7. Две абрикоски. Vip

Братислав Либертус Прозаик
С благодарностью  Игорю Горину из Херсона

"ДВЕ АБРИКОСКИ"
(новелла)

   Я пою в церковном хоре. Нет, не в православном, и не в католическом, - в протестантском. Если точнее - то в баптистском. Впрочем, это значения не имеет.

   Ну так вот. Я хожу на репетиции, как полагается, - и мы там поём. Я, значит, вверху, как полагается, - а все девушки, там, это, внизу. Ну, в нижнем ряде. В нижнем ряду. Я, конечно, рассказчик не очень опытный, но вот, просто захотелось поделиться. Был там один случай. Вот вроде бы пустяковый, - но почему-то запомнился. Вот прямо, знаешь, врезался в память, и всё тут. И - вот хранится там в памяти, и вспоминается иногда. И сразу улыбаться почему-то хочется. А ведь случай-то пустяковый!... Ты никуда не торопишься, нет? Ну, посиди со мной. Вдруг это и для тебя судьба. Ты вот, это, меня дослушаешь, проникнешься, и тоже будешь потом улыбаться, как и я. А главное - случай-то пустяковый!

   Да, случай-то пустяковый, а я вот волноваться начинаю. Вот, вспоминаю всё в подробностях - и как-то уже дрожь волнения начинает охватывать. Уже начинаю дрожать от волнения, уже и коленки перестают меня слушаться, я их стараюсь сдерживать, чтобы не дрожали, и мысли отвлекаются. Кто знает, когда меня дослушаешь, то и у тебя коленки дрожать будут. И тоже будешь вспоминать, закусив губу, и улыбаться. А вообще,знаешь, это здорово, - вообще всё это! Вот смотрю, как за окошком абрикоса расцветает, - видишь, да? Вон, вон, посмотри! Да вон же! Вон, вон, выглядывает! Да, это она. Абрикоса. Нет, не та самая, но просто эта абрикоса мне напоминает ту, что в церковном дворе была тогда. Ну, точнее, она тогда не цвела, а уже плодоносила, и уже созревала.

   Я, вообще, знаешь, сам к абрикосам так, немного равнодушно отношусь. Ну, так вот, была там в хоре Таня. Она, значит, альтовую партию исполняла, а я теноровую. Вообще, знаешь, сейчас вот вспоминаю всё - и волнение такое приятное разливается. Так улыбаться хочется. Я, значит, наверху, и мне её всегда видно. Она там с партитурой в руках, поёт, глаза у неё голубые-голубые! Нет, ну, сверху мне не видно было, какие у неё глаза, - это я только потом увидел, когда этот случай произошёл. Но я вот так потом, на дальнейших репетициях, после того, как мы пели дальше, - то всё представлял, как она голубыми своими глазами смотрит в партитуру, и у неё партитура тоже видится голубой. А у меня глаза цвета хаки, - то мне, следовательно, всё кажется окрашеным в цвет хаки. Нет, ну, я так на самом деле не вижу, что всё хаки, - я же ведь с детства привык видеть всё в этом цвете, как вижу, и не замечаю, что на самом деле вижу всё в цвете хаки, - но думаю, если бы мы с нею поменялись глазами на пару минут - то непременно увидели бы различие. Она бы увидела, что мир весь немножко хаки моими глазами, а я бы увидел, как это красиво, когда мир весь в голубом. Я вот, это, на репетициях очень часто задумывался: как это красиво видеть мир в голубом. Нет, не на самих репетициях, не во время пения думал об этом, а в промежутках, когда смотрел на неё. И когда домой ехал на велосипеде, то тоже думал, пытался представить. И потом, когда опять ехал на репетицию, то тоже торопился, дрожал, словно опоздаю. Нет, это потом уже было, после того случая.

   Погоди, дай дыхание переведу немножко, а то я уже совсем разволновался. Вот не хочу волноваться, а оно само волнуется. Она, кстати, замужем была. Я это знал, всегда, но вот, всё равно мне нравилось на неё смотреть. Я всё время задумывался, чем же она привлекает мой взгляд. Я-то ведь понимал, что мне на неё засматриваться нельзя. Но вот смотрелось всё равно. Знаешь, вот, вроде стараешься смотреть в другую сторону, не думать, а глаза сами, как на цыпочках, незаметно для меня, вот так подкрадываются в её сторону, подкрадываются, а потом бац! - и, оказывается, я уже снова смотрю на неё. Ну, нехорошо так много смотреть, тем более, она замужем. А вот как магнитом тянет. Тем более, она какая-то грустная была всё время.

   Волнуюсь. Дай немного отдышаться. Ты ещё не дрожишь? а я вот дрожу. А главное, случай-то пустяковый! Она сама-то, небось, и не помнит уже его. А я помню. Она замужем, куда ей было на такие мелочи обращать внимание. А мне вот запомнилось. Вот врезалось, и стоит перед глазами.

   Я вообще, знаешь, не сказать, что прямо там, такой весь, чтобы прямо совсем всё близко к сердцу принимал. Я бы даже себя особо впечатлительным бы не назвал. Ну, как тебе объяснить. Ну, если весь мир видится цвета хаки - то как-то к этому привыкаешь и относишься уже равнодушно. Такое слегка военное положение, где нет, в общем-то, места тонким чувствам. Нет, ну, есть, но не настолько, чтобы прям... Есть. Везде есть. В любом мире. Просто где-то больше, где-то меньше. Вот, вспомни фильмы про войну. Там вот, наши бабушки и дедушки, когда молодыми были - то, хоть война, хоть не война, - а всё равно влюблялись, и там это, что полагается, и дети рождались от этого. Я, знаешь, впервые об этом задумался, когда узнал, что наш сосед в переулке - сорок третьего года рождения. Я помню, как узнал об этом, то удивился: как, сорок третьего? Тогда же война шла полным ходом!... Какие сексы, какие пелёнки, в такое время??... Взрывы, смерть, концлагери, немцы, расстрелы, плен!... А ведь - вот ведь, наши бабушки и дедушки, какие отчаянные были, - не боялись! война, не война, смерть, не смерть, - а всё равно рожали, и с пелёнками возились! Всюду немцы, дышать страшно, чтобы не обнаружили и не расстреляли, а младенец он ведь не будет спрашивать, когда ему орать, а когда молчать. Младенец заорал - пожалуйте на расстрел. А сейчас? противозачаточные попридумывали, рожать боятся... Войны на улице нет, а они боятся! Чего боятся? Смерти, что ли? а если бы война? то тогда тем более боялись бы? А вот наши бабушки и дедушки - не боялись! Я, знаешь, как это понял, когда до меня это вдруг дошло - я просто, знаешь, у меня волосы дыбом и мурашки по коже! Бомбы взрываются тут и там, а они - с пелёнками и сосками возятся!... Голодали ж ведь ещё... А сейчас не голодают, дефицитов нет - и... Эх, да что там говорить! Помню, как-то дед какой-то на улице вдруг одну фразу крикнул: "Войны на вас нет! тогда бы по-другому заговорили!"... И чего-то он так это сказал, - так, знаешь, выкрикнул, с обидой какой-то, с гневом... Я не понял тогда, о чём это он, и почему. Ну, просто на улице услышал. Ехал так себе на велосипеде по улице, проезжал мимо остановки какой-то, - и вдруг услышал, как дед какой-то эту фразу выкрикнул. Я тогда прямо опешил, знаешь, подумал: "Больной, что ли, на голову? в психушку этого деда надо, чтобы пил меньше...". Ну, это я тогда так подумал, осудил его в своих мыслях, знаешь. А только потом до меня дошло, когда я узнал, что у нашего соседа в переулке - сорок третьего года... Ну, что он сорок третьего года. И когда опешил от мысли: каким образом он стал сорок третьего года? когда задумался, представил так себе, - тогда вспомнил всё разом: и этого деда, и фильмы про войну... Вот этот, помнишь? "А зори здесь тихие..." Ну, в общем... Такое вот...

   И вот, знаешь, я вот это, в церковном хоре пел. Таня там была. В таком платочке лёгком, из газа, или как там этот материал называется. Ну, лёгкий такой, полупрозрачный. Точнее, совсем прозрачный. Такие в нашей церкви у многих были. Всякие: и одноцветные, и с рисунками... Странно, я плохо помню, какой был платок у Тани... Вроде как что-то красное, вроде как с тиграми, или что-то в этом роде... А может, и с хризантемами. Ну, в общем, я на платок её не обращал внимания как-то. Просто смотрел на наклон её головы, как она в партитуру смотрит, и поёт, - смотрел на её профиль, на лицо... и пытался представить, что она чувствует. Меня вот это как-то задевало почему-то: вот, она красивая, замужем... А какая-то неулыбчивая. Мне как-то странно это было, знаешь. Вот, думал: что это за несмеяна какая-то... И вот, вроде бы не сказать, что она прям такая чтобы из себя там была, или чтобы корчила из себя там что-то... Ну, просто ходит себе в церковь, замужем, в платочке, - а какая-то неулыбчивая... Мне было непонятно: вот как-то она, такая неулыбчивая, замуж могла попасть. Как?... Вот я задумывался об этом, и всё думал: взял ли бы я таку несмеяну себе замуж?... Хоть и красивая. Вот, знаешь, смотрел на неё и представлял: вот, к примеру, она моя жена, живёт у меня дома... А она красивая очень была. Очень красивая. Лицо такое благородное... А вот - несмеяна! И я вот это себе представлял, как бы мы жили с нею вдвоём, и она такая несмеяна, по дому у меня ходит... Делает там это, сё... В постели, к примеру... Я к ней, а она - как отмороженная... Мне кажется, с нею любой мужик закоченеет. И там всякое достоинство опустится и не встанет. Так что и детей не будет... Ну, ладно, ты прости меня, я тут аж в такие откровенности подался... Понимаю и сам, что она замужем, мне засматриваться на неё нельзя было, а я вот такие мысли себе в голове допускал... И - сам не знаю, зачем и почему. Но вот старался не смотреть в её сторону, а оно всё равно смотрелось... Нет, и я даже, знаешь, не испытывал особого волнения в её сторону тогда. Но просто, знаешь, вот смотрелось и думалось. Всё как-то философски, знаешь... 

   Ну вот, всё хочу тебя к этому случаю подвести, объяснить тебе, что к чему было, чтобы тебе было понятнее... Вот, а теперь вспоминаю его опять - и вот, теперь опять волнение накатывает... А ведь пустяковый случай был. Точнее, их два было. Разных, но... Вот врезалось, и всё тут. И мне всю жизнь перевернуло, всё видение мира. Хух... волнуюсь... Дай, немного дыхание переведу, и продолжу. Ты не торопишься, нет? Ну погоди, уж дорасскажу, что там было... Может, это и для тебя судьба, и ты, когда дослушаешь, вникнешься, осознаешь вот это удивительное, - тоже потом по-другому мир увидишь.

   В общем, это. Пели мы, значит, в хоре. А во дворе весна была, абрикоса большая такая во дворе в церкви была. Ну, просто огромная. Гигантская просто. Я таких никогда не видел в жизни. Вся гигантская. И в высоту, и вширь... И вот, на ней были абрикоски. Сперва зелёные, потом зреть начали... У нас, знаешь, когда репетиции были, то были в два этапа: сперва одну песню репетировали, потом перерыв, все выходили на свежий воздух минут на десять, и потом назад, - другую песню репетировать. И я вот что заметил: что Таня никогда не выходила на свежий воздух. Все выходят, - тут весна буйным ходом, цветы везде!... А она - нет. Оставалась всегда внутри. Одна. Чем ей там было мило в этих белёных голых стенах - не знаю. Я не подсматривал, - было неудобно. Ведь, собственно, все, кто в хоре поёт, - видели тоже, что все выходят на улицу, а она - нет. И, если бы, к примеру, я пошёл бы тоже вовнутрь, когда она там одна - то как-то было бы неловко. Сказали бы: "Она замужем, а этот холостой, - чего он там с нею наедине делает?" - верно? Пошли бы кривотолки... А зачем оно мне надо? Ну, сидит себе там одна, пусть и сидит. Её воля. Я же не влюблён прямо в неё, чтобы прям не мочь без неё так, чтобы прям быть готовым себя спровоцировать, это. Ну, как это. Ну, чтобы репутацию свою, в общем. Ладно, в общем. Не могу вспомнить это слово сейчас, но ты понимаешь, в общем.

   Ну вот, короче. Это. В общем, она там одна внутри, а тут, значит, весна, абрикоса цветёт... Потом плодики появились, потом увеличивались, округлялись, потом румянеть начали... Я смотрел на эти абрикоски, как они румянеют, и всё думал про Таню: она ж ведь этого всего даже не видит, несмеяна эта. Сидит там, заперлась, как принцесса в башне... Что ей, разве не интересно? она же молодая. Красивая. А жизни - не радуется как-то. Ну, что её не радует? Она замужем. Красивая. Ходит в церковь. Любит Бога. Вроде бы - что ей надо ещё? Ну вот, бери и радуйся жизни! А она - нет. Не улыбается, и даже на воздух свежий не выходит. Сидит себе там, в четырёх стенах белёных, и света белого не видит. А, главное, никто ведь не держит её там. Сама сидит, по доброй воле. А тут - абрикоса цветёт, запахи такие! А потом зреть начали абрикоски. А она не видит. И так меня, знаешь, заели все эти мысли о ней!... Я прямо даже вроде как заболел этой идеей. Смотрел на эти абрикоски, как они зреют, и думал о ней, об этой несмеяне Тане. И вот однажды, как-то, когда мы в перерыве вышли все на воздух, я тут увидел, что - созрели! Я так, знаешь, обрадовался этому! Сорвал две штуки, как-то, знаешь, вне себя, такой, полетел, как на крыльях, к ней, вовнутрь. В тот миг я даже не думал, что там кто подумает. Я просто выскочил на улицу, под эту абрикоску, увидел, сорвал, - и без памяти обратно помчался. Она там в этот миг ещё не совсем одна была, все потихоньку выходили, неспеша.

   И вот, знаешь, я ворвался вовнутрь, такой влетел, как на крыльях, и я даже в тот миг совсем забыл, что она замужем. Она в тот миг вроде как моя совсем была. Я так много раз представлял её своей женой, что даже как-то уже и привык к этой мысли, что она моя. И вот, я влетел такой, как на парусах, и вижу, как и она, после всех, - тоже встала, и такая вдоль прохода идёт по залу, такая рассеянная, и руками так нехотя, к спинкам сидений касается... И тут вдруг я к ней подскочил, улыбаюсь, показываю ей в двух руках абрикоски, и спрашиваю: "В какой руке выберешь?"... И тут - знаешь... У меня даже дыхание перехватило, такой шок... у меня...

   От её реакции - у меня просто шок! Что угодно ожидал, но не такую!... Вот, вспоминаю этот миг - и сердце зашлось. И вот, уже мурашки поползли, и внутри всё переворачивается... И коленки дрожать начинают, и даже хочется, знаешь, скорчиться, и плакать... Вот не знаю, почему, а хочется плакать... Просто рыдать хочется, а слёзы в горле застревают... Сколько раз вспоминал этот миг, и такое вот состояние накатывало, что хотелось плакать, - а вот не получается плакать... Пытался выплакать эти слёзы, как-то выдавить их из себя... А не получается... В горле ком, и всё тут, не даёт... Я вспоминаю это всё,  этот миг - и у меня всё внутри переворачивается... И не понять, отчего переворачивается. И сейчас даже, знаешь, хочется крикнуть, - а не могу... Даже просто закричать: "А-а-а!" - не могу... Хотя внутри - кричать хочется. А вслух - не могу... И плакать хочется - а не могу... Ком в горле, и всё внутри переворачивается, и мурашки по коже... Она - улыбнулась!...

   Ты вот себе представляешь? она - улыбнулась! Эта несмеяна - улыбнулась!... Да и ещё как!... Она, знаешь, даже прямо вся такая светлая-светлая стала, что я даже сразу увидел, что её глаза - голубые. Светятся! Вижу, что голубые, но в тот миг меня озарило, что они - -светло-жёлтые. Вдруг такое солнце вспыхнуло в них, что я подумал, что, верно, она в этот миг видит мир не голубым, а светло-жёлтым, солнечным!... Меня это, знаешь, так потрясло это откровение. Она выбрала абрикоску у меня в правой руке, - и так это сделала, знаешь, просто, словно ждала это всю жизнь, и тоже вот так мечтала, и была готова к этому моменту, - как и я уже в мыслях своих привык считать её своей женой. Она так улыбнулась, всем своим естеством расцвела в одно мгновение как-то, а я такой опешил, залюбовавшись этим солнцем в ней, - и тут же и вторую абрикоску ей отдал. И - всё!... И - всё! И мир мой перевернулся! С этого мгновения - перевернулся! А ведь что произошло? пустяк! всего лишь сорвал пару абрикосин, и угостил её. Всего-то лишь! Она мне никто! Чужой человек, чужая жена! Я угостил, она улыбнулась... А вот ведь... Хочется плакать... Она улыбнулась - а мне - хочется и плакать, и улыбаться одновременно...

   Нет, ну, понимаешь, я же вообще-то, так и хотел, чтобы она улыбнулась. Ну вот, просто думал в себе, гадал: а она вообще, умеет ли улыбаться? Ну, мне очень хотелось, чтобы она улыбнулась. Просто увидеть её улыбку. Думал: угощу её абрикосиной, - может, хоть тогда улыбнётся. Просто хотел приятное сделать человеку. Но, думал, эта несмеяна, в крайнем случае, улыбнётся скупо или устало так, и поблагодарит сквозь вежливую улыбку. Я думал, будет так, или что-то в этом роде... Ну, я готовился на максимум такую улыбку. А тут - она так расцвела... И такая, знаешь, красивая-красивая стала... Я даже растерялся от её красоты. Ну, одно дело, когда лицо точёное, как маска, какое-то неживое, - ну, красиво, но как-то не трогает. Красиво да и всё. Как дома красивые: красиво, но любоваться не тянет, так, чтобы прям... Скользнул взглядом, отметил, и забыл... Вот так и тут: точёная неживая красота. Скользнул взглядом - и забыл... А вот, всего лишь улыбка - и... И на всю жизнь в память врезалась. И сердце заходится сладко, как только этот свет её вспоминаю...

   А потом, знаешь, я как-то на улице её встретил, спустя неделю где-то. Она шла с работы, а я ехал на велосипеде в это время, тоже с работы. Как мы раньше не встречались на этой дороге - не знаю. Но мы оба с нею работали в одном и том же краю улицы, хотя и на разных предприятиях, и жили в другом краю той же улицы, - а вот ведь, ни разу не встречались... А тут вдруг - раз! еду с работы на велосипеде, и вижу, она идёт, в ту же сторону, что и я еду. Я притормозил, она меня увидела, и опять такая улыбка у неё солнечная... Поговорили пару фраз, я спросил, как она тут оказалась, она сказала, что с работы идёт домой, я спросил, где она живёт... И потом я предложил ей: "Хочешь, подвезу тебя?". Вот вроде бы безумие, да? Она - замужем, я холостой, она молодая, я тоже... И я предлагаю ей подвезти её на своём велосипеде. Так предлагаю, словно она моя жена, или совсем не замужем, или хотя бы близкая соседка, и... Но так всё просто вышло, - она согласилась!... Я был в потрясении просто: как же легко на самом деле, оказывается, было расколдовать эту несмеяну... И вот, еду я, у меня сердце и щемит, и колотится, и хочется и улыбаться, и плакать, и состояние такое рассеянное... Она спереди на раме передо мной, я кручу педали, о чём-то говорим, она улыбается... И так мне и хорошо с нею, и в то же время неловко... Она - замужем, а я... И хочется и плакать, и улыбаться, и плакать...

   Я потом дома это много раз себе в голове прокручивал. Я хожу в церковь, она замужем... И меня тянет к ней... И как-то нехорошо всё это, - она замужем... И такая она вся, оказывается, солнечная внутри... И знаешь, у меня потом отчего-то депрессия началась. Я даже на спевки перестал ходить. Дома лежал в постели целыми днями, ездил на работу нехотя... И не знал, что мне делать, в голове революция и депрессия.

   А потом через несколько месяцев спустя, когда в себя немножко пришёл, - то снова начал ходить в церковь, и на спевки. И увидел, что она беременна. Животик такой круглый топорщится... Потом у неё мальчик родился... Я так потом это подсчитал, когда он родился, девять месяцев, подсчитал, - вспомнил, когда мы весной на велосипеде ехали, и понял, что уже тогда мы ехали, оказывается, втроём... Ехали втроём, и она такая родная, и малыш этот тоже вроде как мне не чужой... И даже абрикоски, - получается, я дал одну ей, а вторую ему, этому мальцу, что внутри неё прятался. И вот вспоминаю это всё, и так мне хорошо делается... И в то же время и грустно, и плакать хочется... Но больше светло, конечно. Вот вспоминаю её эту солнечную улыбку - и сразу у меня светло-светло всё внутри делается...

13.12.2013
Братислав Либертус Прозаик

(сборник "Аромат русалки")