В тот прозрачный и нежный от умирающего тепла осенний день решилась ее судьба. Смешно, но поняла она это лишь спустя несколько лет. Бывает такое? Бывает и не такое… А еще много позднее пришли мысли: неужели за истинную любовь плата – всегда смерть? Один только раз ей хотелось покончить с собой,– когда поняла, что все действительно кончено… Мечтательный флер того вечера едва не набросил белый саван на лицо ее матери…
Как холодный свет молнии озаряет внезапно ночь, и лес, и тропку, - так внезапно она поняла, что на самом деле произошло в тот день.
После было еще очень много встреч. И все - словно по-прежнему… Но на самом деле кончено раз и навсегда. И уже ничего не могли исправить долгие месяцы робкого девичьего ожидания любви, одного-единственного взгляда, одного слова, могущего дать хоть тень надежды. Все было решено в тот злосчастный день, который долго вспоминала, как самый счастливый… Его глаза близко-близко. Если бы не мама.
Ей было восемнадцать, когда она впервые увидела его. Студентка второго курса. У нее не было парня или хотя бы мало-мальской сердечной привязанности. Все выходные и каникулы она проводила дома. Поэтому сразу влюбилась. В первого, кто вошел в ее дом…
Было воскресенье. Она выспалась. Пожалуй, зеркало ей всегда говорило, что она красива. После душа чувствовала себя расслабленной принцессой, ожидающей своих вассалов. Этот образ в ее воображении поддерживал уютный, махровый розовый халат, который держался одним поясом на тонкой талии. Он был чудовищно велик, обнимал ее всю, до пят. Котенок терся о ноги и отчаянно мяукал. Взяла его на руки. И тут прозвонил звонок.
ОН вошел. С ним рядом была знакомая дама. Но на нее юная «принцесса» почти не взглянула, машинально поздоровавшись. Разве она знала, что эта женщина, с которой он работал, лет на пятнадцать старше его, - и есть его возлюбленная? Разумеется, ей и в голову такое не могло прийти. Тем более, в эту первую встречу. Но он! Он был юн и светел. Будто радостный уличный ветер вдруг распахнул ее окно. А вообще - ничего особенного. С острыми чертами, соломенного цвета волосами, сутуловатый. Немного смущенная, но вместе с тем ироничная улыбка, яркий блеск голубых глаз. Этого хватило ей, чтобы влюбиться до алости щек, пересохших губ и невозможности, немыслимости заглянуть в бездну его глаз, опушенных длинными светлыми ресницами. Сразу стала думать о нем, как о своем парне, все повторяла про себя «Се-ре-жа, Сережа…». Ей нравилось звучание его имени, в нем было что-то неуловимо французское… «Сережа и Арина».
Он легко опрокинул рюмку водки, прикрыв свои чудесные глаза. Они были странные, с чуть опущенными уголками, какие бывают у парней из Малороссии. А брови приподняты к переносице. Поэтому, когда он улыбался, эта спрятанная в его внешности грусть придавала ему особое, милое, совсем ланье выражение…
Кухня была крошечная, «принцесса» что-то доставала из холодильника, обернулась… увидела странный взгляд нового знакомца, брошенный тайком ото всех, мгновенно охвативший ее с ног до головы в ее халате… Будь она чуть опытнее и старше, «расшифровать» этот взгляд не составило бы для нее труда. А так… Просто что-то невнятно взволновало и порадовало ее…
Она была нежная, дикая и недоступная, как эдельвейс. Он растет высоко, и никто не любуется его красотой, потому что никто не может подняться так высоко в горы… Она, конечно, не знала, что много позже, когда Сергей уже собирался жениться, он говорил другу: «Знаю, что Арина красивая. Что у меня, глаз нет?! Только она - как цветок. Сомну и выкину». И, совсем тихо, так, что друг не услышал: «Пусть уж кто-нибудь другой…».
Она любила рисовать тушью, читать и перечитывать Эрика Берна, Шопенгауэра, Достоевского, Мопассана и Моэма. И еще - плавать. В реке, в море, в бассейне. Могла часами плескаться, нырять, рассекать бирюзовую негу без устали. Вода теплая, ласковая, как чьи-то руки… И никого вокруг. Главное – когда никого вокруг. Одиночество – не наказание. Это ее воздух, ее естественное состояние. Ее наслаждение и ее отрада. Ей никогда не было скучно одной. С самого раннего детства. Потому что с ней всегда были ее мысли, а еще множество чудесных вещей: книжки с картинками, раскраски, цветные карандаши, белые листы бумаги, манящие перенести на них образы, что роились в ее детском воображении. А еще была музыка! Заставлял замереть торжественный звук органа… Она не могла бы объяснить, почему, слушая его, не могла двинуться… Будто заколдованная. И не могла оторваться. Другая же музыка вызывала в ней силу, сопротивляться которой было бесполезно… Танцы рождались в ней сразу, спонтанно. Они были все разные, непохожие друг на друга. Музыка проникала в нее глубоко, оживала внутри, превращаясь в движение… Она придумывала эти танцы сама. «Калинка-малинка», «Очи черные», «Арлекино» в исполнении Аллы Пугачевой, «Яблочко», «Эх, дубинушка, ухнем». Ее зрителями были старушки во дворе… Над «Дубинушкой» они умилялись и хохотали до слез… Что такое «дубинушка» девочка не понимала тогда, ей это казалось просто набором звуков. Текст песни: «надежда – наш компас земной» упорно представлялся ей, как «надежда – наш ком подземной». Больше всего она обожала «Калинку-малинку». Под нее могла танцевать до упада. Окна настежь, и звук проигрывателя. Покачиваясь, крутился черный виниловый диск… Старушки ей хлопали. Дружно. «Принцесса» раскланивалась, ощущая себя настоящей артисткой…
Она могла бы иметь подруг. Но, едва сближаясь с кем-нибудь, сразу в ужасе бросала это знакомство. Все без исключения девочки казались ей пустыми, пошлыми злючками, завистливыми лгуньями, желающими одного – влезть ей в душу, чтобы потом раздать ее всему свету… Да ну их!
С каждым днем она думала о нем все больше… Каждый выходной ждала звонка в дверь. Вздрагивала, когда тренькал телефон. Сердце сразу скакало в горло, когда понимала, что мама разговаривает со своей подругой – матерью Сережи. В такие минуты она старалась себя чем-нибудь занять – вытереть пыль, например. Потому что дрожали руки, и мягкий румянец заливал от природы бледные щеки.
Первый, еще юный и скромный морозец набросил на траву вуаль Снежной Королевы. Воздух, легкий и чистый, манил на улицу.
Внезапно в дверь позвонили. Арина растерялась, она была одета совсем просто, по-домашнему. В руках ее была тряпка. Но мама велела открыть. На пороге стоял Сергей. Чистенький, аккуратный, весь какой-то изысканно ухоженный. Протянул три красные гвоздички.
- Это тебе. Дай лапку.
Подхватил ее пальцы и поднес к губам. Светлая челка почти коснулась ее рук. Она смотрела на него. Он улыбался и ждал. Арина его не поцеловала. Потому что просто не понимала, что он этого ждал… Предложила ему пройти в дом.
Гвоздички были чахлые, на толстых неуклюжих стебельках, с почерневшими кое-где от мороза листочками. Но «принцесса» все равно была им безумно рада. «Надо же, мои первые цветы».
Пока пили чай, Арина смотрела на них и на Сергея. Предательская мысль крутилась в голове. Будто видела все наяву. Вот он стоит на остановке, пересаживаясь с автобуса на автобус. Вот цветочный киоск рядом. Делать нечего, автобус не идет… Ну, и купил.
Ах, но все это не имеет никакого значения… Да и какие еще цветы он мог купить? Для этого надо идти на рынок. Специально. Начало девяностых – тотальный дефицит. Любая красивая вещь воспринимается, как подарок судьбы. Цветами торгуют выходцы с Кавказа. Гвоздиками. Легче открыть гору заговором «сим-сим», чем найти достойные, крупные и свежие розы… Тем более в ноябре. Не говоря уже о других цветах, не считая гвоздик. Все это вихрем неслось в голове Арины. Но главное… Что же ей делать с ним дальше… Что делать? Мама бросила мимоходом: «Пошли бы гулять».
Вздохнула с облегчением. Это выход. По дороге она сможет поговорить с ним о чем угодно, не то, что здесь, в кухне. А еще… он возьмет ее за руку. Непременно. Так ей виделось. Она смотрела на его крепкие пальцы с квадратными ногтями, с утолщенными суставами и представляла, как приятно будет ощутить их силу. Несомненно, это руки делового человека. Вдруг подумала, что с таким парнем не пропадешь. В его манере держать себя была своеобразная, еще юная грация. Арина поняла, что дышать ей трудно… В ней начала просыпаться робкая, первая женская чувственность. Такая жадная и ненасытная потом… Смотрела на его губы с красивым изгибом «лука». С возрастом они станут еще тоньше. Вдруг мысль поразила ее: она никогда к ним не прикоснется… Эта мысль была острая, как игла. И она была несомненным знанием, просто брошенным чьей-то рукой ей свыше… Чай был выпит. Мама осталась развлекать гостя, пока Арина ушла одеваться.
Стояла перед раскрытым гардеробом в полной нерешительности. Особых нарядов у нее не было. Одни джинсы да пара невзрачных юбок. Вот эта - сидит мешком, а у той - подол растянут в одну сторону… К юбке нужны тонкие колготки… Вообще проблема. Эх. К тому же осеннего пальто у нее нет. Только куртка-пуховик. Не с зимним же их одевать. Зато куртка замечательная, нежного оттенка тропического моря, финская, теплая и тонкая, на лебяжьем пуху. Но к ней только джинсы. И кроссовки. Вид неромантический… Но делать нечего.
Сначала шли молча. За руку он ее не брал… Зато Арина видела, как на них смотрят прохожие. Среди них было много соседей, микрорайон был маленький, на краю города. Вид красивого франтоватого парня, одетого с иголочки во все импортное, рядом с ней – заставлял их выворачивать шеи…
Показались частные дома. Сергей смотрел на них с неприкрытой завистью.
- Ух, ты! Это кто ж такой отгрохал? Хочу такой иметь.
Арина с горечью думала, что разговор не клеится. Во всяком случае, на нее он не обращает внимания. Какие-то дома, которые с жадностью разглядывает… Дошли до Дубровиц. Чудесное место, сакральная сила которого была понятна еще древним славянам, ставившим здесь, на горе, над слияньем двух рек - Пахры и Десны - свои изображения божественной сущности в ипостасях Даждьбога, Сварога, Перуна и других ее воплощениях… Словно гигантский язык врезается в водную стихию, рассекая ее на два рукава. Прошли тысячелетия и века. Князь Голицын, «дядька» Петра I, один из первых в России масонов, на месте церкви Ильи-пророка выстроил воплощенное чудо пропорции, радующее глаз совершенством формы, – храм Знамения Пресвятой Богородицы. Католический по форме, украшенный множеством скульптур, всплеск гения неизвестного итальянского творца, он был освящен, как православный храм. Весь, будто сотканный из каменного ажура, парящий над деревьями, он вызывает в первые секунды созерцания оторопь. Потом – спазм в горле, а на глазах – слезы, потому что это застывшая музыка вознесения, звон ангельских крыльев, возвещающих рождение Богочеловека. Арина ни разу не смогла пройти мимо, не остановившись. Сколько раз ни была здесь. Церковь закрывали своими кронами огромные, старинные липы. В них она казалась сказочным замком, созданным фантазией братьев Гримм… Разросшаяся сирень почти вплотную подступала к полуразрушенным округлым ступеням, формой напоминающим лепестки розы… Наверное, за заколоченными дверями и полуслепыми окнами спит заколдованная Рапунцель, уколовшая палец, и ждет поцелуя…
Сергей едва взглянул на это чудо. Вообще не смотрел. И не остановился. Арина не верила глазам. Как можно восхищаться мещански добротными частными домами, которые даже нельзя назвать виллами, и не замереть перед творением гения?!
Вместе с тем она ощущала какую-то странную важность каждого своего шага. Вдруг подумала: это первое ее свидание. Она ведь его никогда не забудет. Никогда в жизни. И вот эти шаги, эти лиственницы, выстроившиеся вдоль дорожки в ряд – зачем они?
Будто видела себя со стороны. Она – не она… Девочка в бирюзовой куртке, в джинсах и кроссовках… рядом с ним… Чувство абсурда проникло в нее. Захватывало все больше и больше, ширясь где-то под сердцем холодной пустотой… За руку он ее не брал… Зачем вот это – ожидание его пальцев? А еще чего-то неведомого, что ждет совсем рядом… но почему-то не случается. И никогда не случится. Она не забудет. И даже вот это чувство абсурда, так властно вторгшееся в нее. Невнятная надежда на что-то. Но на что? И еще: желание что-то сказать. Что-то важное. И полная невозможность этого.
Арина почти не видела ничего вокруг, кроме него. Тихо, тайком смотрела на тонкий профиль. Нежное узкое лицо, бледная кожа щек с тем непередаваемым оттенком зеленого, какой бывает в самой сердцевине чайной розы. В посадке сутулых плеч, в линии шеи, было нечто такое, от чего она не могла оторвать взгляд.
Но только когда он не смотрел. Она могла разглядывать его… Блаженно - до головокружения. Ей казалось, что от самого его дыхания, от движений - веет энергией. «Бери, это твое!» Ей хотелось дышать с ним в одном ритме.
Почему же он еще не прикоснулся к ней ни разу? Даже невзначай. Почему? Она не хотела его рук так, как хочет женщина. Хотела просто жеста. Потому что он сказал бы ей, что она желанна. Ничего эротичного. Через нежность сплетенных рук познаешь человека больше, чем через море слов… Безотчетно хотелось только этого его очарования. Почему?
В тот день она поняла одно: на концах светлых, выцветших ресниц Сережи – конец вселенной. Она даже не могла думать, когда смотрела на него. Все мысли, как ветром, выдувало из головы. Сначала она терялась, а потом немного привыкла. Делала заранее большой вдох, затаивала дыхание, прежде чем нырнуть в его равнодушные глаза.
Возвращались через подвесной мостик над речкой. Он был хлипкий, скрипучий. Старые серые доски лежали неровно, а кое-где и вовсе отсутствовали, позволяя видеть темную водную рябь… Держаться можно было за тросы, натянутые вдоль него. Но вместе с проваливающимися под ногами мостками они создавали ощущение качелей над пропастью. Кружевная тающая изморозь делала доски черными и скользкими. Сергей бормотал: «Ты куда меня завела…» Арине было радостно на душе. Давно она тут не ходила! Вот это прогулка! Холодеющий воздух, влажное дыхание реки так приятно вбирать в себя всей грудью. Здесь, паря над водой, хоть на секунду можно слиться с облаками, если суметь взглянуть наверх… Когда Сергей спустился на твердую почву, он был бледнее обычного. Говорил ей с укором: «Посмотри, какая грязь! У меня ботинки австрийские!».
Наверху, на горе, тянулись к небу руины церкви. Самой обычной, каких на Руси было много… Красный кирпич стен оползал умирающим водопадом.
Чуть запыхались, взобравшись на крутой берег Пахры. Последнее усилие – на самый верх. Он подал ей руку. На одно мгновение. Только чтобы помочь выбраться. И сразу отпустил. Остальной путь прошел молча. Арина видела: он если и не сердится, то прогулкой этой сыт по горло. Ей же хотелось идти с ним рядом вечно…
Перед самым домом Арина поскользнулась на замерзшей луже. И больно упала. Сергей спешно поднял ее.
- Ну, прям никуда нельзя с тобой выйти, Арин. Не знаешь, что ты выкинешь в следующую минуту.
От обиды закусила губу. Готова была разреветься, как маленькая, но вида не подавала. Нога надсадно ныла.
Он пригласил ее на день рождения.
Радостно прыгало сердце. Это так много значило для нее. Она будет с ним долго! Два или три часа. Целая вечность небесной бездны его глаз. Наверняка после застолья будут танцы. Ей уже представлялось, как он обнимает ее за талию… Но что ему подарить?! Очень трудный вопрос, учитывая, что молодого директора советского магазина вряд ли чем можно удивить… А тем более – ему угодить… Спросила маму, можно ли дарить мужчинам цветы. Она ответила, что можно, но только очень пожилым. И рассмеялась.
Арина пошла на рынок и на всю стипендию купила три нежно-розовые розы.
Была самая середина зимы. После Нового года. Мороз. Перчатки она не надела, потому что несла цветы для него. Держала стебли трепетно и ласково, осторожно сжимая пальцами. Розы пахли очень изысканно и тонко. Арина страшно боялась, что мороз убьет их… Ведь нужно было дойти до автобуса, потом долго ехать в нем, холодном, поставить их в вазу дома, а уже потом прыгнуть в такси. Пока она обнимала их, ей казалось, что пульс стучит в висках и в пальцах, переливаясь кровью в колючие стебли, а ее влюбленность становится этими цветами… Радостью было полно ее сердце. Безмерной, глупой радостью.
Что у него были за глаза, когда он взял из ее рук розы! Арина никак не могла понять, чего в них больше – взрослого изумления или детского восторга. Во всяком случае, она была страшно довольна произведенным впечатлением. Он сразу пошел ставить их в вазу. И – в свою спальню, от глаз людей подальше. Даже дверь в комнату закрыл.
Арине освободили место рядом с именинником. Стол ломился от яств и напитков, что было по тем временам совершенно немыслимо. Сахар, мыло и водка – по талонам. Совсем как в послевоенные годы. Только не для советской торговли! Арина чувствовала себя немного скованной. Впрочем, это было нормальное ее состояние. Она была непривычна к шумным вечеринкам и застольям. Пить она вообще не умела. Точнее, ни разу в жизни не пробовала ничего спиртного. Родители воспитывали ее строго. В том числе и личным примером. Алкоголь в виде шампанского появлялся в доме лишь на новый год и дни рождения. Разумеется, не ее, Арины…
У Сергея собралось много гостей: трое или четверо друзей, несколько подруг его мамы, та самая изящная дама, которая работала с ним и с которой он в первый раз пришел к ним в гости… Кстати, она была с мужем. У него было мягкое имя – Женя. Он сидел слева от Арины. Откупорил бутылку привычным движением. Освобожденный дух шампанского вышел с тихим вздохом «пых», растаяв на глазах белым облачком. Наклонившись, спросил тихо-тихо, так, чтобы слышала только Арина:
- Будешь шампанское, малыш?
Мама Арины сидела далеко от нее. Вдруг «принцесса» услышала грозный ее вопрос, летящий, как порыв ветра, через весь стол:
- Арина, ты будешь пить шампанское или нет?
Ударение она сделала на последнем слове «нет»… «Гур-гур» за столом мгновенно утих. Все замерли и, как по команде, посмотрели на Арину.
Бедный Женя… Он замер с бутылкой в руке…
Тут можно было только рассмеяться…
Пауза была невыносима. «Принцесса» чувствовала, как жар заливает щеки…
Она посмотрела испуганными глазами на маму и пролепетала:
- Нет…
Женя поставил бутылку на стол. Разговор за столом быстро возобновился. Только для Арины вечер был безнадежно испорчен.
…Спустя много лет в их компании каждый раз перед тем, как разлить водку, они спрашивают друг друга: «Так… ты будешь сегодня водку или НЕТ?! Вот ты! Или НЕТ?!»…
Так «принцесса» шагнула в анекдот.
После застолья гости расходились быстро. Давно уж было темно за окнами. Зима. Даже друзья Сергея незаметно исчезли. Ушла и его красавица-коллега с Женей, столь неудачно решившим поухаживать за девушкой. Остались только Арина с мамой.
Работал телевизор. С удивлением, едва веря глазам, Арина слушала новости: война в Ираке. В кадрах с хищным стрекотом кружили вертолеты, с бомбардировщиков срывались смертоносные снаряды, диктор с суровым лицом выдавал статистику жертв и разрушений. Эта дата – дня его рождения - так и войдет в историю, как начало первой войны в Ираке в девяносто первом году.
Арина сидела, уютно подвернув ноги. Совсем, как дома. Ей тепло на этом диване, пусть за окном мороз… В Ираке всегда тепло. Он далеко, не так страшно… Но война и чья-то гибель – всегда дурное предзнаменование…
Сергей включил музыку громче, а звук телевизора убрал. Вертушки на экране кружили теперь под медляк… Что-то изысканно сюрреалистичное и страшное было в этом…
Мама отправилась на кухню к хозяйке поболтать.
Выпитая водка разлила румянец на бледных щеках Сережи.
- Ты много выпил, - заметила Арина. Просто, чтобы что-нибудь сказать.
- Ха. Только чтобы раскрепоститься. Зачем еще пить?…
Она пожала плечами. Все это было ей неизвестно… Она ведь ни разу не пробовала спиртного.
Он подсел к ней ближе. Взяв ее безвольную, прохладную кисть, спросил взволнованно и тихо:
- Ты умеешь танцевать менуэт?
Арина отрицательно мотнула головой. Говорить уже не могла, от вида его влажных глаз мутился разум. Его близкое дыхание с легким, как ветерок, запахом водки, придающей ему столько очарования, его скользящий по ней взгляд… Она и сама не поняла, как оказалась в его руках, стоящей напротив. Близко-близко. Одной рукой, обняв ее талию, придвинул девушку к своему боку, на другую, едва касаясь, положил ее кисть. Он держал «принцессу» невесомо, почти неуловимо. И вместе с тем она чувствовала себя будто окутанной его силой. Воли не было, все, что она могла – лишь окунуться в эту силу. Лишь плыть в ней, лишь блаженно купаться в глуби его глаз. Она была совершенно, вдребезги пьяна… Она, не он.
- Я тебя научу. Два шага вперед, один назад. Очень просто.
Танцевать она любила всегда. На школьных дискотеках некоторые влюбленные в нее мальчики не могли оторвать взгляд, когда она двигалась. Но сегодня поняла, что танцевать одной и с кем-то – вещи совершенно разные. Ну и пусть. Зачем нужен этот глупый танец – шаг вперед и два назад? Или наоборот? Только чтобы рука тонула в руке, дыхание проникало друг в друга, только чтобы жар затопил их совсем…
С ужасом Арина смутно понимала, что не может совладать с выражением своих опьяненных глаз. Он смотрел в нее глубоко, внимательно, до самого сердца… «Принцесса» видела: уж он-то владеет собой…
В мелькании кадров беженцы покидали свои дома. Воронки были на месте их жилищ. Горе и паника. Веками спокойные места огласились плачем женщин и детей. «Точечные удары не допускают жертв среди мирного населения». Режим диктатора Саддама Хусейна должен быть уничтожен.
Арина очнулась, когда Сергей за руку усадил ее обратно на диван.
С этого вечера она жила, будто в сладкой грезе, опьяненная дурманом. Перед сном всегда вспоминала его глаза и руки, все его очарование, ту силу, что уже крепко держала ее…
Их встречи всегда были в выходные. Но они не были личными, в них не было никакой близости. Потому что они проходили в широкой компании его друзей и родных, ее, Арины, мамы. Сергей не обращал на «принцессу» особого внимания, никак не выделял ее, будто и не было того вечера. Но она была счастлива и теми крохами, что он ронял: случайным взглядом, его смехом – не для нее – для всех, просто его присутствием. Теперь ей казалось, что она радостно дышит только рядом с ним. Хочет ли он ее? Даже это не имело для нее значения. Лишь знать, что он есть, лишь надеяться на неведомое прекрасное будущее, в котором он будет вот так же, рядом. Если бы она была опытнее, то знала бы, что мужчины не существуют в мире грез и фантазий. Их любовь связана с плотской стороной их натуры гораздо больше, чем все наивные надежды платонической любви.
Прошла и весна, и душное, радостное лето, все наполненное воскресными походами всей компанией в баню и в бассейн, немудрящими застольями – тем, что можно было приготовить на скорую руку, и ее, «принцессы», мечтами…
Он наступил, тот день, который решил ее дальнейшую судьбу. А она прошла мимо, и ничего не поняла… На пороге стоял Сергей со своей мамой. В руках держал два букета: розы – для Арины и гладиолусы – для ее мамы.
«Принцесса» была на седьмом небе – не от роз, а оттого, что он пришел. Сияла таким огнем счастливых глаз, что Сергей начал улыбаться еще шире, чем обычно. Глаза опускал – прятал. В них плясала лукавинка.
Понюхала розы. Что за чудо! Запах был густой, сухой, горячий, солнечный. Так пахнут розы только поздним летом.
Сергей смотрел на нее. Он ждал поцелуя.
«Принцесса» этого не знала… Выбрала для своих роз самую красивую хрустальную вазу с глубоким, простым рисунком ветвей.
Сергей тайком вздохнул. Усмехнулся. Сразу с порога сказал маме девушки:
- Принес специально для Ариши.
Достал бутылку, похожую на шампанское. Только вместо банальной надписи, знакомой в Советском Союзе всем и каждому, на этикетке был нарисован великолепный парусник, мчащийся на всех парусах к ветру. «Бригантина». И – на стол ее.
- Слабенькое вино. Надеюсь, моя любимая «теща» позволит мне угостить ее дочь.
«Тещей» он часто звал маму «принцессы». В шутку, разумеется.
Сели. Так уютно было, по-домашнему. Арина, Сергей и их матери. Красивый стол, цветы, ветерок, овевающий их, струящийся из открытой дверцы балкона, дрожащая невесомая штора, яркий солнечный свет, льющийся в окно, играющий на хрустальных бокалах, корабль на рисунке, летящий на всех парусах в неведомую даль…
Сергей откупорил «Бригантину». Первым делом налил Арине. Предложил и маме. Но она рассмеялась.
- Мы будем пить вот это, правда, милая? – обратилась к подруге, кивая на водку. Та фыркнула:
- Лучше водки у нас все равно ничего нет. Друг принес импортный вискарь, так я потом плевалась.
По русскому обычаю чокнулись звонкими бокалами. Арина пригубила красное вино. Ей не понравилось.
Мама старалась не хмуриться, но смотрела строго.
Чтобы не тянуть неприятное ощущение, «принцесса» выпила весь бокал залпом.
Сергей рассмеялся. Кто ж так вино пьет! Сразу налил ей снова…
И что она должна была почувствовать? Похоже, вино никак не действовало на нее. Разве что свет из окна стал казаться еще прекраснее, а розы – нежнее… А еще захотелось вздохнуть. Просто – вздохнуть. Всей грудью. Второй бокал она тянула медленно. Мамы выпили много, так ей казалось. Разговор не прекращался ни на минуту. Шутки, смех, воспоминания об общих знакомых, забавные рассказы о работе – директорской должности Сергея… Однако за всем этим внешним балагурством и трепом было еще нечто невысказанное, то, что витало между ними в комнате… «Принцесса» не чувствовала этой недосказанности. Ей казалось в порядке вещей, что милый, ее «принц», приехал к ней в гости вот так, запросто, с мамой. С охапками цветов. Единственное, что ее настораживало – это количество выпитой мамой водки. Она ж никогда не пила…
Мама Сергея кивнула на балкон: вправду, им надо было подышать свежим воздухом, проветрить водочный дух…
Вышли. И почему-то закрыли за собой балконную дверцу. Арине это показалось несколько странным… Сергей проследил ее взгляд… за мамой… Чтобы ее отвлечь, сказал:
- У вас в коридоре чеканка висит. Давно хотел спросить, что там изображено?
Вышли в коридор.
- Это – Венера, богиня любви, а это – двенадцать знаков зодиака, - стала объяснять Арина. - Они странные, стилизованные, даже не догадаешься сразу, что это…
Осеклась. Повернув голову, вдруг увидела, что Сергей на чеканку не смотрит. Смотрит на нее. Блестящие глаза с расширенными зрачками. Узкая полоска голубой радужки. Полуприкрытые веки… Розовые, мягкие губы…
Сергей одной рукой оперся о стену, к которой прислонилась «принцесса», и слегка наклонился вперед…
Он ждал даже не движения навстречу, а намека на это движение… Арина его не сделала.
Он ждал.
Она рассеянно улыбалась ему и думала, какой же он красивый…
Он ждал.
Его неспокойное дыхание волновало ее. Она стояла, снова, как когда-то в танце, вся окутанная его силой, будто облаком… Любая другая девушка на ее месте догадалась бы. Догадалась бы моментально. Но не она. Ангелы не целуются…
Хлопнула резко распахнутая балконная дверь. Очарование минуты было нарушено.
Сергей пошел к ним навстречу. Арина поспешила следом. С первого взгляда увидела: что-то неуловимо изменилось в воздухе. Будто некое смещение, холодный ветерок, который они впустили с балкона…
- Идем, нам пора, - сказала мама Сергея.
Он удивленно вскинул брови. Быстро, косо глянул на мать. Буркнул «угу» и пошел в коридор - надевать свои дорогие австрийские ботинки. Арина смотрела на него. Только на него. Сейчас он исчезнет за этой дверью… А в ее глазах еще светилось бездонное небо его взгляда, что было лишь пару минут назад… Он улыбнулся ей. Ласково.
Ее мама сказала подруге:
- Пойдем, на посошок.
Они исчезли в комнате. Арина осталась напротив Сергея.
- Вот и все, - почему-то сказал он. И улыбнулся. – Дай лапку.
Чмокнул ее ручку. В этом его движении не было страсти. Так целуют икону. Посмотрел на свои великолепные ботинки, потом снова не нее… Сказал:
- Твоя мама очень держит тебя. Держит, понимаешь? Ты должна отпустить себя. Понимаешь? Ты сама. Этого никто не сделает за тебя…
Арина смотрела на него, а слова лились мимо, как капли дождя по стеклу.
- А то так и будешь все время… принцессой…
В его словах она услышала иронию. Едва ли не насмешку. Это было больно. Больнее, чем тогда, когда упала на замерзшую лужу…
Она чувствовала: ее мама сильно рассержена. Даже зла. Это было видно по резкости ее движений, по каким-то неуловимым черточкам и интонациям. Арина всегда тонко чувствовала людей, а уж маму-то… Скрывает кипучее бешенство, а думает, что владеет собой… Все эти мысли вихрем неслись в ее голове. Но поняла она лишь то, что старые подруги повздорили там, на балконе… «Он уйдет, он сейчас уйдет», - стучало в ее голове…
Дверь за гостями закрылась… Пришло время осмыслить встречу. Арина была счастлива ею. Несмотря на то, что их мамы поссорились, несмотря даже на «принцессу», которой Сергей назвал ее в шутку, без всякого почтения. Потому что перед ней еще горел его глубокий, интимный взгляд, которым ласкал ее только что… Все то, о чем она столько мечтала! Во всем теле она ощущала покой и легкость. А еще было желание, непременное желание что-нибудь сделать руками. Конечно! Гора посуды. Быстро разобрала стол и перемыла тарелки. Недопитую «Бригантину» убрала в холодильник. Смотрела на парусник с нежностью. Потому что это был его подарок. Весь – как она сама, устремленный вперед и к небу…
Довольная собой, рухнула на диван.
Мама, чтобы успокоиться, грызла семечки.
Арина чувствовала, что с ней самой происходит что-то странное. С одной стороны, ей хотелось просто растянуться и не двигаться, в блаженной истоме. Просто смотреть в потолок и ловить на нем тени… А с другой – куда-нибудь бежать. Гулять, прыгать, танцевать! Плавать… О! С какой радостью она бы сейчас окунулась в бассейн! Несколько секунд сидела в нерешительности.
- Мам, можно я пойду погуляю?
Выпорхнула из подъезда. Теплый ветерок коснулся разгоряченного лба. Поняла: это то, что ей сейчас нужно.
Двигалась она всегда быстро и ловко. Сейчас и вовсе не чувствовала ни дороги, ни своих ног. Куда идти? Да, какая разница. Лишь бы ловить взглядом розовые закатные облачка. Если смотреть только вверх, кажется, что летишь вместе с ними. Арина обогнула свой микрорайон и шла уже в соседнем, четвертом. Там была длинная улица, как стрела, с одной своей стороны вся обсаженная красивыми деревьями с ажурной листвой. Такие деревья чаще растут на юге. Они графично, как на китайской миниатюре, вырисовывались на фоне скользящего неба. Улица заканчивалась спуском к реке. За ней высились вековые сосны, такие радостные в закатных лучах. Казалось, что этому лесу, за рекой, – нет конца…
Арина чувствовала, что вот сейчас, сию минуту, любит весь мир. И деревья, и улицу, и облака. Вместе с ними над нею летели его глаза, весь страстный облик. С каждым шагом ощущение невесомости и парения над землей усиливалось. Ее тело будто исчезло, растворилось в вечерней прохладе. Она не ступает по облаку, она сама – облако, одно из тех, розовых, пронизанных солнцем. Вместе с ней сила. Чтобы лететь. Она поняла: вино – это топливо для полета. Хотелось смеяться и кружиться. Надежда на что-то чудесное все ширилась и ширилась в груди, и, в конце концов, ей стало казаться, что шагом своим обнимает всю Вселенную. Потому что он смотрел в ее глаза… Потому что подарил мечту, парусник, расправивший для ветра все паруса. «Бригантина».
Арина вся была в тот миг – пустота и наполненность, расслабленность и спонтанность. В голове ни одной мысли. Только ощущения. Если на свете есть Бог – он разлит во всем сущем, растворен, как она – частичка его любви – сейчас.
Сладко, пряно было на душе.
Когда открыла квартиру, в ней было очень тихо. Сделала несколько шагов… У нее подкосились ноги. Мама лежала поперек коридора рядом с ванной. Она была недвижна, грудь не колыхалась. Дыхания не было. Белые губы полуоткрыты. Волосы, почему-то мокрые, растрепались темными змеями вокруг головы. Последние лучи красили кожу в зеленоватый цвет.
У Арины застрял ком в горле. Бросилась к телефону. Продирая спазм, вызвала «скорую». Приехали моментально.
Те несколько минут, что она была с мамой до врачей, она простояла возле нее на коленях. Если ангелы плачут, то только тогда, когда у ребенка не становится матери. И неважно, сколько этому ребенку лет.
Звук органа мощно звучал в ней. Звучал сквозь ужас, застрявший в горле. Высокая, небесная лестница, - «Ave Maria». Как в детстве, она не могла двинуться под эту музыку. Застыв, окаменев, держала безвольную, прохладную руку…
Арина плакала за ангелов.