсовете значились в списке подлежащих конфискации. И это лично для себя они считали большим позором и унижением, а для своих семей – путь к верной голодной смерти. И пока они ещё чувствовали в своих крепких крестьянских руках силу, мужики не видели другого пути как самим защищать себя от Советской власти. И от слов нужно было переходить к делу: «Сами за себя не постоим, - говорили они, - никто за нас не заступится». Заговорили о подготовке к восстанию. «Раз мирным путем посредством собраний и написания писем о бедственном своём положении не удаётся ничего изменить в лучшую сторону, - убеждали они сами себя, - остается один, крайний путь». Как наиболее старший среди собравшихся Григорий Поликарпович Смирнов повёл речь о создании ядра в связи с подготовкой восстания. Он обрисовал картину состоянию дел по селу Аргалей, а также близлежащих сёлах Жимбира, Малая Тура, Тыргетуй и Маяки. «Везде, - подчеркнул он, - есть недовольные политикой Советской власти, и при правильной их организации в налаживании связей и ведения агитации можно поднять народ. Нужно лишь определить, где и на кого в этом деле можно понадеяться». После этого говорили о приобретении оружия, о налаживании связей с Красной Армией и о том, чтобы каждый постарался бы побывать в других деревнях и использовал бы все возможности по подготовке к восстанию. Руководителем восстания предложили избрать Сыромятникова Степана Денисовича.
В селе Малая Тура аналогичное собрание прошло в доме Емельянова Ивана Фёдоровича. На нём было решено вооружиться и выступить против Советской власти. Шивков Георгий Васильевич так прямо и сказал: «Я являюсь врагом коллективизации, хлебозаготовок, а, следовательно, и Советской власти». О необходимости выступления настаивал хозяин дома: «Забирается хлеб. Товаров нет. Нет школы. По крайней мере, до революции жилось лучше. А потому для защиты своего имущества и семей от голодной смерти просто необходимо выступить с оружием в руках». Его поддержал Павел Смолин: «Недовольство крестьян Советской властью и хлебозаготовками вполне законно. После того, как крестьянские семьи остались без хлеба, и дети наши должны умирать с голоду, мы должны взяться за оружие. Иного исхода, как только свергнуть власть насилия и грабежа, нет». «Или же добьёмся отмены хлебозаготовок, - заявил брат Емельянова Гавриил, - или же восстановления новой крестьянской власти».
На случай начала восстания была предложена кандидатура командира группы из Малой Туры – середняк Конон Феофанович Никифиров. Его на собрании не было, поэтому сразу же за ним послали. А когда он явился, то охотно согласился на предложение и тут же стал производить запись изъявивших желание бороться против Советской власти.
Еще тридцатого сентября председатель Аргалейского сельского Совета бедняк Иннокентий Петрович Куликов предупредил Дмитрия Смирнова как члена комиссии содействия по хлебозаготовкам, что за бездеятельность его могут арестовать и для примера другим расстрелять. Тем более что Смирнов в момент хлебозаготовок агитировал сельчан хлеб не сдавать, говоря, что «власть должна скоро перевернуться, и у власти будут сами крестьяне».
3 ноября он вновь сообщил Смирнову, что уже наверняка знает, как председатель сельсовета, о предстоящем аресте кулацкой головки села за злостную агитацию и утайку хлебных излишков и перечислил имена людей, за которыми вот-вот должны прийти. Немедля ни минуты Смирнов тут же оповестил своего отца и названных сельчан Михаила Соболева, Ивана Васильева, Андрея Петрова и Якова Маслова. За час до ареста они собрались и в полном вооружении верхами на лошадях ушли из села в тайгу.
Эта «группа шести», как их вскоре окрестили, решила не отсиживаться просто в тайге, сложа руки и ждать, когда же вспыхнет восстание, а решила ускорить процесс его организации. На другой день четверо из них – Григорий Смирнов, Соболев, Петров и Васильев – тайно вернулись в Аргалей к бедняку Иосифу Ярославу. Они попросили сюда позвать брата Смирнова Василия. Вместе они обсуждали вопрос о поднятии восстания и налаживании связей с другими селениями. В связи с тем, что выбранный руководитель подготовки к восстанию от села Степан Сыромятников еще не вернулся из Читы, куда выехал узнать о повстанческой деятельности в других районах, то прибывшие уполномочили Василия Смирнова отправиться в Жимбиру для встречи Сыромятникова, связаться с ним, получить от него последние новости и директивы, а главное узнать назначенный к выступлению срок. В тот же день Василий съездил в Жимбиру, но Сыромятникова там не нашёл. В селе он зашёл к знакомому Ивану Гаврилову, поделился с ним своими новостями, узнал обстановку в селе и вернулся обратно. В ночь на 5 ноября Дмитрий Смирнов и Петров сами поехали в Жимбиру. Здесь они встретились с тем же Гавриловым, Иваном Соколовым и некоторыми другими по выяснению вопросов подготовки к восстанию. Маслов и Васильев отправились в Олентуй, другие ездили в Тыргетуй. Днем 5 ноября Григорий Смирнов и Михаил Соболев заезжали к буряту Цыбикову Очиру (Холхоеву), живущему в местности Аргалей и рассказали ему, что на почве недовольства Советской властью и хлебозаготовок крестьяне готовятся выступить и свергнуть власть коммунистов. Вновь они заезжали к нему 8 числа, пили чай и кормили лошадей. В этот раз они сообщили ему, что у его соседа Нанзатова Тунгулана находится на сохранении отара овец Смирнова в количестве 76 голов и будет находиться пока не кончится эта заваруха с обложениями и конфискациями. Смирнов попросил у Тундукова Цыдена, находящегося здесь, винтовку, какая имелась у того без разрешения на право её хранения. Повстанцы также наказали чабанам съездить в Аргалей за продуктами для них.
После посещений аргалейскими повстанцами Иван Гаврилов встретился с отцом Сыромятникова Денисом Максимовичем, поинтересовался, когда же вернётся его сын, и просил скорее разыскать его, потому что Степан совместно с перешедшим на нелегальное положение Смирновым является организатором будущего восстания. На другой день Сыромятников поехал в Читу и разыскал своего сына на полпути из Читы в селении Кручина. Боясь за его судьбу, он уговорил сына не ездить домой, а повременить тут, следя за развязкой событий.
Главным результатом поездок членов «группы шести» явилось будоражение общественного мнения в окрестных селах и передача их жителям чувства локтя товарища – «вы не одни, мы и другие с вами».
6 ноября случилось непредвиденное обстоятельство. Через сёла будущего очага восстания проезжал уполномоченный ГПУ Засосов. Об этом сразу же были поставлены в известность находившиеся в лесу повстанцы. Дмитрий Смирнов стал настаивать на его убийстве. Однако задуманное исполнить не удалось, так как Засосов, проехав по сёлам, нигде подолгу не останавливался и быстро скрылся из виду.
7 ноября в Жимбире в честь Великой Октябрьской Социалистической революции прошло общегражданское собрание. Но не торжественным оно было, как принято в праздники. Силу власти прибывшие представители из района решили показать по-другому. Вновь подняли вопрос о хлебозаготовках и тут же ряду сельчан вручили листы с уже определенным твёрдым заданием по сдаче так называемых хлебных излишков. Среди них оказались крепкие середняки Пётр Фёдорович Соколов, Евграф Меркулович Гаврилов, Степан Никитович Красильников и другие. Поставленной цели собрание не достигло, наоборот – оно послужило поводом для развития непредсказуемых организаторами событий. После собрания прямо на улице твёрдосдатчики стали обсуждать сложившееся положения. И решили хлеб не сдавать, а самим бежать в лес. Красильников, к примеру, придя домой, сообщил домашним, что уходит в лес, потому что ему дали три дня для приготовления к сдаче весь имеющийся дома хлеб, а если не сдаст, то будет арестован и осуждён. Отозвав старшего сына Фёдора в сторону, наказал в своё отсутствие смотреть за хозяйством.
Вечером 9 числа председатель сельсовета Никита Гаврилович Губкин, сам включенный в список на раскулачивание, лично обошёл по домам всех назначенных твёрдосдатчиков. Он напомнил о возможном суде 10 ноября над злостными неисполнителями твёрдого задания по 61-й статье Уголовного Кодекса и настоятельно предлагал им для избежания суда уйти в лес по подобию «аргалейской шестерки». В ту же ночь двое сельчан, а именно Степан Красильников и Константин Гордеев в полной экипировке верхами ушли в тайгу и присоединились к аргалейской группе.
Десятого числа Жимбира походила на растревоженный муравейник в ожидании предстоящих событий. Но пока ничего не происходило. Днём к Губкину потянулись люди. Пришли Кирилл Гладких, Фёдор Красильников, Иван Соколов, Андрей и Иван Губкины, Михаил Каракулов и другие. На устах у них был уже не вопрос «что делать?», а сформировавшийся более конкретный – «когда же, наконец, выступим против Советской власти?». Решили собраться ещё раз, вечером, в доме Сергея Коряпина, куда пригласить всех надёжных сельчан, а оттуда всем организованно уйти в лес. Был также разговор о разоружении членов партии, на чём особенно настаивал Красильников, но Гладких настоял на том, чтобы временно их пока не трогать из-за опасности преждевременной расконспирации, а сейчас все силы направить на само выступление, готовить лошадей, одежду, оружие, продукты. С ним согласились.
Стали собираться у дома Корепина, но так как дом его оказался небольшим, и поместиться всем было негде, место сбора перенесли в дом Петра Соколова. Перед собравшимися выступил Иван Гаврилов: «Мы делаем восстание против Советской власти. К нам должны присоединиться все в Карымском районе, в Аге, в Чите, Ново-Дурулгуе. А кто будет не согласен с нами, того будем убирать с дороги». Губкин высказался более пространнее, рассказав об ухудшении жизни крестьян и об обнищании деревни. «И раз Советская власть идёт против крестьян и своего народа, - закончил он, - её нужно свергнуть, так как придется умирать от голода». Присутствующий тут Афанасий Фёдорович Соколов стал настаивать на поголовном вовлечении всего населения в восстание. Некоторые, как, например, молодой, но уже женатый и имевший своё отдельное от отца хозяйство Григорий Ткачев, прямо с собрания поспешили домой, взяли оружие, лошадь, харчей на первое время и вернулись к месту сбора. Они все были верхами и при полной боевой экипировке. Однако в лес направились только 14 человек жимбиринцев. Видя такое дело, перед уходом отряда Михаил Каракулов заявил, что выступить за свободу крестьян желает большее число людей, просто они не успели собраться, и попросил разрешения оставить его в селе еще на один день с целью собрать остальных и вывести их к месту сбора в падь Зымка.
В ту же ночь отряд под руководством Губкина и Гаврилова по заранее намеченному плану двинулся на присоединение к Смирновым и Красильникову. По пути в селе Малая Тура повстанцы провели собрание местной повстанческой ячейки. Тут все было готово к выступлению, а потому малотуринцы не замедлили себя ждать: быстро собрались, заседлали лошадей и выступили, пополнив отряд Губкина. Ночью в Малой Туре не прозвучало ни выстрела, не проводилось никаких арестов, никаких обысков и конфискаций оружия. Выступило тут 26 человек, причём не только добровольцы, но и под давлением как местных активистов Никифорова Николая и Емельянова Ивана, так и прибывших жимбиринцев, - середняки Семён Емельянов, Гавриил Махнибородов и некоторые другие. Повстанцы спешили, так как к утру они собирались быть в Аргалее – более крупном селе.
В 7 часов утра 11 ноября после короткого обстрела села отряд рысью вошел в Аргалей и, разделившись на группы, разъехался по селу. Группа, в которой находились Василий Гордеев, Терентий, Иннокентий и Лаврентий Тюрины подскакали к сельскому Совету. У прибежавшего уже сюда председателя сельсовета Иннокентия Петровича Куликова они потребовали выдать печать и бумаги по хлебозаготовкам. Куликов без возражений выдал им требуемое, а также другие документы и общественные деньги в сумме 200 рублей. Причём ещё такую же сумму денег, пользуясь моментом, он оставил себе. Оружие, находившееся в сельсовете, он также передал восставшим.
Ещё одна группа в составе Николая Никифорова, Михаила Абрамова и Фёдора Маслова забирала оружие в кооперативе. На защиту имущества кооператива встал его заведующий член партии Иткин. Он являлся активным сторонником построения новой социалистической жизни на селе. И уже этим самым ещё перед крестьянским выступлением навлекал на себя неоднократные попытки покушения: в него бросали камни и устраивали засады. Одним из участников этих нападений был аргалеец Тимофей Васильев. Однако Иткин не успел сделать ни одного выстрела, как был сразу обезоружен Масловым. Связав его, Маслов затем повсюду водил пленника за собой, а, приведя в лес, пытался произвести дознание с целью узнать, почему же тот так нажимал на крестьян при хлебозаготовках.
Как рассвело, в селе был проведен митинг для местных жителей. Особенно много не говорили, так как причины выступления большинству были ясны. Населению было разъяснено, что восстание поднято для защиты крестьянских прав от давления Советской власти, против обложения хозяйств твёрдым заданием, против контрольных цифр по хлебозаготовкам, против голодной смерти крестьянских семей от раскулачивания. «Если мы сами себя не защитим, - несколько раз повторил Губкин, - за нас не заступится никто. А потому вставайте в наши ряды». И народ пошёл. Середняк Фрол Поликарпович Смирнов сам присоединился к отряду, а также всех своих лошадей отдал безлошадным. Шестидесятилетний Михаил Михайлович Васильев из-за преклонного возраста сам в отряд не пошёл, но послал в него своего сына со словами: «Иди и защищай!». Он также отдал повстанцам одну лошадь. Не хотели оставаться в стороне и прятаться за спины сельчан и другие аргалейцы, так как искренне считали, что выступают на защиту своих интересов.
Но были и такие, которые хотели бы отсидеться дома или вообще являлись противниками вооруженного выступления. Однако повстанцы-то были местными и знали всех деревенских мужиков, а потому, разделившись группами, обходили по дворам село и звали идти с собой тех, кто по каким-то причинам к ним не примкнул. Так Георгий Васильев, сам добровольно примкнувший к движению, заставлял поступать также и других и даже угрожал убийством тем, кто отказывался. Василий Смирнов силой оружия заставил примкнуть к восстанию Пирогова и Севастьянова, забрав у последнего лошадь. Ефрем Павлович Смирнов под угрозой расправы забрал для себя лошадь у Черникова.
После летучего митинга в Аргалее, получив значительное пополнение, отряд выехал, как и было договорено ранее, в падь Зымка. Вскоре сюда же подошла вторая партия жимбиринцев во главе с Михаилом Каракуловым. Надо сказать, что, оставшись в Жимбире, он активно начал вести работу по оповещению жителей села о восстании и собирать желающих присоединиться к нему. Никаких угроз или иных мер принуждении Каракулов ни к кому не применял, а действовал методами убеждений, разъясняя на местных примерах то положение, в каком оказались крестьяне из-за антинародной политики властей, и не только те, кого причисляли к кулакам. И народ откликался. Поддержать выступление согласились Соколов Афанасий, Гаврилов Алексей, Обухов и другие.
Сюда же приехал с Туринского рудника бывший белый офицер Анатолий Юрьевич Коблянский. Это был 43-летний уроженец Балаганского района Иркутской области. Среди местного населения он считался пепеляевским офицером, который, якобы, за участие в пепеляевском Северном походе в Якутию был осужден к пяти годам заключения и после освобождения работал на прииске треста Союззолото. На самом же деле в числе пепеляевцев он никогда не был, и некоторые его считали простым болтуном. Приехав в Жимбиру, он стал рассказывать местным жителям о поражениях Красной Армии на китайской границе и призывал крестьян присоединится к восстанию: «Не робей, ребята! Уходите все в лес. Победа будет за нами!». Коблянский утверждал, что он имеет связь с Манчжурией и казачеством в Акшинском районе, и хотел бы возглавить восстание. Однако когда собравшиеся жимбиринцы во главе с Каракуловым отправились к условленному месту соединения с основными силами в падь Зымку, Коблянский заявил, что у него с собой нет тёплой одежды. Тогда ему стали предлагать одежду в селе, но он, сославшись на то, что не успел сделать какое-то большое дело на приисках, выехал на Туринский прииск.
В Зымке, пока повстанцы обедали, кормили лошадей и делились первыми впечатлениями, активисты движения собрались на совещание для формирования штаба и выбрали его в составе пяти человек. В штаб вошло три представителя из Жимбиры и по одному из Аргалея и Малой Туры, а именно: Никита Гаврилович Губкин (он стал председателем штаба), Иван Григорьевич Гаврилов, Иван Кириллович Гладких, Ефрем Павлович Смирнов и Конон Феофанович Никифоров (выбран военным руководителем отряда). Все они были энергичны, молоды, а по социальному составу середняками. Став во главе восставших и ещё неорганизованных крестьян, они взяли на себя груз ответственности за судьбу этих людей и за выполнение цели выступления. Был предложен и принят план расширения зоны восстания и оперативных действий вооружённого повстанческого отряда, а также установление связи с единомышленниками в ближайших селах.
Отсюда штабом были разосланы группы разведчиков. В Маяки отправились Гладких Г.Н., Гаврилов Е.М., Трубин И.А.; на хутор Окуни – Гаврилов Е.М.; в село Ново-Доронинское – опять же Гаврилов Е.М. и Коноваленко А.А.; в село Улундуевское – Трубин И.А.; в село Кумахта – Благовещенский М.М. и Гаврилов В.Г. Разведчики были посланы и в более дальние сёла. Цели им ставились следующие: узнавать обстановку в населённых пунктах, собирать сведения о появлении в сёлах красноармейцев, а также встречаться с верными людьми, пытаться вести агитацию и склонять население этих сёл к выступлению.
Пока в пади Зымка происходил сбор участников восстания, члены штаба отряда выехали на тыргетуйский участок для встречи «группы шести» и слияния в один отряд. Встреча состоялась на заимке Александра Герасимовича Зверева. Пока гостеприимный хозяин давал их лошадям овёс и потчевал гостей скромным ужином, они обсудили сложившуюся ситуацию и свои действия на завтра. Отсюда же послали двух связных, одного в падь Зымку для подтягивания отряда к подступам села Тыргетуй, а второго – в само село.
В Тыргетуе члены повстанческой ячейки в ночь на 12 ноября собрались в доме Александра Васильевича Безденежных, где решили всеми имеющимися возможностями поддержать разгоравшееся в районе восстание и предложили при взятии села расправиться с двадцатипятитысячником Пакуловым и заведующим коммуной Татариновым. Группа тыргетуйцев в составе активистов Корнея и Дмитрия Ларионовых, Фёдора Петрова, Ивана Чистохина и ряда других после этого сбора тут же выдвинулась на заимку Безденежных, где их уже поджидали представители штаба отряда. Здесь в плане захвата Тыргетуя и коммуны были внесены последние коррективы.
Между тем в ближайших к Тыргетую зимовьях размещались подходившие из пади Зымка восставшие жимбиринцы и аргалейцы. Встречая их, один из хозяев такого зимовья престарелый Артем Михайлович Ларионов, крестясь, говорил: «Наконец-то, дождались избавления от этой власти». Хорошо их встречали и в других местах, готовя чай и представляя корм лошадям. Перед утром у села собралось около ста пятидесяти вооружённых крестьян.
Ещё раз собрался штаб отряда. С учётом вновь прибывших стали выбирать командира отряда. Предложили выбрать Шивкова Георгия Васильевича из Малой Туры. У него в селе был большой авторитет, он являлся руководителем повстанческой малотуринской группы и обладал военным опытом. Однако Шивков от предложения отказался, согласившись только на небольшую роль. Тогда командиром выбрали Степана Никитовича Красильникова. Поблагодарив за оказанную честь, он тут же провёл совещание командиров для утверждения плана по захвату находившегося перед ними села. Присутствовали члены избранного в пади Зымке штаба и Смирновы из «группы шести».
Красильников поставил две задачи. Во-первых, в Тыргетуе находился авторитет местных коммунаров и сельских активистов Иван Федосеевич Пакулов, одного слова которого было достаточно, чтобы поднять все эти силы на борьбу с восставшими. Во-вторых, за Тыргетуем находилась детская коммуна, возглавляемая Татариновым. Именно в неё было свезено всё наиболее ценное из конфискованного у крестьян при раскулачивании имущества. Часть его планировалось использовать на нужды отряда, остальное раздать прежним владельцам. По предложению Смирновых, Гурко и Губкина решили из числа повстанцев создать особый отряд в количестве 25-ти хорошо вооруженных и боеспособных бойцов для нападения на детскую коммуну. Возглавить его поручили Дмитрию Смирнову и Перфилу Гурко. Остальные же должны были войти в Тыргетуй для ликвидации кооператива и сельсовета и поднятия тыргетуйцев на защиту своих прав. А пока формировались эти отряды и ставились им задачи, руководство повстанцев для обезвреживания Пакулова тайно направило в село двух добровольцев из числа только что вышедших к ним тыргетуйцев – Сергея Орлова и Петра Михайлова. Выбор пал на них потому, что оба они были бесшабашно отчаянными, хорошо вооруженными (револьверами и гранатой) и знали Пакулова в лицо. Орлов родился в селе Иля по Акшинскому тракту, когда-то служил в РККА. Михайлов также родился не в Тыргетуе, но жил здесь уже порядочно долго, имел крепкое середняцкое хозяйство, его имя находилось в списке кандидатов на раскулачивание. Члены штаба подготовили фиктивное письмо, адресованное Пакулову, чтобы с его помощью вызвать Ивана Федосеевича из дома на улицу.
Но письмо не пригодилось…
В краеведческой литературе по-разному описывается эпизод гибели Пакулова. Приведем один из них данный в очерке В. Томиловой «Этапы большого пути», опубликованный в сборнике «Годы и люди», Чита, 1960, с. 296:
«Ранним утром Пакулов отправился в сельсовет. Ещё издали он увидел ревущую толпу, громко кричащую в пьяном возбуждении. Пакулов спешился и, ведя коня на поводу, пошёл навстречу. Вдруг раздался крик: «Вон он, красный агитатор, стреляй!» В тот же миг Пакулов почувствовал толчок в плечо. Но тренированное тело как-то автоматически взметнулось на коня. Конь взмыл, и пьяная толпа шарахнулась в сторону. Пакулов промчался мимо бандитов, оставляя за собой кровавый след. Но вслед ему загремели выстрелы, и восемь пуль пронзили тело прославленного партизана. Оборвалась жизнь верного сына партии».
На самом же деле все было несколько по-иному. Отсутствовала не только «ревущая пьяная» толпа, но и конь. В селе было тихо. Повстанцы, готовые к вступлению в село, затаились в лесу за околицей и ждали сигнала. Им должны послужить выстрелы тайно проникших в село Орлова и Михайлова.
Утром 12 ноября, как рассвело, они приблизились к дому, где остановился Пакулов. И в это же время Иван Федосеевич вышел из ворот и зашагал по проулку. Узнав его, Орлов быстрыми шагами стал нагонять Пакулова и с нескольких метров произвел в него выстрел из нагана. Пакулов обернулся к стрелявшему и спросил: «За что ты меня убиваешь?». В ответ Орлов ещё четыре раза нажал на спусковой крючок. Тогда смертельно раненый Пакулов, скинув шубу, побежал из проулка к главной улице, отстреливаясь из револьвера. Через несколько шагов он упал…
В это время в село галопом влетел передовой отряд под командованием Смирнова и Гурко и помчался по селу в сторону детской коммуны. Забрав у убитого Пакулова шубу и револьвер, Орлов присоединился к отряду.
Выстрелы, прозвучавшие в морозном воздухе, услышал и молодой комсомолец Александр Шестиперов, прибывший в село вместе с Пакуловым по разнарядке двадцатипятитысячников. Несмотря на свои 19 лет, он уже имел опыт организаторской работы и являлся ранее активистом комсомольской ячейки строителей города Читы. В Тыргетуе же он осваивал трактор. Схватив берданку, Александр выскочил на улицу как раз в тот момент, когда мимо него мчались, направляясь к Аргалейским сопкам, где виднелись строения детского дома, повстанцы. Не успев произвести ни одного выстрела, он тут же был застрелен Перфилом Гурко.
При приближении к деткоммуне Фрол Смирнов, Алексей Гудков и Константин Гордеев открыли стрельбу по зданиям и общежитиям. Некоторые для острастки палили в воздух. Коммунары сопротивления не оказали, так как в раннее утро здесь почти никого ещё не было. Заведующий коммуной Татаринов успел выскочить из помещения. Его стали искать, и вскоре Фёдор Петров и Константин Богуш нашли его в сарае. Вытащив его на улицу, они стали требовать расправы над ним. Однако среди нападавших не было на этот счёт единого мнения, в связи с чем возник спор. Видя такое положение вещей, находившийся тут же Орлов выхватил подобранный у убитого им Пакулова револьвер и пытался застрелить Татаринова. Но получились одна за другой две осечки. Заведующий коммуной остался жив. Под охраной его направили в село. Из помещений стали выносить имущество, в основном одежду, конское снаряжение, оружие, продукты и так далее. Все это грузили на подошедшие подводы и отправляли в падь Тылей, куда должны были собраться повстанцы после захвата Тыргетуя.
В самом же селе Тыргетуй повстанцы сразу же захватили сельсовет и кооператив. Наиболее активно себя в этом проявили местные жители. Филимон Арефьев в кооперативе у приказчика потребовал деньги. Сначала тот выдавать их отказался, но после настоятельных требований и угроз вынужден достать их и положить кучей на стол. Арефьев сразу же стал сгребать их себе, но приказчик настаивал на пересчете суммы. Подумав немного, Арефьев согласился. Оказалось 84 рубля. Эти деньги он положил себе в карман, отобрав при этом у приказчика револьвер системы «наган».
Андрей Безденежных при занятии села устремился к квартире милиционера. Хозяина дома не оказалось. Воспользовавшись его отсутствием, вытащил на улицу ящик с вещественными доказательствами и разбил его, предварительно забрав оттуда изъятую водку. На радостях победы вместе с другими повстанцами распили ее.
К обеду все разошлись по знакомым. Руководители восстания заехали обедать к Василию Безденежных. Тут были Губкин Никита, Красильников Степан, Гурко, Орлов, Зубарев Григорий. За обедом Красильников сказал: «Восстание против Советской власти началось. Присоединяться к отряду нужно всем и помогать ему кто, чем может. Только тогда мы сможем защитить и себя и свои хозяйства от разграблений». После этого он попросил разыскать Андрея Никифоровича Петрова и поручить ему провести общее собрание местных жителей.
Провели его ближе к вечеру, но ещё засветло. К Петрову явились все примкнувшие к восстанию тыргетуйцы. Повестка дня была одна – «О проведении агитации и о принятии всех мер за поддержку восстания, за присоединение жителей села к повстанцам». На собрании он заявил: «Мы выступили против Советской власти. И тот, кто с нами, тот за нас, а кто к нам не присоединится, мы будем расценивать как своего врага и потом рассчитаемся. Мы дождались избавителей. Теперь Советскую власть нужно свергать везде, чтобы её не было совсем». После собрания все присутствовавшие на нём, разбившись на группы, пошли по дворам и агитировали, что прятаться за спинами других нельзя, что нужно коммунистов убивать и показать им, как брать хлеб у крестьян.
Увидев на улице сельчанина Нестерова, Петров подбежал к нему и, схватив его за голову, стал кричать: «Нету коммунистов, теперь власть наша». Увидев другого, он и к нему пристал: «Ну, Павел Степанович, теперь в сельсовет не будешь доносить на нас? Теперь власть наша. Будем вас душить. Довольно вам царствовать». Корней Федулович Ларионов поехал по улице верхом на коне и время от времени выкрикивал лозунги восстания: «Долой Советскую власть! Долой всех коммунистов! Не кормить больше коммунистов своим хлебом!». Иван Чистохин пытался разыскать куда-то исчезнувшего своего троюродного брата, тоже Ивана, с намерением расправы за то, что тот был коммунистом и работал в коммуне. Сыромятников Макар силою оружия выгонял людей из домов и заставлял всех вступать в отряд, а если кто не мог этого сделать забирал у них оружие и лошадей.
Отдельно Красильников собрал сочувствующих восстанию стариков, поблагодарил за моральную поддержку, за организацию обедов для большого числа людей в селе и обратился к ним с речью. «Для вас тоже дело найдется, - начал он. - Мы сейчас уходим, а вас оставляем в Тыргетуе для организации снабжения отряда снаряжением и продуктами. Вы же будете вербовать людей в отряд». Старики, а были тут Петров Фёдор, Безденежных Евгений и Александр, Емельянов Иван, Ларионов Артем и Фёдоров Федосей, полученное задание восприняли с пониманием и со всей ответственностью. Старшим в их группе выбрали Фёдора Ивановича Петрова. А Евгений Михайлович Безденежных тут же передал Красильникову для нужд восстания 150 боевых винтовочных патронов. Он рассказал, что совместно с Полыгаловым Александром через некую Елизавету Амосову приобрел их для охоты по 5 рублей за сотню в 107-м пехотном полку, дислоцировавшемся в поселке Антипиха близ Читы. «Вам они нужнее», - добавил он. Оказалось, что в другом, 106-м полку, стоявшем в посёлке Песчанка, через Ивана Забелина приобретал патроны Перфил Гурко.
Находясь в Тыргетуе, повстанцы предприняли меры безопасности, спилив несколько телеграфных столбов прямо в самом селе, благодаря чему районные власти ещё день-два не обладали чёткой информацией о начале восстания. Вокруг села выставлялись посты. Один из дозоров остановил ехавшего с прииска Союззолото «Фокт» Василия Сутурина. Так как Сутурин никакого сопротивления не оказал, через некоторое время он был отпущен. Но перед этим с него было взято слово молчать о том, что он видел и слышал на тыргетуйском участке. Из расспросов его о прииске выяснилось, что там имеются некоторые запасы оружия и динамит. Николай Никифорович, забравший у Сутурина приисковую лошадь, после этого предлагал совершить нападение на прииск и взять один воз динамита. Совершенно независимо от сообщения Сутурина совершить нападение на прииск «Фокт» предлагали Георгий Шивков и Иннокентий Безденежных для пополнения отряда оружием и боеприпасами. С этим планом они выходили на заседание штаба.
Вечером этого дня повстанцы покинули Тыргетуй, уйдя на заимку Гурко. Здесь заново была произведена реорганизация штаба и комсостава восставших, всё имевшееся оружие и имущество взято на учёт, решены другие организационные вопросы. Отряд разбили на четыре взвода. Общее командование над всеми принял Степан Красильников. Его помощником назначили Перфила Гурко, начальником разведки Михаила Каракулова, начальником штаба Ивана Гладких, командирами взводов: Гладких Кирилла, Петрова Михаила, Гаврилова Ивана, Безденежных Иннокентия и командирами отделений – Смирнова Дмитрия, Шивкова Георгия, Смирнова Фрола. Кроме этих лиц Никита Губкин был выделен для специальной разведки, устанавливающей связи с другими населёнными пунктами и добывающей оружие для повстанцев.
Из заимки Гурко отряд двинулся на днёвку в падь Тылей, куда ещё утром прибыли подводы с грузом из детской коммуны. Здесь вновь было устроено заседание штаба, куда персонально пригласили Смирнова Григория и Соколова Афанасия. На данном заседании намечался план расширения зоны восстания и вопрос восстановления связей с повстанческими группами в Ново-Дурулгуе и в Агинском аймаке. Афанасий Федорович Соколов утверждал, что при условии, если они будут действовать в одиночку, то, возможно, не одержат верх в восстании. А потому, жалуясь на имевшиеся среди ряда повстанцев, как он говорил, непорядки, настаивал на восстановлении связей с читинской организацией. Он также настаивал на розыске потерявшегося Степана Сыромятникова, выехавшего ещё перед выступлением в Читу. «Противосоветское восстание, - заключил он, - началось повсеместно, и нужно свои действия соотносить с действиями головной читинской организации». Кроме этого, утром 13 числа он по решению штаба подготовил послание в Ново-Дурулгуй к представителям ононского казачества Илье и Виктору Бутиным. С ними он ещё в ходе подготовки к восстанию вёл переговоры об увязке организационной работы по подготовке к выступлению. Решались вопросы о налаживании связи с заграницей, об изыскании источников и способов приобретения оружия, о привлечении бывших офицеров для руководства восстанием. Теперь от них в письме он требовал исполнения принятых на себя обязательств.
Для отправки этого послания были привлечены кочевавшие возле Аргалея местные буряты, которые по цепочке передали его адресату. Вначале Смирнов отвёз письмо старому скотоводу Эрдынееву Гарме. Тот передал его через своего зятя Жигжитова Жигмита Намзатову Тунгулану. А последний через своего сына Сандана 16 ноября доставил пакет в Ново-Дурулгуй. При этом письмо не было запечатано. Оно читалось и обсуждалось в каждом кочевье на пути следования. Бурятское население осуждало политику Советской власти и сочувственно относилось к действиям повстанцев.
А между тем Михаилом Каракуловым совместно с Никитой Губкиным проводилось усиление разведки. Для её осуществления привлекались молодые энергичные повстанцы, хорошо знающие людей в своих и соседних с ними сёлах. Подбирал их лично Каракулов. Всего в команде разведчиков было 12 человек, а именно: Арефьев Филимон, Авдеев Алексей, Брюхин Иван, Липатников Виталий, Фёдоров Илья, Гаврилов Василий, Благовещенский Михаил, Абрамов Демьян, Емельянов Иван, Абрамов Евгений, Трубин Иван, Коноваленко. Когда отряд отдыхал, они находились в разъездах. Выезжали для связи с доверенными лицами в сёла, ещё не охваченные восстанием, или для проведения агитации. В селах Ново-Доронинск, Окуни, Ульзутуево, Маяки, Кумахта бывали почти ежедневно. Появлялись и в более отдалённых местах. В ряде мест были люди, готовые взять в руки оружие, но без помощи извне, боялись это сделать. А разведчики как раз являлись связующим звеном между отрядом и ними и могли дать гарантию на помощь основными силами. Применялась разведка и в чисто оперативной боевой деятельности. Проверялось, например, сообщение местных жителей о появлении военных в районе Малой Туры путём специального обследования местности на случай избежания всяких неожиданностей от возможной засады. Направлялись разведывательные группы и впереди намечавшегося продвижения отряда.
Пока повстанцы стояли в пади Тылей сюда продолжали стекаться добровольцы из ближних и дальних сёл. Подошла группа людей из села Маяки под руководством Дмитрия Локотаева. Повстанческая группа этого села уж несколько дней как была готова к выступлению, но ждала прибытия основных сил. Её члены Мальцев Константин, Пучков Пётр, Федоров Алексей уже знали о начавшемся восстании и внимательно следили за продвижением и действиями отряда. Локотаев выразил их позицию такими словами: «Нас жмут и разоряют. В виду того, что иного выхода из создавшегося положения, как только свергнуть эту власть, мы для себя не видим, делать нам нечего – мы должны присоединиться к восстанию немедленно. Красная Армия стоит за крестьян». 13 ноября в селе началась паника и какая-то ещё не ясная тревога, вызванная появлением в Маяках представителей из районного центра. Сразу поползли слухи о предстоящих арестах всех внесённых в списки на раскулачивание. Во избежание неожиданностей Локотаев объявил членам своей группы о немедленном оставлении села и о сборе в полной экипировке с оружием и продуктами на заимке Алексея Мальцева. Отсюда они двинулись на соединение с основными силами.
Вслед за ними и совершенно независимо от них в пади Тылей появилась другая группа людей из этого же села в составе Афанасьева Дмитрия, Карпова Федора, Никифорова Федора и других. Они также утром ушли из села, но собрались на заимке Василия Соколова. В отряд их привел Поликарп Смирнов, за день до этого выезжавший в зону восстания для поисков отряда. После ухода этих групп из Маяки оставшиеся жители стали поговаривать, что поскольку при Советской власти жить нельзя, и голодная смерть все равно свое возьмет, надо было и им уйти.
13 ноября из села Аргалей в штаб отряда сообщили о приближении к селу красноармейцев. Для проверки сигнала Красильников послал усиленную группу разведчиков под командой Никиты Губкина. Двигались они через хутор Окуни. При их появлении с хутора в сторону Аргалея стал убегать находившийся тут член ВКП(б) Борисов. Повстанцы обстреляли его, но Борисову удалось уйти. Подойдя к Аргалею, они сами попали под огонь занявших село красноармейцев. В завязавшейся перестрелке от отряда отстал Фёдор Красильников. И когда Губкин отдал приказ об отходе, тот не сумел им воспользоваться. Красильникову ничего не оставалось делать, как отпустить коня, а самому спрятаться в скирду соломы. Однако вскоре он был там обнаружен и пленен.
Это было первое боевое столкновение повстанцев с регулярными частями войск ОГПУ.
В этот же день повстанцы из Малой Туры с согласия штаба наведались в своё село. Здесь они запаслись продуктами, пополнили свои ряды добровольцами, а также собрали всё имевшееся в селе оружие. Кое-где при конфискации оружия им пришлось применить силу, но обошлось без каких-либо эксцессов. К вечеру они вновь вернулись на общее место дислокации отряда.
Утром 14 ноября согласно плану штаба отряда было предпринято наступление на Кумахту. Главной целью этой операции штаб ставил задачу взять оружие, провести в селе собрание и пополнить свои ряды. По данным разведки в селе не было красноармейцев. Кумахтинская повстанческая группа была малочисленна, но связь с ней была установлена. В отряде накануне захвата села распространили высказывание кумахтинца Степана Жданова, лишённого избирательных прав как бывшего торговца: «Нужно поддержать восстание. Советскую власть мы поддерживать не будем, так как она разоряет нас, и мы будем голодать». Эти слова он передал разведчикам в день захвата Тыргетуя.
Но ждали повстанцев не только желающие примкнуть к ним. События 12 числа в Тыргетуе с убийствами Пакулова и Шестиперова всколыхнули местных коммунаров, партийную и комсомольскую ячейки, весь советский актив. И если со стороны железной дороги к зоне восстания подтягивались воинские части, то со стороны Акшинского тракта их ещё не было, и все бежавшие из сёл, охваченных восстанием, сторонники Советской власти, которые не могли пробиться к военным, стекались в Кумахту. К утру 14 числа их собралось здесь несколько десятков. Ранним утром их дозор сообщил о приближавшихся к селу повстанцах. У околицы была организована оборона. С приближением не ожидавших отпора восставших они открыли стрельбу.
Услышав выстрелы, наступающие замешкались и остановились. Некоторые, особенно из числа насильно мобилизованных, сразу же повернули назад и стали разбегаться. Однако, командиры, а также идейные повстанцы, как, например, Николай Петрович Никифиров стали подгонять отступающих и заставляли их стрелять. Завязалась перестрелка.
А в это время в самом селе 50-летний середняк Кузьма Смоляков пытался поднять кумахтинцев, чтобы с тыла ударить по коммунарам. Он бегал от дома к дому и звал сторонников восстания: «Нам нужно присоединиться к повстанцам, и тогда хлеб никуда везти не придется». Но звучавшие у околицы выстрелы были гораздо убедительнее его слов. Кумахтинцы решили выждать и действовать по обстановке.
А между тем перестрелка продолжалась. В атаку идти никто не решился. В ходе перестрелки выяснилось, что не у всех оружие находилось в исправном состоянии, у других быстро кончились имевшиеся 1-2 патрона. Был дан сигнал об отходе. Но получилось, что отход превратился в бегство, хотя отступавших никто не преследовал. В завязавшейся суматохе многие начали покидать ряды восставших и в одиночку или маленькими группами возвращаться по домам.
Основная же масса восставших скрылась в лесу, однако, чёткого организованного единства среди них уже не было. Отсидевшись день-два в тайге, члены штаба стали прощупывать обстановку в ближайших селах. Оказалось, что в них стоят военные гарнизоны, повсеместно идут аресты, прочёсываются местности, активисты составляют списки участников и сторонников восстания. На заседании штаба было принято решение написать преследовавшим их красноармейцам воззвание. В нем они отметили, что власти просто не поняли целей выступления крестьян, и попытались растолковать свои цели и задачи. В заключении повстанцы просили красноармейцев не мешать им отстаивать свои права. С воззванием в Малую Туру поехал Петр Георгиевич Пирогов. Отправили его как парламентера, снабдив самодельным белым флагом. Но в момент передачи письма, он был арестован.
В отчаянии Степан Красильников бросил оставшимся в лесу фразу: «Всё равно нам погибать. Так пусть же с нами гибнет и беднота». И чтобы как-то задержать разложение отряда изнутри заявил: «Кто убежит из леса, того будем расстреливать». Но никакие угрозы уже не могли помочь. Начался выход из леса. Тайно вернулся в село Маяки Петр Пучков. Он не стоял в стороне во время подготовки к выступлению и был довольно активен во время него. А теперь понял свою безысходность. Боясь появляться дома, он постучался в окно к зятю Першикову Матвею. С мороза пил, обжигаясь, чай и рассказывал о том, где был и что делал. А когда рассвело, сам явился в сельсовет и сдался. Так поступали многие.
Другие, не желая добровольно сдаваться и, цепляясь за каждый день нахождения на свободе, задерживались специальными отрядами на дорогах, в лесу, возле сёл. Так разведчики Виталий Липатников и Илья Фёдоров были обнаружены в районе курорта Дарасун. Имея при себе хорошее вооружение, при появлении красноармейцев бросили его и отстреливаться не стали. Боялись стрелять и другие. Оставаясь не замеченной, группа повстанцев находилась в густых зарослях, а мимо верхом проезжал военный патруль из двух красноармейцев. Михаил Благовещенский готов их был сразить наповал, но Георгий Гладких и другие не дали ему сделать этого, отобрав винтовку.
От нанесённого под Кумахтой отрезвляющего по ним удара повстанцы уже не смогли оправиться. Отряд как боевая единица ликвидировался, и каждый оставшийся на свободе повстанец действовал на свой страх и риск.
Только 16 ноября дошло до Ново-Дурулгуя написанное по поручению штаба Афанасием Соколовым письмо. Получив его, Виктор Матвеевич Бутин сейчас же отправился к бывшему офицеру Беломестнову. Венедикт Семенович Беломестнов был родом из местной казачьей семьи. Образование он имел всего 2 класса сельской школы, но за свою казачью сметку в канун империалистической войны окончил Иркутскую школу прапорщиков. Воевал на фронте, а когда вернулся домой по офицерской мобилизации оказался призванным в Белую Армию атамана Семенова, с которой и ушёл потом в Маньчжурию. В начале двадцатых годов вернулся на родину, но в 1925 году был судим за переход границы. После отбытия наказания он проживал в Ново-Дурулгуе. Не смотря на свои сорок лет, так и не сумел жениться. Вот к нему и пришёл Бутин с предложением, изложенным в письме, о принятии на себя военного руководства восстанием. Польщенный этим предложением, Беломестнов согласился принять участие в восстании, но сразу же высказал опасение, что он не может командовать незнакомыми ему людьми, а потому ему надо время узнать о них, понять их цели и задачи. Тем не менее, они с Бутиным наметили план своих действий по оказанию помощи повстанцам. Однако осуществить его воздержались из-за докатившегося на другой день до Онона слуха о поражении восстания.
16 числа в селе Маяки был задержан местный Гаврош – 19-летний Иван Шивков. Его отец скрывался в лесу, а сына своего в отряд не пустил и поручил следить за хозяйством. Когда в село вошли красноармейцы и в их дом поместили на постой группу бойцов, Иван потихоньку у них для отца стал воровать патроны. Дважды ему удалось опустошить красноармейские подсумки, но на третий раз его схватили за руку.
В лесу находились люди и не участвовавшие по разным причинам в восстании. Бывший в 1928 году председателем жимбиринского сельского совета Илья Андреевич Артюхов по слабости здоровья не ушёл с односельчанами в отряд. Однако до того у него было развито общественное сознание, что он посчитал неудобным отставать от других, и просто ушёл в лес, где в одиночку прожил в балагане с момента возникновения восстания до его ликвидации.
Другой жимбиринец Илларион Губкин в период восстания отбывал наказание в Читинском исправительно-трудовом доме и находился в группе осужденных на работах на станции Сохондо. Узнав о восстании и о том, что его брат Никита является одним из его руководителей, он 17 ноября украл лошадь, винтовку и револьвер и под фамилией Заволина устремился в Жимбиру. На станции Макковеево по пути следования он услышал о подавлении восстания и очень переживал, что ему не удалось принять в нём участие. Посетовав на свою судьбу, он повернул обратно. Вернувшись в Сохндо, он сдал украденное оружие и лошадь.
В посёлке Андриановка восстания не было, но и здесь ждали появления вооруженных групп крестьян. Михаил Иванович Першиков старался будоражить общественное мнение недовольных политикой Советской власти сельчан и даже пытался создать повстанческую группу для поддержания восстания. Но это ему никак не удавалось сделать. А когда после убийства Пакулова по всему району стали организовываться боевые отряды самообороны против восставших, во главе такого отряда по Андриановке стал председатель местного Совета Никифоров. И тут Першиков решился на отчаянный шаг. Чтобы как-то оттянуть время по выходу отряда из Андриановки, он подкараулил на улице Никифорова и со всей силы нанёс ему палкой удар по голове, что тот потерял сознание и находился в обморочном состоянии 14 часов.
Принятыми мерами со стороны карательных органов и военного командования при активной поддержке советского актива ликвидация восстания к 1 декабря была завершена, и почти весь состав восставших с организаторами и пособниками привлечён к ответственности и заключён под стражу. Этого удалось достичь довольно жёсткими оперативными мерами, блокированием зоны восстания, занятием воинскими гарнизонами всех сёл, поставляющих повстанческие силы, мобилизацией всего советского актива на борьбу с восстанием, профилактическими арестами всех потенциальных противников Советской власти.
Долго не могли разыскать одного из организаторов восстания Дмитрия Смирнова. Его местонахождение было установлено оперативным путем. 28 декабря его удалось захватить в доме середняка Сергея Бургачева, где скрывался в подполье. Смирнов оказал вооруженное сопротивление. Однако у него удалось выбить оружие из рук и связать его.
Всего было арестовано 237 человек. Но в ходе следствия 55 из них были освобождены. Это сделали специально, чтобы привлечь на свою сторону отшатнувшееся было от Советской власти беднейшее крестьянство. Все освобожденные по своему социальному составу являлись бедняками и батраками, не проявившие особой активности во время выступления. В документах их показали как «насильно вовлеченные в банду». В отношении них уголовное преследование было прекращено.
Но даже в этой среде нашлись лица, не смирившиеся с поражением восстания. И освобожденные из-под следствия, готовые вновь заняться мирным крестьянским трудом, они высказывали своё мнение о происходящем. «Нам не удалось теперь передушить коммунистов и комсомольцев. Всё равно весной снова уйдем в банду и тогда своё дело сделаем», - говорил Филимон Арефьев из Тыргетуя. Ему как бы вторил Михаил Благовещенский из Жимбиры: «Не удалось теперь, весна своё возьмет, а все-таки Советскую власть свергнем».
7 февраля следственные мероприятия по факту состоявшегося восстания завершились. Обвинительное заключение на его 182 участника вместилось на сто отпечатанных на машинке листов. Правда, непосредственных участников восстания из них было только 85 человек. Остальные по разным причинам лично в восстании участия не приняли, но, безусловно, являлись его сторонниками. Многим взять в руки оружие не пришлось по причине предварительных арестов. Судила их в Чите 15 февраля 1930 года Тройка Полномочного Представителя ОГПУ Дальневосточного края. Наказание было суровым. Достаточно сказать, что весь состав штаба повстанческого отряда, утвержденный на заимке Гурко после взятия Тыргетуя, кроме двоих, Никифорова Конона Феофановича и Гладких Ивана Кирилловича, приговоренных к 10 годам концлагерей, был подведен к высшей мере наказания – расстрелу.
Но были и такие, кто сумел в тот раз избежать возмездия карательных органов. Среди них Смирнов Григорий Поликарпович – один из членов аргалейской «группы шести», отец Димитрия Смирнова и Сыромятников Степан, которого прочили в руководители восстания, но который в период восстания отсиделся в Кручине, а потом скрылся неизвестно куда. Кстати, Сыромятникова не поняли и сами участники восстания. Отрицательно о нём отозвался Андрей Губкин: «Сыромятниковы призывали население к восстанию, а когда оно началось, очутились в стороне, бросив народ на растерзание победителей». Оставался не выявленным и убийца Ивана Федосеевича Пакулова Сергей Орлов. Но о последнем разговор особый.
Сергей Орлов был задержан 28 февраля 1930 года на Черновских копях, находящихся вблизи Читы. После ликвидации восстания, имея при себе винтовку, а также наган и шубу Пакулова, он пешком ушёл в сторону села Верх Нарым, где на заимке Иллариона Смекалина, находящейся в 5 верстах от курорта Оленгуй, отдал ему винтовку и револьвер. При этом Орлов предупредил Смекалина, что револьвер принадлежал убитому Пакулову. За оружие Смекалин обещал дать ему муки, но не дал, а только напоил чаем. От него Орлов ушёл в Елизаветино и ночевал там в доме бывшего председателя сельского Совета Германовича Игнатия Георгиевича, предупредив хозяина, что он скрывается от властей после разгрома восстания в Карымском районе. На утро он пил чай в доме Калбехина Агапа, которому продал шубу Пакулова за 7 рублей и рваное пальто. Орлов рассказал, чья эта шуба и как к нему она попала, на что Калбехин ответил, что это значения никакого не имеет. В Черновских копях Орлов купил лошадь и устроился углевозом. Здесь он был опознан двумя тыргетуйцами, пришедшими на заработки, и арестован. Арестовали и лиц, у которых он останавливался. Изъятое у них оружие и шуба Пакулова переданы на хранение коменданту Читинского отделения Особого отдела ОГПУ. И хотя при ознакомлении с обвинительным заключением прокурор просил других обвиняемых лиц, кроме Орлова, отпустить под подписку, в апреле месяце вместе с Орловым по решению тройки при ПП ОГПУ Дальневосточного края от 18 апреля 1930 года был расстрелян и Смекалин.
Известие о смерти Пакулова и Шестипёрова больно задело многих людей в Читинском округе. Газета «Забайкальский рабочий» за 21 ноября 1929 года этой трагедии отвела целую полосу в номере. Комсомолец Махотин в заметке «Ещё крепче сплотим свои ряды» писал: «Товарищи Пакулов и Шестипёров погибли на боевом посту, выполняя директивы партии и советского правительства. В период социалистической стройки сопротивление классового врага доходит до звериных террористических актов. Но отдельными выступлениями из-за угла нас не испугать, не разрушить социализма. На убийство товарищей Пакулова и Шестипёрова ответим ещё более решительным наступлением на классового врага, удесятеренной энергией борьбы на фронте хлебозаготовок». Бывшие партизаны со станции Шилка требовали: «Больше бдительности за кулачеством и принятия суровых мер наказания». Рабочий Черновских копей Кабанов Ф.В., бывший когда-то партизаном в отряде Ивана Федосеевича, просил судебные органы приговорить виновных к высшей мере наказания и опубликовать в газете, когда будет суд».
Прокатившееся в Карымском районе первое крестьянское восстание в Забайкалье периода коллективизации имело и свои некоторые итоги. Довольно верную оценку ему дал участник выступления из Аргалея Денис Гладких: «Своим примером мы показали, что крестьянство должно жить, и что с ним считаться нужно».
28 июля 1930 года окружной комиссией при окрисполкоме было отменено 33 ранее вынесенных по тыргетуйским хозяйствам штрафа за несвоевременную сдачу хлебных излишков. А так как в счёт погашения сумм производились описи имущества, которое после этого распродавалось с торгов, было вынесено решение о возвращении конфискованного имущества. Однако, это хорошее, выстраданное кровью многих участников выступления решение, так и осталось на бумаге, так как из-за вопиющей бесхозяйственности за прошедшее время много чего из конфискованного не сохранилось.
Был и ещё один, на этот раз кровавый итог восстания в Карымском районе. В целях предотвращения восстания по Акшинскому тракту, а также в Читинском, Улётовском и Нерчинском районах и городе Чите прокатилась волна арестов. На территории Акшинского и Кыринского районов органами ОГПУ было сфабриковано дело о вымышленной подпольной контрреволюционной организации под звучным названием «Ононцы». Аналогичная «бумажная» организация под названием «Повстанцы» была «создана» в Чите, Нерчинске и Улётовском районе. По этому «делу» проходило 238 человек, из которых ровно 100 человек расстреляли.
В этот раз жители Карымского района, выступившие против хлебозаготовок, были разбиты. Но не сломлены. В канун летних восстаний, прокатившихся по Забайкалью, в район действия Ундино-Талангуйской повстанческой бригады, действовавшей на территории современных Балейского и Оловяннинского районов, в июне 1930 года из Карымского района приходил какой-то отряд в 60-70 всадников и после получения указаний ушёл в район Урульги. К сожалению, сведениями о нём автор не располагает.